Жил-был мент. Записки сыскаря - Раковский Игорь (книги регистрация онлайн txt) 📗
Глаза худенькой затуманились. Смуров этого не видел. Он в избушке печку разжигал. Дрова сырые были, дым глаза ел. И в избушке почему-то пахло земляничным мылом.
****
Через 35 лет Смуров стоял у окна в гостиничном номере. В руке у него была чашка кофе, в пепельнице дымилась сигарета. Из окна пражской гостиницы виднелись острые крыши домов, резной силуэт храма Петра и Павла рвался ввысь. Внизу, под окном, позвякивая и кренясь на повороте, спешил трамвай, тот самый с красными боками и жёлтой крышей. Смурова что-то беспокоило и заставляло нервничать. И вдруг он понял, чего не хватало, — запаха земляничного мыла в избушке, что на берегу широкой реки.
Стрелочник
У Смурова День рождения намечался. Не то, что Смуров о нём забыл, но как-то закрутился. Конец квартала был. Заслушивания были, дергали то в РУВД, то на Петровку. Статистика, плановое хозяйство, мать их ити. А тут ещё куратор сменился, чей-то сынок из молодых и резвых, это которые из Омской школы милиции сразу на Петровку стартуют. Сынку вербовка нужна была для статистики, потому как какой же ты опер, если у тебя агента нет. А с какого боку и где его брать, сынок не знал и клянчил у Смурова хоть какого-нибудь завалящего. Потому как земля, она кормилица. Смуров лицо строгое делал, велел приказ 0047 штудировать, который требовал вербовку агента угрозыска исключительно на добровольных началах.
Так что доил пока куратора своего Смуров нещадно. Сынок путь в соседний гастроном вызубрил наизусть и пропитался живительной влагой по самое не могу, его даже унитаз ментовской стал бояться, а продавщица тётя Дуся, дама похожая на тяжелоатлета Жаботинского, отдалась в подсобке.
Так что пришлось товарищам капитана милиции Смурова напомнить, что День рождения зажимать нехорошо. Смуров кивнул. Вытащил из КПЗ одного шустрого хулигана, объяснил с помощью справочника телефонов гор. Москвы, что почки находятся ниже головы и писать будет сложно. Хулиган, потрогав гудящую голову, согласился. Быстро вспомнил своего приятеля, который намедни на танцах в ДК «Строитель», физически угрожая одному фраеру, вынудил оного снять куртку из кожзаменителя и расстаться с пятью рублями. Сынок получил агента, раскрытие грабежа и, подарив на прощанье Смурову бутылку, убыл на свою Петровку, гордый собой и знакомством с тётей Дусей.
В День рождения Смурова несчастный дежурный сыщик Лобок слонялся по опустевшей конторе. Чай «Три слона» вызвал изжогу, да и мир был сер и мрачен, как стены 50-го отделения милиции. Дежурный по конторе грыз кислое зелёное яблоко, водя пальцем по стеклу.
Около окружной железной дороги, на бревнышке сидели тесным рядком девчонки с подстанции скорой помощи, остальные вольно расположились на поставленных на попа ящиках. Пили спирт за скорую помощь, водку за милицию, портвейн за нас, за вас и просто отлакировать. Смуров жмурился на заходящие солнце. Разговоры были сумбурные, больше о работе. Дым сигарет тяжёлым облаком висел между чахлых деревьев. Закуска кончилась. Кто-то зажёг костер. Пели песни, потом приехали ребята из ЛОМа с тушёнкой и привезли в подарок Смурову фуражку железнодорожника. В метро Смуров зашёл на автопилоте, на нём и вышел.
Дома было тихо. Смуров сел у окна. На улице было темно. Хотелось воды, но было лень встать. Холодильник урчал и позвякивал содержимым.
Свет резанул по глазам.
— Ты что, профессию поменял? — спросила проснувшаяся жена, глядя на фуражку железнодорожника, лежащую на кухонном столе.
— Оперативная необходимость, — привычно ответил Смуров.
— И кто ты теперь?
— Вечный стрелочник.
Они пили чай, тортик был так себе, не очень.
Утром Смуров пил кефир. Кот Мурысик, свернувшись клубком, дрых в железнодорожной фуражке.
— Теперь ты тоже стрелочник, — сказал Смуров коту и ушёл на работу.
Часы Мендельсона
День, вечер, ночь, утро, день.
