Последнее искушение Христа - Казандзакис Никос (прочитать книгу txt) 📗
Светало. Небо покраснело, наполнившись кровавым багрянцем. Из дворца выбежал возбужденный, бледный левит.
— Первосвященник рвет на себе одежды. Теперь злодей говорит: «Я — Христос, Сын Божий!» Все старейшины повскакивали с мест, рвут на себе одежды и кричат: «Смерть! Смерть!»
Появился другой левит.
— Сейчас его поведут к Пилату. Только он имеет право выносить смертный приговор. Дайте им пройти. Двери открываются!
Двери распахнулись, показались вельможи Израиля. Первым, медленно ступая возбужденный первосвященник Каиафа. Следом шли старейшины — множество бород, лукавые, злокозненные глаза, беззубые рты, злые языки. И все они кипели от злости, так что пар поднимался. Позади молча шел скорбный Иисус, с головы которого стекала, кровь от побоев.
Во дворе раздалось гиканье, смех, ругательства. Петр вздрогнул, прислонился к косяку ворот и заплакал.
«Эх, Петр, Петр, — тихо бормотал он. — Трус, лжец и предатель! Подними голову и крикни: «Я с тобой!» И пусть тебя потом убьют!» Он терзал, бередил свою душу, но тело его оставалось на том же месте, прислонившись к дверному косяку, и дрожало.
На пороге Иисус споткнулся. Он пошатнулся, вытянул руку, ища, обо что бы опереться, и схватил Петра за плечо. Тот окаменел от ужаса, не в силах даже рта раскрыть, и застыл неподвижно. Он почувствовал, как рука Учителя вцепилась в него, не желая отпускать. Еще не совсем рассвело, стоял голубой полумрак, и Иисус даже не повернул головы, чтобы взглянуть, за что же он ухватился, пытаясь устоять на ногах. Он выпрямился и снова двинулся в окружений воинов вслед за старейшинам к Башне Пилата.
Пилат к тому времени уже проснулся, принял ванну, умастил тело благовониями и в раздраженном состоянии духа отправился на верхнюю террасу Башни. Никогда не был ему по душе день Пасхи, когда, захмелев от своего Бога, евреи впадали в безумие и всякий раз затевали ссору с римскими солдатами, что в этот год могло привести к резне, которая вовсе не была выгодна Риму. А нынешняя Пасха несла с собой еще и другие неприятности: может быть, это и к лучшему, если евреи предадут распятию злополучного юродивого Назорея. Негодное племя!
Рука Пилата сжалась в кулак. Им вдруг овладело упрямое желание спасти этого юродивого; не потому, что тот был не виновен (ведь что такое «не виновен»?), и не потому, что он жалел его (недоставало ему еще евреев жалеть!), но чтобы досадить негодному еврейскому племени.
Под окнами Башни раздались громкие крики. Пилат нагнулся и увидел, что двор наполнился еврейским сбродом, разъяренная толпа переполнила портики и террасы Храма. В руках у всех были палицы и пращи, с гиканьем и свистом люди толкали и пинали Иисуса, а римские солдаты охраняли его, подталкивая к огромным воротам Башни.
Пилат вошел внутрь, уселся на украшенном массивной резьбой кресле, ворота распахнулись, и два мавра исполинского роста втолкнули Иисуса. Одежды его были разорваны в клочья, лицо все в крови, но голова была высоко поднята, а глаза сияли каким-то безмятежным, отрешенным от мира светом.
Пилат улыбнулся.
— Вот ты снова передо мною, Иисус Назорей, царь иудеев. Говорят, тебя хотят умертвить.
Иисус глянул через окно на небо. Мысли его витали где-то далеко от тела. Он молчал.
Пилат разозлился и крикнул:
— Оставь небо в покое, смотри на меня! Или ты не знаешь, что в моей власти освободить тебя или отправить на крест?!
— Ты не имеешь надо мной власти, — спокойно ответил Иисус. — Один только Бог имеет.
Внизу раздались яростные голоса:
— Смерть! Смерть!
— Что это их так взбесило? — спросил Пилат. — Что ты им сделал?
— Я провозглашал им истину, — ответил Иисус.
Пилат улыбнулся.
— Какую истину? И что такое «истина»?
Сердце Иисуса сжалось: вот каков мир, вот каковы его правители — спрашивает, что такое истина, а сам смеется.
Пилат выглянул в окно. Он вспомнил, что не далее как вчера схватили Варавву за убийство Лазаря. Согласно старинному обычаю в день Пасхи римляне освобождали одного из осужденных.
