Прощальный вздох мавра - Рушди Ахмед Салман (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗

– Чудной народ в этом городишке, – заметил Бивар, выезжая из Эрасмо.

Согласно моей карте, до Бененхели было уже близко; но когда мы покинули Эрасмо, дорога вместо того, чтобы идти вверх и вдоль холма, пошла вниз. Со слов Бивара я понял, что со времен Франко, когда жители Эрасмо стояли за республику, а обитатели Бененхели – за фалангу, два городка находятся в состоянии непрекращающейся вражды, вражды столь глубокой, что между ними даже не была проведена дорога. (Когда Франко умер, жители Эрасмо устроили празднество, а Бененхели погрузился в глубокий траур, к которому, правда, не имели отношения жившие там многочисленные «паразиты», или экспатрианты, – они даже и не знали о случившемся, пока им не начали звонить из-за границы обеспокоенные друзья.)

Поэтому нам пришлось долго спускаться с холма, на котором стоит Эрасмо, и столь же долго подниматься на соседний холм. Там, где дорога, шедшая от Эрасмо, вливалась в гораздо более широкое четырехполосное шоссе, ведущее к Бененхели, стоял большой и красивый дом, окруженный гранатовыми деревьями и цветущими кустами жасмина. В воротах неподвижно зависли птички колибри. С некоторого отдаления доносился приятный стук теннисных мячей. Над аркой ворот было написано: «Pancho Vialactada Campo de Tenis» [151].

– Тот самый Панчо, понял? – сказал Бивар, вытянув в ту сторону большой палец. – Большой-большой человек.

Виалактада, родом из Мексики, был одним из великих игроков времен, предшествовавших эпохе открытых соревнований; он играл в турнирах профессионалов вместе с Хоудом, Розуоллом и Гонсалесом и поэтому не имел доступа к чемпионатам серии «Большой шлем», где ему, несомненно, не было бы равных. Он был неким прославленным фантомом, витавшим на границе света и тени в те моменты, когда худшие, чем он, теннисисты вздымали кверху почетные кубки. Он умер от рака желудка несколько лет назад.

Вот где, выходит, он окончил свой жизненный путь, уча богатых дамочек подавать и отбивать; тоже своего рода лимб, подумал я. Здесь завершились его странствия по белу свету; где завершатся мои?

Хотя я слышал стук мячей, на красных грунтовых кортах не видно было ни одного игрока. Должно быть, есть еще корты вне поля зрения, решил я.

– Кто теперь руководит клубом? – спросил я Бивара; он с жаром закивал, оскалив в улыбке свои чудовищные зубы.

– Да, конечно, Виалактада, – заверил меня он. – Его ранчо. Он самый.

Я попробовал представить себе, каким был этот пейзаж во времена наших далеких предков. Кое-что надо удалить из ландшафта, но не столь уж многое: дорогу, черный силуэт рекламного быка фирмы «Осборн», глядящего на меня с высоты, опоры линии электропередачи, столбы телефонной линии, несколько автомобилей «сеат» и автофургонов «рено». Городок Бененхели полосой белых стен и красных крыш тянулся над нами вдоль склона холма и выглядел примерно так же, как должен был выглядеть столетия назад. «Я еврей из Испании, как философ Маймонид», – сказал я вслух, чтобы проверить, будут ли слова звучать как правда. Они прозвучали глухо и пусто. Призрак Маймонида рассмеялся надо мной. «Я как мечеть в Кордове, превращенная в католический храм», экспериментировал я. «Барочная постройка, торчащая посреди восточной архитектуры». Это тоже звучало фальшиво. «Я никто и ниоткуда, ни на что не похожий, всюду неприкаянный». Вот это звучало лучше. Здесь чувствовалась правда. Все мои узы порвались. Я достиг Антииерусалима: здесь не родина, здесь дальняя даль. Место, которое не привязывает, а отвязывает.