… Такая, брат, дребедень…
Смуровский кролик* сопел, пил пиво, курил и рассказывал о событиях местного масштаба. Событий особых не было. Так, мелочи. В пивной на Снежской два обормота по пьяни увели дипломат у залётной шляпы. А в портфеле бумажки и шариковая ручка, Клавка, ну та, что живёт над кильдимом Риткиным, с новым хахалем стала жить. Хахаль после отсидки и какой-то мутный, да и лаве у него есть. Не то, чтоб много, но водку пьют они с Клавкой каждый день и не бедствуют с закуской.
— Всё? — мрачно спросил сыскарь.
Кролик цапнул вторую кружку пива, сдул пену, хрустнул подсоленной сушкой.
— А я вот тут у дружбана был, он у гостиниц работает, ну так по мелочи, то сё, так он говорит, что шмара одна трепанула, есть такой Гиви, зверёк* из Очамчири, он часики продать хочет. Часики приметные, карманные и вроде золотые. Этот зверёк жадный, цену заломил, — агент торжественно промолчал, тяня паузу, — мама не горюй. А кто их купит, на них написано, что они Мендельсона какого-то. Да и шмара тоже процент накрутила… Такая сучка, из официанток.
Дальше кролик пустился в рассуждения о том, что все халдеи такие твари, что пробы на них ставить негде. Смуров слушал красочные рассказы о злодеях-халдеях в пол-уха. Потому как часы были, судя по всему, с квартирной кражи из кооперативного дома на Б. Академической. Взяли на квартире золотишко, деньги и стереосистему. Кража была свежая, недельной давности. Имела хорошие перспективы стать очередным глухарём. И тут на тебе. Нет, вот уж точно, Москва — город маленький. Сыщик доложился руководству, потом долго и нудно писал, подшивал написанное, и получилось
дело.
***
Смуров отстоял маленькую, по местным понятиям, очередь и купил бутылку портвейна, подумал, порылся в карманах и, протянув продавщице ещё трешку с мелочью, важно сказал
— Шартрезу мне. Ликёру.
Деловито спрятав тёмную бомбу портвейна в недрах портфеля, положил сверху неё толстый ком «Литературной газеты» и аккуратно водрузил бутылку с ядовито-зелёной жидкостью сверху, композицию завершили два краснобоких яблока из братской Болгарии и четыре маленьких, но пахучих мандарина из солнечной Грузии. Сигареты «Ява» для себя и «БТ» для неё Смуров распихал по карманам пальто. На шоколадку денег не хватило.
В отделении милиции бутылки предательски звякнули, дежурный по конторе Боря Рогожин ухмыльнулся. Смуров насупился, но стакан портвейна пообещал не задумываясь. Себе дороже.
Ночь вступила в свои права. В обезьяннике бузили два хулигана.
— Ща в ласточку закатаю, — сообщил мимоходом постовой.
— Да мы что, мы так, — пробормотали хулиганы. — Это всё он, — и показали друг на друга.
Двери КПЗ ухнули, и дежурный вывел Лену. Увидев Смурова, она помахала пухлой ладошкой и выдохнула:
— Привет.
— Пошли, — буркнул Смуров. В кабинете сыщик открыл окно, кислый запах сигарет и пота вылетел прочь.
Лена умывалась в туалете. Она была проституткой, и Гиви был её старым клиентом. Решено было Лену задержать и, переговорив с ней, узнать, что за Гиви, как он выглядит, чем дышит и где обитает. Лену взяли на чужой земле у известного гадюшка на ВДНХ и запихнули на три часа в КПЗ… опрос в лоб ничего не дал…
— Кайф, — выдохнула она. Залпом выпила стакан Шартреза и впилась зубами в яблоко.
Смуров заварил чай. Чаинки кружили неспешный хоровод в стакане.
— Я в камеру обратно не хочу, — капризно сказала она.
Сыщик листал её записную книжку, в дверь постучали. Боря Рогожин хохотнул, подмигнул Смурову, выцедил стакан портвейна, ловко очистил мандаринку, стрельнул сигаретку и, уходя, аккуратно закрыл за собой
дверь.
Смуров и Лена трепались ни о чём. Разговор им обоим был приятен, и общие темы находились быстро и непринужденно. Спиртное заканчивалось, пепельница таращилась окурками сигарет. Мандариновые корки задорно топорщились на столе.
— Потанцуем? — неожиданно спросила она его. Старенький касетник неожиданно и нежно выдал Тото Кутуньо.
