Возвращение принцессы - Мареева Марина Евгеньевна (книга регистрации txt, fb2) 📗
Нина рывком поднялась с тахты и вышла из комнаты.
Постояв в темноте коридора, она попыталась справиться с собой и не разреветься. Шереметева! Графиня. Графиня изменившимся лицом бежит пруду… Да уж, господа. Жизнь почти прожита, и — на тебе. Графиня.
Нет, лучше об этом не думать. Не думать, забыть, выбросить из головы.
Нина вошла в кухоньку. Шикарные, высоченные, темно-красные гладиолусы стояли в стеклянной банке из-под огурцов. Зачем они приходили, эти двое? Зачем им понадобилась ее фамилия?
Не важно, не имеет значения. Забыть. Не вспоминать.
* * *
Двадцатое сентября. День рождения Никиты.
Дима был приглашен, разумеется. Бывшая жена позвонила ему еще пятнадцатого:
— Ты придешь? Мы тебя ждем. Будут только свои.
— Ребятишник и старикашник? — уточнил Дима весело.
«Ребятишник» и «старикашник» — это были их давние домашние словечки, обозначавшие два отдельных праздника, два суверенных застолья — детское и взрослое.
— Ну, конечно, — ответила бывшая жена. — Все как всегда. Приходи. Познакомишься с Олегом наконец.
Это был ее теперешний муж. Вообще, она довольно быстро выскочила замуж после развода. По этому поводу Дима испытывал смешанные чувства: ревнивую досаду пусть и разлюбившего, но все же уязвленного собственника и определенное облегчение — она устроила свою жизнь, она не одинока, а посему с него снимается груз вины, с него взятки гладки».
Дима лихорадочно разгреб ворох утренних дел. Съездил на фабрику, затем принял составительницу нового сборника «Кто есть кто», востроглазую, слегка подвядшую эмансипэ, которая ликующе сообщила, что Дима вот-вот будет включен в список ста самых удачливых бизнесменов России. «Вот-вот — это как? Это что значит?» — спросил Дима. Эмансипэ долго мялась, строила глазки, говорила полунамеками… «Короче, — оборвал ее Дима, подустав. — Сколько стоит это ваше “вот-вот”?» Эмансипэ вспыхнула, но все же начертала несколько цифр на выдранном из ежедневника листочке. «Девушка, — сказал Дима строго. — Я за такие деньги себе еще одну фабрику куплю. И потом, я человек застенчивый. Я не хочу, чтобы пипл знал, что я — самый удачливый. Мне как-то перед пиплом неловко».
Засим явились по Димину душу поставщики, финансовый директор с отчетом, дизайнер, разработавший новую концепцию пластиковых жалюзи… Дима честно выслушивал всех, отвечал на звонки, подписывал сметы… Но думал только об одном — он увидит сына! Они не виделись всего-то месяц, а как он соскучился! Он только сегодня это понял. К черту всех этих баб с их истериками, слезами, обидами, нескончаемым списком претензий. Он им ничего не должен. Он должен только сыну. Есть только сын, Селиверстов он или Пупков — неважно. Только сын, Никита, кровь от крови, плоть от плоти, родная душа, ближе никого нет и не будет.
Дима заказал для него гигантских размеров игрушечную железную дорогу. «Под ретро». Такие вот пестрые, затейливо скроенные вагончики-паровозики кружили по замкнутому кольцу рельс в детских богатых особняков. В начале века. Все это было частью его, Димы, грандиозного проекта. К мебели «под ретро» будут прилагаться ретро-аксессуары. К мебели для детской — набор игрушек, стилизованных под старину…
Дима вез сыну пробный экземпляр. Роскошный эксклюзив, аккуратно упакованный в разноцветные коробки. Даже названия написаны с «ятями». Все продумано до мелочей.
Машина въехала в осенний двор и остановилась.
— Вон они, — сказал шофер, осмотревшись. — Вон Никитка-то… — Он запнулся и добавил, глянув с опаской на помрачневшего Диму: — С новым… папашей.
Дима молча выбрался из машины.
Его сын носился по детской площадке, гонял мяч. Он был не один. С этим самым… С Олегом. С отчимом. Мерзкое слово «отчим»! Какой, к бесу, отчим при живом отце? Дима хмуро прищурился, рассматривая худощавого невысокого мужика, довольно точно принимающего сыновние «пасы». Дима видел его в первый раз. Мужик как мужик. Муж его жены. Отец его сына. Муть собачья!
