Некто Финкельмайер - Розинер Феликс Яковлевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
— И лично Финкельмайер, хочу уточнить, лично тоже участвовал? — спросил общественный обвинитель.
— Лично участвовал. Он у них там гений! — скривился Пребылов.
— Теперь скажите, вот там сидит свидетель Никольский, — указала судья, — он вам знаком?
— Знаю его. Они оба из той компании.
— Правильно. Никольский показал, что они друзья. А в каких отношениях Никольский и эта хозяйка особняка, вам известно?
— В каких — в любовных!
Никольский процедил взбешенно: «Ссссволоччь… ну сссволоччь…»
— Так-так, — сказал обвинитель, — значит, Финкельмайер женат и с женой не живет; Никольский женат и с женой не живет, а живет с любовницей; Финкельмайер, значит, — с любовницей, бывшей женой Никольского. Вот как у них получается.
— Свидетель Никольский, встаньте! — потребовала судья. — Ответьте суду, вы подтверждаете показания свидетеля Пребылова, то, что он наблюдал и что вы были участником этих событий?
— Ложь! От начала до конца. Не подтверждаю! — Никольский это как выстрелил.
— Ложь, да? Ложь, да? Ты же ее и бил, ты бил! — сварливо кинулся Пребылов.
— Ложь! Одно только верно, что Пребылов читал свои стихи — плохие, безграмотные стихи! Что касается пьянки — Пребылов там единственный из всех напился. В стельку! Ему, наверно, в белой горячке…
— Прекратите! — прервала судья. — Финкельмайер! Вы что скажете? Вы участвовали в том, что рассказал свидетель Пребылов?
— Участвовал, — потерянно сказал Финкельмайер. Зал восторженно бурлил. Никольский что-то быстро говорил, склонившись к адвокату, тот кивал и делал пометки в блокноте.
— Вы видели, значит, Никольский ее бил, эту женщину, которая его любовница? — спросил общественный обвинитель.
— Понимаете, — доверительно стал объяснять Финкельмайер, — я расскажу, он не бил, он ее похлопал по щекам, чтобы…
Грохнула публика и хохот скатился с амфитеатра на сцену: смеялась судья, смеялся заседатель, только женщина-заседательница смотрела на Финкельмайера с серьезным осуждением, как на шута, который не вовремя взялся за шутки.
— Ну, силен!..
— Да псих он, не видите?
— И себя и приятеля топит!
Арону было все равно. Все, что происходило вокруг, — и длинные слова свидетелей, и хлесткие вопросы, и эти выкрики над головой проникали в него механически — куда-то в угол, в какой-то стеклянный бокс внутри его головы, где крутился магнитофончик, записывал, переключался — стоп, перемотка назад, снова пуск, вопрос и ответ, снова запись, — но сам он, Арон Финкельмайер, каким он обычно себя ощущал, отсутствовал вовсе, — не было больше ни сил, ни желания, не было больше потенции — чувствовать, думать, воспринимать — даже собственную тошноту, даже боль, которая схватилась изнутри за череп, схватилась изнутри за ребра и распирала настойчиво, непрерывно.
Наконец, когда в зале стало стихать, поднялся адвокат.
— Свидетель, сколько раз вы посещали этот дом, как вы его называете, — особняк?
— Я-то, например, — не много…
— Конкретно? Десять, пять, сто?
— Вы что, запомнить…
— Или только один?
— Ну, один, а что? Мне рассказывали…
— Только один раз! Прошу суд это обстоятельство учесть. Когда это было, свидетель?
— Откуда я помню?
— Неправда, вы помните! Отказываетесь отвечать?
— Не помню!
— Уважаемые судьи, при необходимости защита докажет, что Пребылов, который видел Финкельмайера и Никольского только один раз, встречался с ними на вечере почти год! тому назад. Финкельмайер, как известно суду, и тогда и еще полгода затем все еще работал в министерстве. Показания Пребылова к разбору данного дела не имеют отношения! — ни по самим фактам, ни по времени, когда они имели место!
— Вы повторяетесь, вы это уже говорили об одном свидетеле, — подковырнула судья.
— Совершенно верно, приходится, — ответил адвокат, и тоже не без ехидства.
На том с Пребыловым покончили, и старушка — жиличка из квартиры Леопольда — в страхе и готовности заспешила к суду.
— Свидетельница Завьялова, посмотрите, вы знаете обвиняемого Финкельмайера?
— Кого-ет? Ну, знаю я, знаю, фамилиё не знаю, а по личности знаю, жил он-ет в квартире моей!