Я видел затейливое жилище Васко: его красные стены увенчивали возвышающийся над городком холм. Особенно сильное впечатление производила высокая-превысокая башня, словно перенесенная сюда из волшебной сказки. На вершине ее виднелось гигантское гнездо цапли, хоть я и не заметил поблизости ни одной из этих надменных, величественных птиц. Несомненно, Васко пришлось основательно подмаслить местные власти, чтобы те позволили ему возвести здание, столь резко противоречащее приземистым, выбеленным окрестным строениям. Башня была такой же высоты, как два шпиля местной церкви; Васко как бы заявлял, что соперничает с самим Господом, и это, среди прочего, как я потом узнал, восстановило против него многих жителей городка. Я велел Бивару везти меня к «малой Альгамбре», и он покатил по извилистым улочкам, которые были совершенно пусты – вероятно, из-за сиесты. В ушах у меня, однако, стоял шум машин и пешеходов – возгласы, гудки, скрип тормозов. За каждым углом я ожидал увидеть толпу людей, или транспортную пробку, или то и другое вместе. Но каким-то образом мы все время объезжали эту часть городка. Стало ясно, что мы заблудились. Когда мы в третий раз проехали мимо бара «Ла гобернадора», я решил отпустить такси и продолжить путь пешком, несмотря на усталость и звенящую боль в голове, вызванную сменой часовых поясов. Шофер был недоволен бесцеремонностью моего расставания с ним. К тому же, не зная местных обычаев и цен на услуги, я, возможно, недодал ему чаевых.

– Чтоб вам никогда не найти то, что вы ищете, – крикнул он мне вслед на безупречном английском, сделав «рожки» мизинцем и указательным пальцем левой руки. – Чтоб вам на тысячу и одну ночь потеряться в этом дьявольском лабиринте, в этом городе проклятых!

Я вошел в «Ла гобернадору» спросить дорогу. Мои глаза, которые я все время щурил из-за режущего, как бритва, света, отражаемого белыми стенами Бененхели, не сразу привыкли к полутьме бара. Бармен в белом фартуке протирал стакан. В дальнем конце длинного и узкого помещения виднелось несколько старческих силуэтов.

– По-английски кто-нибудь здесь говорит? – спросил я. Тишина – словно я не задал никакого вопроса.

– Прошу прощения, – сказал я, подходя к человеку за стойкой. Он посмотрел словно сквозь меня и отвернулся. Я что, стал невидимкой? Ну нет, я же был вполне видим сварливому Бивару, я и особенно мой кошелек. В раздражении я протянул руку через стойку и хлопнул бармена по плечу.

– Дом сеньора Миранды, – произнес я раздельно. – Как пройти?

Пузатый бармен, щеголявший белой рубашкой, зеленой жилеткой и зачесанными назад черными прилизанными волосами, издал короткий стон – презрения? лени? отвращения? – и вышел из-за стойки. Подойдя к двери, он показал рукой вперед. Теперь я увидел прямо против входа в бар узкий проулок между двумя домами, а в дальнем его конце – множество людей, быстро снующих туда-сюда. Должно быть, это и есть толпа, шум которой я слышал; но как же я раньше не заметил этот проулок? Да, явно мое состояние еще хуже, чем мне казалось.

Чувствуя, как чемодан становится все тяжелее и тяжелее, волоча за собой на поводке Джавахарлала (его колеса стучали и подскакивали на булыжной мостовой), я миновал короткий проулок и оказался в совершенно неиспанском месте, на «пешеходной» улице, полной иностранцев – либо пожилых и безупречно одетых, составлявших большинство, либо молодых, рассчитанно-неряшливых по последней моде, – которые явно не проявляли интереса к сиесте и другим местным обычаям. По обеим сторонам улицы, которая, как мне предстояло узнать, получила у местных жителей название «улица паразитов», в большом количестве виднелись дорогие бутики – «Гуччи», «Гермес», «Акуаскьютум», «Карден», «Палома Пикассо» – и разнообразные питательные точки, от лотков со «скандинавскими тефтелями» до «Чикаго риб шэк» под звездно-полосатым флагом. Я стоял посреди толпы, которая текла мимо в обоих направлениях, не обращая на меня ни малейшего внимания на манер скорее столичных жителей, нежели провинциалов. Я слышал обрывки разговоров на английском, американском, французском, немецком, шведском, датском и то ли нидерландском, то ли африкаанс. Но эти люди не были туристами – они шли без фотоаппаратов, и по их поведению чувствовалось, что они тут живут. Эта денатурированная часть Бененхели стала их землей. Среди них мне не попалось ни одного испанца. «Может быть, эти экспатрианты – новые мавры, – подумал я. – И что я такое, в конце концов, как не один из них, приехавший искать то, что имеет значение для одного меня, и понимающий, что мне, может быть, суждено окончить тут жизнь? А может быть, на другой улице местные готовят новую реконкисту, и кончится тем, что нас, как наших предшественников, заставят погрузиться на корабли в кадисском порту?»