Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Теперь вот додумались до секса по телефону. И по телеграфу, по факсу и модему, и видео и книжонки. Великая эротическая революция. А тогда впервые в жизни я видел в кино не братский поцелуй, а что-то такое, что мог сравнить по произведенному на меня впечатлению с операцией профессора Мешалкина на открытом сердце, которую показывали на лекциях в обществе «Знание» в тот же год.
Любовь показана крупно, под микроскопом, и все во мне пылало от азарта и стыда. Многое в жизни бывает впервые. Например, расстрел. Мне казалось, что после этого фильма, как после казни, уже ничего не останется, чем любить.
Французское кино — это всегда красиво — и смерть, и постель, и природа, отретушированная ножницами, лопатой и кистью, и смерть. По яркости картинки на экране напоминали впечатления детства, и оно ответно возопило во мне, чтобы усиленным током крови вытеснить инородное тело иллюзорного мира, который своей яркостью и мощью затмевает и стирает реальную жизнь бедного студента.
Когда мы вышли из зала, как из бани, я никак не мог очнуться от дурмана. Настоящие дома, деревья, лица я находил болезненно, даже загробно бледными после тех, экранных. В носу щекотало, как от зарождающейся простуды.
Много лет спустя я уловил похожую способность меркнуть у реальной жизни, когда спускаешься на лыжах с вершины сопки к подножию. Только что на ледяном ветру под лучами солнца видел обе магаданские бухты, весь город — как на макете и облака, ошарашивающие эффектом твоего присутствия на них, снова морскую воду и льды, острова, похожие на кораблики, сопки, своей заснеженностью и деревьями похожие на небритый куриный бок, опять струи света, пронизывающие насквозь все тело, и странное пульсирующее ощущение у подножия горы, будто бы у тебя что-то высокое безвозвратно отняли…
Не глядя на соседку, чтобы не разочароваться, я нырнул в толпу, и вот еду в автобусе домой, обгоняемый ватагой пожарных машин, и никак не могу отделаться от предчувствия, что еще встречу эту женщину с билетиком, вот только приведу в порядок расстроенные чувства, ведь нас связывает нечто большее, чем простое лицезрение нашумевшего шедевра.
У меня такое неотвязное ощущение, что после всего, что перечувствовал рядом с ней, после колокола сердца и кипения крови я должен, как честный человек, просто обязан на ней жениться. Мысль забавная и нелепая, но, между тем, неотвязная, как банный лист.
Первый и единственный раз в жизни это необычайно сильное и долгое ощущение, что нас повенчало искусство. Потом каждый кадр долго и ярко вспоминался, и песенка из фильма с этим рефреном, который спародировали как пулеметную очередь, тоже вспоминается, и волнует до сих пор.
Мы встретились поздней осенью, когда по ночам замерзали лужи, а в кинотеатре каждый сеанс шел с аншлагом. Я проводил ее в маленький домик у железной дороги, и нам было тепло вдвоем под беспрерывный стук колес, от которого ходили ходуном пол, стены и потолок. Обвал той киношной страсти догнал нас, накатил и накрыл.
Лет двадцать спустя я обзавелся собственным автомобилем и, пока накручивал на колеса первые колымские версты, скорость в сотню километров вызывала у меня ощущение полного освобождения от тела, долгого, минута за минутой, счастья, что жив и что жизнь тонка, и я ее делаю еще тоньше, до снятия кожи, холодок счастья пробегал по спине мелкими муравьями, чего не удавалось испытать с женщиной и лишь немного с алкоголем. Я вновь вспоминал того гонщика из фильма и жалел, что в свое время не стал таким же пожирателем километров, и история вдруг повернулась вниз головой и запахла готовым вспыхнуть бензином.
Четвертая пожарная машина просигналила, перегоняя автобус. Звук показался особенно резким, растревожил, и сердце от режущих нот заболело, как от ржавого зазубренного ножа. Где-то пожар, если так много машин. Где это горит? Там, куда спешат, как на пожар машины, мой дом. Не допустил ли я какую-нибудь оплошность? А дома никого. Плитка! Я оставил дома горящую плитку!
Конечно. Я поставил вариться перловую кашу. Я всегда ее варю, когда мама с братом уезжает к родственникам в городок, где нет реки. Я не нашел на кухне соли и спустился на первый этаж в гастроном. Поскольку он был закрыт, направился в другой, рядом с автобусной остановкой, увидел афишу французского фильма, о котором столько шло разговоров. В этот момент подошел автобус, и я вскочил в него, чтобы согласно выработавшемуся рефлексу, ехать, тем более что есть свободные кресла.
