Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод) - Рэнд Айн (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
— Я не замечал, — ответил он.
— Тебе это идет, дорогой… но и удивляет, потому что ты переживаешь такие тяжелые времена.
Не вопрос ли это, подумал Риарден. Лилиан сделала паузу, как бы ожидая ответа, однако не стала настаивать на нем и бодрым тоном продолжила:
— Я знаю, что у тебя сейчас всякие неприятности с заводом… и политическая ситуация стала совсем зловещей, правда? Если они примут те законы, о которых кругом говорят, тебе придется совсем трудно?
— Да. Придется. Но ведь эта тема ни в коей мере не интересует тебя, Лилиан, так ведь?
— О, нет, ты не прав! — Подняв голову, Лилиан посмотрела Риардену прямо в глаза; ее взгляд заволокла знакомая ему дымка, полная напускной таинственности и уверенности в его неспособности сквозь нее пробиться. — Эта тема меня живо интересует… хотя и не из-за возможных финансовых потерь, — добавила она негромко.
И Риарден впервые задумался о том, что ее недоброжелательство, сарказм, трусливая манера наносить оскорбления под прикрытием улыбки, возможно, представляют полную противоположность тому, за что он их всегда принимал… что это не способ причинить ему боль, но извращенная форма отчаяния, рожденная не желанием заставить его страдать, а признанием в своей боли, оскорбленной гордостью нелюбимой жены, тайной мольбой… и что все эти тонкости и намеки, уклончивость и просьба понять, выражают не открытое озлобление, но скрытую любовь. Мысль эта заставила его онеметь. Она делала его вину куда большей, чем он предполагал.
— Кстати, о политике, Генри, мне пришла в голову интересная мысль. Та сторона, которую ты представляешь… каким лозунгом вы пользуетесь так часто, ну, тот ваш девиз? «Святость контракта» — кажется, так?
Лилиан заметила его быстрый взгляд, глаза, ставшие вдруг болезненно внимательными, блеснувшую в них настороженность, и громко рассмеялась.
— Продолжай, — произнес он негромко; в голосе его звучала угроза.
— Для чего, дорогой мой? Ты меня прекрасно понял.
— Так что ты хотела сказать? — Резкий тон вопроса не был скрашен ни малейшим сочувствием.
— И ты действительно хочешь заставить меня унизиться до жалоб? Тривиальных и обыденных жалоб?.. А я-то думала, что мой муж гордится тем, что ставит себя выше обыкновенных людей. Ты хочешь, чтобы я напомнила тебе о том, что некогда ты поклялся сделать целью своей жизни мое счастье? А можешь ли ты честно и откровенно сказать, счастлива я или нет, ведь тебя не интересует даже сам факт моего существования!
Буря эмоций, причиняя воистину физическую боль, разом обрушилась на Риардена. Слова жены были мольбой о пощаде, и он почувствовал приток темной, жаркой вины. Да, он испытывал жалость — но холодную, уродливую, лишенную сострадания. Его охватил мутный гнев; голос, которому он пытался не дать воли, кричал с отвращением: «Почему я должен слушать эту гнилую, коварную ложь? Зачем мне эти мучения — жалости ради? Зачем мне влачить безнадежное бремя, беря на себя тяжесть чувства, которого она не хочет признать, которого я не могу понять, осознать, даже попытаться оценить в какой-то мере? Если она любит меня, то почему проклятая трусиха не может сказать об этом открыто, поставить нас обоих перед фактом?» Но другой, более громкий голос невозмутимо напоминал: «Не перекладывай вину на нее, это старый трюк всех трусов — ты виноват, и не важно, что она делает, это ничто в сравнении с твоей собственной виной… и тошно тебе (правда тошно?) оттого, что она права, и ты знаешь это. Так что можешь кривиться себе на здоровье, проклятый прелюбодей, права-то она!»
— И что же сделает тебя, Лилиан, счастливой? — спросил Риарден, стараясь казаться бесстрастным.
Лилиан, улыбнувшись, свободно откинулась на спинку кресла; она внимательно вглядывалась в его лицо.