— Свидетельница, вы не волнуйтесь и расскажите суду по порядку, как долго он жил в вашей квартире, чем занимался, ходил ли он на работу, приходили к нему люди, как они проводили время. Пожалуйста, мы слушаем.
— Да по порядку-от будет-ет так. Хозяин-то еще с лета не жил. Комнаты-от. А сперва женчина пришла — вроде бы в помочь ему — сготовить, прибрать. Нащет ночью ет я не скажу, не буду грешить зазря, не знаю. Но приходила. А ентот-то, его, судите-то щас которого, ентот звон когда ходил, давно. У их в окно, значить, уговор был — торкнуть — и шел входную-то открывать. Ент штобы нас как будто не беспокоить, — а рази не беспокоить? — дверь-то все одно хлопом-то; щелком отворится, где ж не беспокоить? Беспокойство и есть. Ну воот. А женчина появилась — тут стали гуртом ходить. Ходють и ходють — неровен час в квартире што случится, пропадет што, скандал какой, а как же? Так-то мы тихие, а так-то — ходють и ходють, ну? А летось, говорю, съехал, — енти двое, женчина и ентот вота вещи-то его увозят, а я и говорю, да кто такие будете, а она скажи — племяница! Тьфу, думаю, ты и племяница, откель взялася только! Племяница! Ишшо стол велела с кухни штоб взяли. Ну воот. Месяц — два никого, а там ентот и поселился. Живет. Цельный день дома. Я к участковому — кто, говорю, живет-то? Может, натворил што? На двор-то не выходит, а то и ночью нету. Документ, говорю, проверьте, мало ли што? Пришел — так и так, документа с собой нету. А работать? Не работа-ат. А делаешь-то што? А ништо. Во как! Участковый-от вежливый, спасибо сказал, мамаша, говорит, выясним, как по-положенному. Ну, живет, значит. Хозяин-то, пожилой-то, приходить, быват, — прописку-то терять, кому охота? — никому. Вот и приходить. И опять к ним — торк-торк в окно-то — отворяй, мол, пришли! Я и говорю, участковому-то: — «Мотри, говорю, Алексеич, не дело!» — «Вы, говорит, Настасия Федоровна, сообчите, коли што!» Што ж, как опять было, так пошла, позвала. Входим — батюшки! Вот, товарищи дорогие судьи, стыд-от сказать, вы, может, в Бога-то не верите, а как перед Господом! — прости меня грешную! — уся комната в голых женчинах! И мущинах! Картинки. Расстановили. Тьфу, прости Господи! Страм-то, я старая, смотреть-то стыдюся! Опять, значит, документы проверить, — а один говорит: «Ет жена моя» —блондиночку такую указывает. Литовка она. Ну, жена хорошо. Чего уж они там, не знаю, а тут, аккурат, с водкой приходют, с авоськой-то, с угла. Вот они чем занимаются-та — на женчин голых смотреть, водку пить, во как! Да ладно. Так што же — разошлися потом, — а жена, блондиночка-то, с ентим-то ночуеть! А? Я говорю ей: «Бесстыжие твои глаза! При живом-то муже! Совесть-то есть? Людям-то вчерася што говорила? Ентому жена, а с ентим спать ложисся?» А она — шусть, шусть — и за дверь, без ответу. А нам што отвечать-то? Мы простые. А енти — они ученые, вот и живут по-ученому, так вот и есть, товарищи судьи!
Старуха Завьялова в списке свидетелей шла последней, судьям и обвинителям все уже было понятно, вопросов больше не задавали, только судья обратилась к защитнику: станет ли он и теперь убеждать, будто рассказанное Завьяловой не относится к делу? Адвокат ответил, что «по времени событий — к делу относится, по существу же этих событий, — не относится».
— Свидетельница, вы свободны, садитесь вон туда, — сказала судья. Но старуха не поспешила уйти.
— Товарищи дорогие судьи, мне бы по моему-то ет вопросу, — можно спрошу-то?
— Что у вас? Слушаем.
— Комната-ет его-то? Внук-то с армии пришел, жениться-то хочет, куда же? На голову што ли? Дадуть мне комнату ету-от? Я как участковому говорила: комнату мне дайте его-то, он жа когда въехал-то — сын-то мой не жил, а теперя с женой-то развелся, опять со мной живеть в одной комнате, двадцать метров-от площади-то, да и внук прописан, женится, я участковому говорю: «Лексеич, я пойду в суд-то, свидетельствую, как надо скажу, а суд мне пускай поможет…»
