А другого глобуса у вас нет?.. - Вершовский Михаил (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗
А помимо всех прочих занятий еще и о тех уроках — самого практического характера — помянуть надо, что в судах да офисах прокурорских происходят. И на которых раз за разом наблюдают бедолаги-полицейские, как арестованный ими матерый и закоренелый преступник, скалясь во весь рот, проходит мимо них, презрительно сплевывая на запыленный полицейский башмак, после чего уверенным шагом направляется к широко распахнутым дверям на свободу.
И не потому, что невиновен аки херувим. А потому, что вопросом его виновности или, наоборот, принадлежности к ангельскому чину никто не собирается заниматься ввиду нарушения очередной процессуальной запятой. И запятых таких в полицейском кондуите многие сотни.
Ну и что, что операция два года готовилась? Ну и что, что с риском для жизни? И даже вон подстрелили сержанта? Который — печально, конечно, но все мы смертны — не выжил? Все это смятой кучей летит в канализацию, поскольку не отыграли всю положенную партитуру до запятой. И бандит отправляется на свободу, а полицейские — на похороны своего товарища.
Как я и сказал — запятых таких сотни, так что поди их все учти. Как, скажем, «недостаточные основания для произведенного персонального обыска». Ну да, нашли. И кокаина полкило в кармане, и пистолет, из которого до того двух полицейских и шестерых гражданских на тот свет отправили, и все оно так и есть, всеми даже экспертизами подтвержденное.
Но почему обыскали? Бандит-то вон, говорит, шел себе по улице, да насвистывал. Мало ли, что он вам всем хорошо известен с самой плохой стороны. Но права его суду не то, что менее важны, чем права его жертв — а и гораздо более, особенно учитывая его социальное или тем более расовое происхождение. И посему суд даже предметы, однозначно являвшиеся орудиями убийства, в такой ситуации к рассмотрению принимать не будет.
И — не принимает. Поскольку хоть и добыт абсолютно инкриминирующий вещдок, но «без достаточных для обыска оснований». А случаи такие не на десятки и сотни на прогрессивном Североамериканском континенте исчисляются — но десятками и сотнями ТЫСЯЧ.
Или, опять же, головорезу «миранду» не прочитали. А если прочитали, то либо не полностью, либо — не дай Бог — слова какие-то переставив (он-то, головорез, эту «миранду» тоже наизусть знает, так что с ним такая вольность не проходит никак).
Что за «миранда»? Вот, сразу видно человека, с американской действительностью знакомого поверхностно. Там, в Америке, «миранда» каждому дитяти известна, поскольку в любом полицейском фильме или сериале при аресте — даже если производящий арест полицейский в десятке мест продырявлен и едва языком ворочает — плохиша обязательно вслух информируют: «Вы имеете право хранить молчание… Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде…» Ну и все такое в том же духе.
Вот это она и есть — «миранда». Такое вот обязательное юридическое заклинание. Чтобы, значит, преступник, не дай Бог, по дурости не сознался. Потому что уже после «миранды» это получается его свободное волеизъявление. И ежели ему «миранду» не прочитать или как-то уж там порядок слов переколбасить — труба дело. Потом на любом суде негодяй этот, ухмыляясь, заявит, что имело место вопиющее нарушение его гражданских свобод и прочих прав человека — а, стало быть, все его данные на допросах показания есть самооговор, и где тут ближайший от суда ресторанчик, чтобы обретенную свободу со вкусом отпраздновать?
Интересна, кстати, и сама история этого слова — «миранда», употребляющегося ныне и как существительное, и даже как глагол (в смысле «арестовать ты его арестовал — а ты его отмирандил?»). А ведь было это слово просто-напросто — фамилией.
В 1964 году в штате Аризона был арестован некий Эрнесто Миранда, подозревавшийся в изнасиловании молодой женщины. Когда его с несколькими другими персонажами выстроили в обязательный для опознания «лайн-ап», потерпевшая без малейших колебаний ткнула в него пальцем. Потом он, конечно, немного покорячился — но подписал свое полное и поначалу чистосердечное признание.