Олег, как почувствовав, оглянулся. Увидел Диму, покосился на его шикарное авто, отфутболил мяч в глубь двора мощным ударом. Никита бросился за мячом, так и не заметив отца. Олег подошел, протянул руку:
— Дмитрий? Олег. Будем знакомы.
У него была сильная рука. Он смотрел на Диму доброжелательно и спокойно.
— Мы от гостей сбежали. Я и Кит, — пояснил он, оглянувшись на мальчика, все еще бегущего за мячом.
— Кит? — переспросил Дима угрюмо. — Моего сына зовут Никита. Ты давай без этих… без ихтиологии.
— А ему нравится, — возразил Олег, усмехнувшись. — Слушай, — добавил он негромко, — пока он не вернулся… Я вот что хочу сказать… попросить. — Олег взглянул на Диму в упор. — Я тебя прошу как мужик мужика: ты сейчас не приезжай. Ты пойми — у нас только-только что-то получаться стало… А то ведь он на меня полгода волчонком смотрел! — Теперь Олегу явно изменило его олимпийское спокойствие. Он волновался и говорил слишком запальчиво и быстро. — Я только-только… Вроде ключик какой-то к парню подобрал, а это непросто было, знаешь… Я тебя прошу! Если ты сейчас между нами вклинишься…
— Я понял, — оборвал его Дима.
Он перевел взгляд на Никиту. Сын уже гонял мяч в глубине двора. Два пацана, на голову его ниже (Никита был крупный, в отца, и рос, похоже, не по дням, по часам: вон, у новой куртки уже рукава коротковаты), носились рядом, пытаясь отобрать у него мяч.
— Я понял, — повторил Дима.
Он взглянул на Олега. Открытое неглупое лицо. Хороший мужик. А я его ненавижу. За что? За то, что он отбирает у меня сына? Я ведь его сам отдал. Нет, я не отдавал. Я выбрал Лару. Потерял Никиту. И Лару тоже потерял.
Сам виноват. Себя надо клясть, а не этого мужика, честно пытающегося стать отцом моему сыну. Не отчимом — отцом. Имеет право. Абсолютное.
— Будь здоров! — процедил Дима сквозь зубы.
Олег хотел что-то сказать — не нашел нужных слов, взглянул на Диму благодарно, с видимым облегчением.
Дима посмотрел на сына в последний раз. Сел в машину, бросил шоферу коротко:
— Поехали!
— Куда? — отозвался шофер.
— Не знаю, — буркнул Дима. — Куда глаза глядят.
Садово-Спасская, Садово-Кудринская… Дима поглядывал на осенние улицы из окна машины.
Когда-то он любил гулять по Садовому. Когда был студентом, нищим, веселым вечно голодным студентом. Пятнадцать лет назад. Однажды он обошел Садовое от и до. За какое-то там рекордное время, на спор. Гарик Маркин выставил на кон пять бутылок розового крепкого. Потом они его выжрали вдвоем, все пять бутылок. У Димы ноги гудели от усталости, у Гарика — башка. С перманентного похмела, вестимо.
Вот здесь, наверху, была «Диета», они сидели там, в маленьком замызганном кафетерии, на подоконнике, выдаивали бутылку за бутылкой. Купили сырных палочек на какие-то гроши. Сырные палочки были еще крепче, чем «розовое». Мрамор. Не разгрызешь. Ничего, разгрызали…
Где теперь Гарик? На Земле обетованной. Где эти «Диеты»? Вместо них, вон, за окном, — вывески супермаркетов и ночных клубов. Где розовое крепкое? Кануло в Лету.
Дима, ты старый. Ты стал старым. Ты еще урони скупую стариковскую слезу, предаваясь сладостным воспоминаниям! Никто не виноват в том, что там, тогда, пятнадцать лет назад, тебе было хорошо, а сейчас хреново. То есть как — никто не виноват? Ты и виноват. Ты сам, и никто другой.
— Дмитрий Андреич, — решился охранник Владик. — А как же дорога-то железная? Никите везли — и отдать забыли…
Черт! Дима оглянулся назад, на груду разноцветных коробок В самом деле, он забыл о подарке.
— Может, вернемся? — предложил шофер.
— Нет, — отрубил Дима.
Он терпеть не мог возвращаться. Не умел возвращаться — ни в главном, ни в мелочах Возвращаться — последнее дело, дурная примета, заранее проигранная партия. За забытой вещью не возвращайся. К женщине, которую оставил, да пожалел об этом, — не возвращайся. В те края, где было хорошо когда-то, — не возвращайся.
