Город чудес - Мендоса Эдуардо (читаем книги онлайн .TXT) 📗
Онофре Боувила рассеянно выслушал пространные объяснения изобретателя, потом нажал на кнопку звонка. Явившемуся на зов мажордому он приказал подбросить в камин поленьев, а сам задумчиво следил за его движениями.
– Похоже, мое предложение не совсем вас убедило, – сказал Сантьяго Бельталь, когда мажордом оставил их одних.
Это тривиальное замечание вывело Онофре Боувилу из состояния прострации. Он вопрошающе посмотрел на изобретателя, словно видел его впервые.
– Просто оно мне неинтересно, – сухо заметил он; мысли унесли его далеко, и сейчас он желал только одного – избавиться от докучливого визитера. – Не то чтобы неинтересно, – торопливо прибавил он, прочитав на лице изобретателя огорчение: любезность, проявленная Онофре в начале разговора, заронила в его сердце ложные надежды, которые теперь таяли на глазах, – возможно, я возьму на вооружение вашу идею, но попозже… – сказал он машинально и даже не потрудился закончить фразу.
В течение следующих нескольких недель до него время от времени доходили вести о Сантьяго Бельтале. Изобретатель обратился со своей идеей к нескольким частным лицам и в некоторые государственные учреждения. Никто не хотел брать на себя конкретные обязательства: произносились лишь слова одобрения и общие, ни к чему не обязывающие обещания. «Мы изучим ваш проект со всем вниманием, коего он безусловно заслуживает», – говорили ему. От своих людей он узнал, что Бель-таль и его дочь снимают меблированные комнаты на улице Сепульведа. Соседи были категоричны: оба не в своем уме, ни на что не годны и не имеют ломаного гроша за душой. Онофре решил выждать – в любом случае рано или поздно все прояснится само собой. И однажды мажордом доложил ему о визите; это случилось в пасмурный день: низкое свинцовое небо, дальние раскаты грома.
– Вас спрашивает сеньорита и просит уделить ей несколько минут для беседы наедине, – сказал мажордом безразличным тоном, однако у Онофре по спине пробежал холодок.
– Проведи ее ко мне и сделай так, чтобы нам не мешали, – приказал он, поворачиваясь к двери спиной, словно хотел скрыть свое смятение. – Подожди, – задержал он мажордома, поспешившего исполнить его поручение. – Передай шоферу, чтобы он не ложился вплоть до моего особого распоряжения и держал машину наготове – она мне может потребоваться в любую минуту.
Выслушав хозяина, мажордом вышел из библиотеки, осторожно прикрыл за собой дверь и направился в вестибюль.
– Извольте следовать за мной, – сказал он. – Сеньор примет вас тотчас же.
Ее тоже била дрожь. «Я догадываюсь о том, что может произойти, – подумала она и пошла вслед за мажордомом. – Господи, помоги мне!»
Онофре узнал ее сразу, как только она переступила порог библиотеки; он вспомнил ее с настораживающей отчетливостью, будто ее появление спрессовало и вывело на экран подсознания все те годы, которые разделяли их давнюю мимолетную встречу и сегодняшнее свидание, будто с того момента прошло всего несколько мгновений, тем не менее достаточных для того, чтобы охватить одним взглядом все свое прошлое, похожее на зыбкий расплывчатый сон, и с болью ощутить, как сильно ему не хватало этой девочки. «Неужели вся прожитая мною жизнь была лишь наваждением?» – промелькнуло у него в голове, и в этот момент он услышал:
– Я – Мария Бельталь.
– Мне хорошо известно, кто вы, – ответил Онофре и, чтобы заполнить неловкую паузу, заметил: – Как жарко в этой комнате! У меня всегда горит камин: несколько месяцев назад я был очень болен, и врачи велели мне беречься. Садитесь и рассказывайте, что вас ко мне привело.
Поколебавшись мгновение, она подошла к стулу и села: на ней была короткая юбка, и, выбери она глубокое кресло, принятая поза могла бы поставить ее в неудобное, если не смешное, положение. В те годы длина платья, доходившая в 1916 году до подъема ноги, стала медленно, но неуклонно, словно улитка по стеблю растения, ползти вверх, пока не добралась до колена и не замерла на этой отметке вплоть до шестидесятых годов. Укоротившиеся юбки вызвали панику в текстильном производстве – становом хребте каталонской промышленности. Однако страхи оказались необоснованными: хотя теперь на пошив платья уходило меньше материи, это с лихвой компенсировалось чрезмерным разнообразием гардероба женщины с тех пор, как она начала принимать активное участие в общественной жизни, работать и заниматься спортом. Мода круто поменялась: другими стали сумки, перчатки, обувь, шляпки, чулки, прически. Уже не носили столько украшений, были решительно изгнаны из обихода веера. Мария положила ногу на ногу, и он не мог не заметить ее шелковых прозрачных чулок и не спросить себя: что означает эта поза?