Но праздновать победу стражам порядка не довелось, потому как в дело вступили жаждущие признания и политических дивидендов либеральные адвокаты (речь, понятно, шла не о милионных гонорарах — их с безработного Миранды было не взять, но политический капитал на этом деле нажить можно было ого-го). И адвокаты эти — не случайно наряду с прессой самый любимый полицейскими народ — так дело повернули, что выходил Миранда не преступником, а очень даже жертвой. Жертвой нарушения его гражданских и общечеловеческих прав.
Полиция, утверждали адвокаты, нарушила в данном случае Пятую поправку к конституции, дающую любому индивиду право на молчание, если он не желает давать показаний против самого себя. Но иной индивид — да вот как тот же Миранда — может и не знать такой своей конституционной свободы. А посему полиция обязана была его о том проинформировать — и еще до того, как он вообще откроет рот.
Доехало это дело — «Миранда против штата Аризона» — до самого Верховного суда Соединенных Штатов Америки. Где верховный судья — тогдашнее светило набиравшего силу либерализма — Эрл Уоррен постановил, что любой подозреваемый в совершении преступления должен быть четко информирован о том, что он имеет право на молчание — а также право на адвоката, который его уже научит, когда и на какую тему ему акустический аппарат распахивать. В противном случае арестовавшим его полицейским рекомендуется подтереться их собственным рапортом, а защищенного теперь по всем параметрам вора, грабителя, насильника или убийцу следует немедленно выпустить. Как выпустили и самого Эрнесто Миранду, чье имя стало нарицательным для тогда же разработанной обязательной формулы.
Тут, кстати — в этом совершенно отдельном случае — интересный поворот событий произошел. Вскоре после освобождения херувима из-под стражи в полицию явилась его собственная родная супруга. Которая и показала — без всякого на то принуждения — как муженек ее хвастался тем, что и дело сделал, и полиции нос утер. Посвятив жену — нет, воля ваша, никак не тянет у меня этот мерзавец Миранда на херувима — во все детали действительно имевшего место изнасилования.
При таком раскладе, конечно, заарестовали его снова — по всей уже форме. Судили — и даже впаяли срок. «От десяти до двадцати лет» — гибкая такая формулировка, которая на самом деле еще гибче, чем кажется, ибо отсидел Миранда всего пятерик, после чего и был комиссией по условному освобождению признан достойным индивидом, более обществу не угрожающим.
Что опять-таки оказалось не совсем правдой. Через пару лет этот достойный индивид спровоцировал драчку в каком-то баре в Фениксе, выхватил нож — и был двумя не менее достойными, но более подвижными индивидами зарезан насмерть. А вот тут — ах, какая же великолепная космическая ирония! — приехавшие полицейские, надевая на убийц наручники, честь по чести прочитали им «миранду», прежде чем волочь в каталажку.
И если учтем мы тот факт, что каждый арест, после которого негодяя приходится освобождать, пятном в личное дело полицейского ложится — то нетрудно понять, что очень уж страстного порыва выкорчевывать вредные элементы из общества у стражей порядка может и не быть. Такой вот глобальный урок из этой ситуации получается.
А к чисто профессиональным занятиям возвращаясь, так помимо общегосударственных и стратегических уроков местные полицейские власти там и сям свои занятия еще присовокупят — тоже из архинасущных (стилистический поклон Владимиру Ильичу). Как вот, скажем, в Нью-Хейвене, где шеф городской полиции Николас Пасторе обязал всех слушателей полицейской школы проходить подготовку по части изящных искусств. С классами, включавшими в себя историю живописи, уроки акварели и… балет.
Потом, правда, господина Пасторе из полиции поперли — за связь с проституткой (и что поразительно, с проституткой ЖЕНСКОГО пола — через призму всех этих изящных искусств и особенно балета мне, честно говоря, как-то иной вариант представлялся). Но не слышал я, чтобы одновременно и схему занятий они там перекроили. Так что, может, и продолжают скакать бравые курсанты в пачках да на пуантах…