В автобусе я как обычно отключился, перешел на внутреннее созерцание, способствующее самосовершенствованию. Почему же я тогда не пересел в центре на шестерку до редакции? Почему я прошел до кинотеатра «Победа»? И как это случилось, что о включенной плитке забыл, а о каком-то фильме помнил. Видимо, перловая каша не вызвала у меня ярких положительных эмоций и вытеснилась из подсознания, заменилась радостными предчувствиями, затмившими заодно и легкий молодой голод.
Еще две пожарные машины. Почему так медлит автобус? Что делать? Как я должен вести себя, не дай Бог, на пожаре? Наверное, я буду суетиться и хвататься то за одно, то за другое. Пока не поздно, нужно все обдумать. Тогда появится быстрота и решимость. Что же я должен в первую очередь спасти?
Почему так быстро несется автобус? Вернее, это даже хорошо. Значит, я скоро буду дома и, может быть, успею хотя бы открыть дверь, чтобы ее не взламывали. Интересно, кто же вызвал пожарную команду? Видимо, сначала загорелись шторы и… Вот что бывает, когда не купишь соли. Надо было взять с собой хозяйственную сумку. Наверняка бы не вскочил с ней в автобус. Зачем только встретилась эта женщина с лишним билетиком!
Нет, я, конечно, всерьез не думаю о пожаре. Это лишь умствования, поддавки с самим собой. И в этой игре, как в любой другой, есть незримая грань, которую мне никак нельзя переступать. В сущности одного слова бывает достаточно, чтобы накликать беду, и не только на самого себя, но и на близких, любимых людей! Через много лет я встречу такого человека, который понесет наказание за многолетнее вранье потерей дара речи. И я узнаю несколько других людей, которые за свою неправедную жизнь лишатся детей — в автокатастрофах, страшных болезнях и от рук убийц.
Только не это, Господь! Убереги меня и моих близких от пожаров, наводнений и трясения земли! Не дай мне послужить причиной несчастья близких!
Но вот, наконец, моя остановка. Расталкиваю всех, выпрыгиваю первым. Дыма не видно. Бегу к дому, что есть сил, и навстречу спокойствие и тишина. И в подъезде тоже. На лестнице тишь. Не слышно шума огня и раздирающих криков задыхающихся в пламени соседей.
Первый этаж, третий, пятый! Открываю дверь. Тихо. На кухне все спокойно. Плитка включена на самый слабый огонь. Раскрываю кастрюлю. Вода как раз выкипела, крупа разбухла. Каша готова, кушать подано. Но ведь нет соли! Надо спуститься на первый этаж в гастроном.
Меня не душат слезы. Это сейчас я стал сентиментальный старик, легко выхожу из равновесия от малейшей, микроскопической причины, даже тридцатилетней давности, поэтому придерживаюсь занудного образа жизни. Я распростился со многими радостями и привычками. Мне давно уже не снятся полеты без летательных аппаратов и женщины неземной красоты. Мне не снится ничего, самое большое, но нечастое удовольствие, которое мне посылает судьба — это проснуться чуть свет в намерении расходиться, взбодриться, выпив несколько чашек кофе.
И в Магадане, бывает, звучит сирена, и тогда мне кажется, что должна кончиться, быть может, через секунду эта дурацкая шутка, и я вскочу и понесусь по улице, как молодой олень. Пожарная звучит редко, чаще сирена «Скорой помощи», резкий звук заставляет екнуть и заныть сердце — уж не ко мне ли! Если это случается ночью, делаю огромное усилие, отрываю голову от подушки. В ней с шорохом и стуком, как в пустом ящике гайка, прокатывается бессловесная мысль.
И вдруг распускается ярким цветком кактуса: а ведь сегодня суббота и я могу еще немного поспать!
КОШКА ПО ИМЕНИ КОШКА
Она не знала, любила хозяина или нет. Иногда ей хотелось облизать его, не всего, конечно, — такую необъятную массу за неделю не обиходишь, так хоть руку, хотя бы кисть, два пальца пошлифовать наждачным своим язычком. Иногда ей хотелось потереться головой о щетину его подбородка или об ногу, и желание это было столь внезапно, что ласка могла достаться стене в прихожей, ножке кресла или телефонной трубке.