– Не думайте, – начала Мария Бельталь, – будто я иду по стопам отца и нахожусь с ним в одной упряжке, как иногда говорят о потерявших самостоятельность людях; вовсе нет – мы с ним совершенно разные и поступаем каждый по-своему. Он был здесь, мне это известно, и надо думать, предложил вам свое последнее изобретение. Я пришла лишь затем, чтобы сказать: мой отец – не мошенник, не шарлатан и не чудак, не стоит судить о нем по внешности. Он самоучка, но это отнюдь не умаляет его дарования и не мешает ему быть истинным ученым с фундаментальными знаниями, неутомимым тружеником и просто честным человеком. Его изобретения – не фантазии, основанные на гипертрофированном восприятии действительности. Я понимаю, мои утверждения бездоказательны, и вам трудно поверить в объективность моей оценки, поэтому ко всему, что исходит от меня, вы отнесетесь с известной долей скепсиса и будете абсолютно правы. Откровенно говоря, принимая во внимание положение, в котором очутились мы с отцом, все мои рассуждения нелогичны: наши дела идут хуже некуда; они всегда шли плохо, однако в последнее время стали совсем безнадежными. Нам нечем платить за жилье, еду и вообще не на что жить. Не буду скрывать – я здесь, чтобы молить вас о спасении. Отец стареет, но меня беспокоит не столько его возраст – я могу устроиться на работу и содержать нас обоих, мне уже приходилось это делать, – сколько его душевное состояние. Мне кажется, пришло время, когда у него должен появиться шанс: ему нельзя встречать старость с ощущением бесполезности прожитой жизни. Не смотрите на меня так саркастически, я понимаю – это удел почти всех людей. Вы ведь позволите мне говорить от имени отца, не правда ли? – Она резко поднялась и прошлась по ковру; со своего кресла он видел ее стройные икры, обтянутые шелковыми чулками, на которые падал отсвет полыхавших в камине дров. Наконец она села и продолжила более спокойным тоном, размеренно выговаривая слова: – Я обратилась к вам, потому что вы единственный, кто может вытащить отца из той ямы, в которую он попал уже давно. Говорю вам это не для того, чтобы польстить; в моих словах для вас нет ничего нового, и вы лучше меня знаете о своей способности безбоязненно идти на риск, о чем свидетельствует ваша визитная карточка, данная отцу много лет назад. Тот день врезался мне в память, – она слегка покраснела, – и я навсегда запомнила ваш благородный жест. В сущности, я прошу вас только об одном: пересмотреть ваше решение. Умоляю, не отвергайте с порога предложение отца и подумайте над ним еще раз. Устройте так, чтобы его чертежи и расчеты посмотрели эксперты, посоветуйтесь с нужными, понимающими суть вопроса специалистами и попросите их сделать заключение – вам это ничего не будет стоить, зато вы сможете разобраться, заслуживает ли этот проект вашего внимания.
Она вдруг замолчала и застыла в напряженном ожидании; слышалось только ее тяжелое дыхание. Волнение было вызвано желанием предвосхитить возможную реакцию собеседника: она боялась, что он выгонит ее, но еще больше боялась, что он попытается грубо и бесцеремонно овладеть ею прямо в кабинете. Хорошо понимая всю опрометчивость совершенного ею поступка, она тем не менее пошла на него осознанно. Ее пугала только та уничижительная форма, в которой все могло произойти. Догадываясь о том, что уготовано ей жизненными обстоятельствами, она до сих пор так и не выработала для себя четкой линии поведения и не имела представления, как поведут себя ее чувства, когда придет этот роковой час. Она боролась с собой, пытаясь выкинуть навязчивую идею из головы. Мать бросила их давно, и она не сохранила о ней даже воспоминания, но ее незримый образ постоянно присутствовал в подсознании; вся ее жизнь прошла в обществе двух созданных воображением фантомов. Один из них сейчас пристально на нее смотрел. Она запомнила этот взгляд, когда была еще совсем ребенком; тогда ей было стыдно за свою неуклюжесть, за рваные обноски, за те условия, в которых они жили с отцом. Но несмотря на жгучий стыд, она все-таки обратила внимание на его взгляд. Он думал о том же: «Она запечатлелась в моей памяти как девочка с глазами цвета жженого сахара, а они, оказывается, серые», – удивлялся он.