— Кого вы желаете, чтобы я освободил? — крикнул Пилат. — Иисуса, царя иудеев, или разбойника Варавву?
— Варавву! Варавву, — завопил народ.
Пилат крикнул стражников, указал на Иисуса и велел:
— Отхлестайте его, наденьте ему на голову терновый венец, заверните в багряницу и дайте в руки длинную трость вместо царского скипетра. Это царь, так облачите же его по-царски!
Пилат подумал, что, если Иисуса представить народу в столь плачевном виде, народ может сжалиться. Стражники схватили Иисуса, привязали к колонне и принялись хлестать плетями и плевать на него, затем сплели венец из терниев, который затянули у него на голове, да так, что кровь залила лоб и виски, набросили на плечи багрянпцу, вложили в руки длинную трость и привели к Пилату, а тот при виде его не мог удержаться от смеха.
— Добро пожаловать, Величайший! Иди-ка сюда, представлю тебя твоему народу!
Он взял Иисуса за руку и вывел на террасу.
— Се человек! — крикнул Пилат толпе.
— Распять его! Распять! — снова завопил народ. По приказу Пилата ему принесли таз и кувшин с водой, он наклонился и стал мыть руки на глазах у толпы.
— Я мою, умываю руки, — сказал он. — Не я проливаю кровь его. Я не виновен. Берете на себя грех?
— Кровь его на наших главах и главах детей наших! — загудел народ.
— Возьмите его в свое удовольствие! — сказал Пилат.
Иисуса схватили, взвалили на него крест, стали оплевывать, бить и подгонять пинками в направлении Голгофы. Он зашатался — крест был тяжел — посмотрел вокруг в надежде увидеть кого-нибудь из учеников, который кивнет ему, пожалеет его. Он смотрел, смотрел, но так никого и не увидел. Тогда он вздохнул и прошептал:
— Благословенна да будет смерть! Слава Тебе, Боже!
А тем временем ученики забились в таверну Симона Киренянина и ожидали, когда кончится распинание, чтобы с наступлением ночи уйти, не попадаясь никому на глаза. Притаившись за бочками, они прислушивались к тому, что происходило на улице. До слуха их доносился шум радостной толпы — все, женщины и мужчины, спешили на Голгофу. Они отменно справили Пасху, наелись до отвала мяса, напились вдоволь вина и теперь спешили посмотреть, как будет происходить распинание.
Ученики вслушивались в доносившийся с улицы шум и дрожали. Время от времени раздавалось тихое всхлипывание Иоанна, иногда поднимался Андрей, прохаживался взад-вперед по таверне и грозился, а Петр ругался и сквернословил из-за того, что ему не хватило мужества и смелости заявить о себе открыто и принять смерть вместе с Учителем… Сколько раз он клялся ему: «Вместе с тобой до смерти, Учитель!», а теперь, когда смерть приблизилась, он забился за бочки.
Иаков разозлился.
— Довольно хныкать, Иоанн, ты ведь мужчина! — сказал он. — А ты, молодчина Андрей, сядь уже и перестань подкручивать усы! Идите все сюда, подумаем, что дальше делать. Что если он и вправду Мессия? Если через три дня он воскреснет, с какими рожами предстанем мы перед ним? Об этом вы подумали? Что ты скажешь, Петр?
— Если он Мессия, то нам несдобровать, вот что я скажу, — в отчаянии произнес Петр. — Я ведь уже говорил, что успел трижды отречься от него.
— Если он и не Мессия, нам все равно несдобровать, — ответил Иаков. — А ты что скажешь, Нафанаил?
— Скажу, что нужно уносить ноги: Мессия он или нет, нам несдобровать.
— А его как же — так и бросим на произвол судьбы? Разве это вынесут сердца ваши? — спросил Андрей, направляясь уже к двери, но Петр удержал его за одежду.
— Сиди смирно, пока тебя не разорвали в клочья. Поищем другое средство.
— Какое еще средство, лицемеры и фарисеи? — прошипел Фома. — Давайте поговорим начистоту, и нечего тут краснеть: мы открыли дело, вложили в него все наши денежки. Да, это торговля и нечего пялиться на меня со злостью! Мы занимались торговлей: ты — мне, я — тебе. Я отдал свой товар — гребни, катушки, зеркальца, чтобы получить взамен Царство Небесное. И вы поступили точно так же: кто отдал челн, кто — овец, кто — покой, а теперь все труды пошли насмарку, мы разорились, все наше добро пошло к дьяволу, а теперь смотрите, как бы и саму жизнь не потерять! Что тут еще скажешь? Спасайся, кто может!