— Ах, дорогой мой! — проговорила она с легкой досадой и удивлением. — Это вопрос, достойный дельца. Уловка. Пункт договора, освобождающий от ответственности. — Поднявшись, она уронила руки в полном беспомощности, но изящном жесте. — Что могло бы сделать меня счастливой, Генри? Это должен был сказать мне ты. Ты должен был научить меня этому. Я не знаю. Это ты должен был создать мое счастье и подарить его мне. Это было твоим долгом, обязательством, ответственностью. Однако ты не единственный мужчина в этом мире, не выполнивший своего обещания. Среди всех прочих долгов, от этого отречься проще всего. О, ты никогда не запоздаешь с платежом за отгруженную тебе партию руды. Но когда речь идет о жизни…
Лилиан принялась непринужденно расхаживать по комнате, желто-зеленые складки юбки длинными волнами колыхались вокруг ее ног.
— …Я понимаю, все подобные претензии непрактичны, — продолжила она. — В отношениях с тобой у меня нет залога, нет поручительства, нет никаких пушек и цепей. У меня нет никакой власти над тобой, Генри — нет ни в чем, кроме твоей чести.
Риарден смотрел на нее, прилагая все силы, чтобы не открывать глаз от ее лица, чтобы видеть ее… чтобы выносить это зрелище.
— Чего же ты хочешь? — спросил он.
— Дорогой, на свете существует столько вещей, которые ты должен понимать сам, если тебе действительно хочется знать, чего я хочу. Например, если ты так откровенно избегаешь меня несколько месяцев, разве мне не интересно знать причину?
— Я был крайне занят.
Лилиан пожала плечами.
— Жена рассчитывает быть главной заботой своего мужа. Я не знала, что когда ты клялся оказаться от всех остальных, твое обещание не относилось к доменным печам.
Лилиан подошла к Риардену и с растерянной улыбкой, удивившей не только его, но и, похоже, ее саму, обняла мужа.
Быстрым, инстинктивным, порывистым движением юного жениха, уклоняющегося от непрошеного соприкосновения со шлюхой, Риарден вырвался из объятий и оттолкнул Лилиан в сторону.
Оттолкнул и замер, парализованный жестокостью своего поступка.
Она смотрела на него полными потрясения глазами, в которых не осталось тайн, не осталось ни претензий, ни защиты; на что бы Лилиан ни рассчитывала, такой реакции она не ожидала.
— Прости меня, Лилиан… — негромко вымолвил он голосом, полным искренности и страдания.
Она не ответила.
— Прости… наверно, я слишком устал, — через силу добавил Риарден; его уничтожала уже тройная ложь, одну из частей которой составляла невыносимая для него неверность — но не в отношении Лилиан.
Она коротко усмехнулась:
— Что ж, если твоя работа сказывается на тебе таким образом, возможно, это даже к лучшему. Прости меня, я просто попыталась исполнить свой долг. Я считала тебя сенсуалистом, неспособным возвыситься над инстинктами обитающего в канаве животного. Но я не из тех шлюх, которые привыкли возиться в грязи.
Лилиан отмеривала слова сухим, рассеянным тоном, совершенно не думая о них. В лихорадочной попытке отыскать нужный ответ, все ее мысли превратились в один большой вопросительный знак.
Но ее слова заставили Риардена повернуться к ней, посмотреть прямо и просто в глаза, более не задумываясь об обороне.
— Лилиан, чего ради ты живешь? — спросил он.
— Какой грубый вопрос! Просвещенный человек никогда не задаст его.
— Хорошо, так зачем, собственно, живут просвещенные люди?
— Возможно, они просто не пытаются ничего сделать. В этом их просвещение.
— Но на что они расходуют свое время?
— Уж, безусловно, не на изготовление водопроводных труб.
— Скажи, зачем тебе постоянно нужны эти уколы? Я знаю, что к изготовлению водопроводных труб ты относишься с презрением. Ты достаточно давно дала мне это понять. Твое презрение для меня ничего не значит. Но зачем ты все время повторяешь одно и то же?
Риарден искренне удивился тому, что его отповедь попала в цель; он не понимал, как это произошло, однако мог судить о результате по лицу Лилиан. И еще Риарден подумал, что все сказанное им — безусловная правда.
Лилиан сухо ответила:
— К чему этот внезапный допрос?
Риарден ответил безо всяких ухищрений:
— Мне бы хотелось знать, есть ли на свете нечто такое, чего ты действительно хочешь. Если есть, я готов предоставить тебе это, если подобное, конечно, в моих силах.
