Библия-Миллениум. Книга 2 - Курпатова-Ким Лилия (полная версия книги txt) 📗
— Тебе плохо?! — Саул и Ионафан подхватили Давида с двух сторон и усадили в кресло.
— Нет! — поднял тот влажные глаза. — Мне хорошо! Мне очень хорошо!! — он останется в доме Саула, он все сделает, чтобы пробыть там вечность…
Давид и Ионафан сидели вместе на заднем сиденье огромной машины Саула. Ионафан улыбался и как-то легко, незаметно, естественно положил свою ладонь на руку Давида, а тот крепко сжал ее и продолжал держать всю дорогу, словно испугавшись, что Ионафан исчезнет, растворится, как миражи, которых так много видел Давид и на которых так и не научился не обращать внимания.
Через час они уже входили в большой дом. Ахиноам, жена Саула, открыла им дверь и, увидев Давида, застыла на некоторое время. Все, кто впервые видел его, испытывали небольшой шок. От Давида шла волна нежности и страсти, теперь еще и усиленная стократно благодаря находке. Ахиноам словно попала в поток жизни, огня, желания… Концентрированный ветер…
Никто не заметил, что Давид и Ионафан вошли в дом, держась за руки, как молодожены.
— Давид! Ура, Давид! — хором кричали обе дочери Саула — Мелхола и Мерова, сбегая вниз по лестнице, — они были немного знакомы.
Вскоре драгоценный гость, сопровождаемый многочисленным семейством Саула, оказался в гостиной, а затем в столовой. Все наперебой пытались быть рядом с ним, ревниво отпихивая друг друга. Воспользовавшись перепалкой между сестрами, Ионафан уселся рядом с Давидом и не сводил с него глаз. Давид посмотрел на него и улыбнулся, неожиданно впервые в жизни открыв ощущение идущего навстречу тепла. Они оказались в комнате одни — все остальные растворились в воздухе, вместе со своими голосами, шумом, самой комнатой, всем окружающим миром. Они ничего не говорили, только переглядывались, читая мысли друг друга.
«Здравствуй, брат», — глаза Ионафана, глубокие, зеленые, влажные, светились искренней нежностью и удивительной мудростью. Давид был околдован уверенностью и естественностью этого юноши, который так спокойно понимал и принимал свою природу, отдавался на волю своего естества, открывал свое вспыхнувшее первой любовью сердце Давиду, нисколько не заботясь о том, как Давид обойдется с его любовью. Просто не мог иначе… Ионафан отдавал ему свою душу, даже не заботясь о том, чтобы Давид ее принял. Это чувство поражало… О таком он уже давно не мечтал, совсем не ждал и почти не верил…
«Я тебя долго искал, я тебя придумывал!» — внутри все дрожало как натянутая струна, трепетало, как готовая сорваться с места голубка.
«И придумал, и нашел», — Ионафан улыбался, и Давид еле сдерживался, чтобы не припасть губами к этому жаждущему его поцелуя прекрасному, четко очерченному и вместе с тем по-мальчишески мягкому, нежному рту.
Пространство и время повисли на одной ноте…
— Давид! Давид! — кто-то тряс его за плечо. — Ну что ты застыл! Пойдем, я покажу тебе аквариум, — и Мелхола потащила его за собой.
Ионафан пошел за ними.
Огромный аквариум разделял зимний сад надвое, как огромный экран. Мелхола трещала без умолку, рассказывая Давиду о рыбах, о том, как эта конструкция собиралась, и о прочей ерунде, ее сорочья трескотня была так надоедлива и монотонна, что вскоре юноши к ней привыкли и перестали ее слышать.
Ионафан подошел к аквариуму с обратной стороны. Молчаливый диалог продолжился.
«Тебе нравится?» — сквозь воду, излучавшую зеленоватый, приглушенный свет, лицо Ионафана было похоже на морское видение.
«Аквариум не имеет никакого значения», — Давид горел, ему хотелось пройти сквозь разделявшую их преграду, чтобы всем телом почувствовать, вобрать в себя так неожиданно подаренное ему тепло.
«Весь мир сейчас не имеет никакого значения», — Ионафан все так же улыбался и молчал красноречивее любых слов.
— Мелхола, а где корм? — обратился Давид к сестре Ионафана, слыша свой голос будто со стороны, после того как не увидел вокруг ничего похожего на корм.
— Ой! Здесь его нет! Забыли принести. Сейчас я сбегаю, — и она вихрем помчалась на кухню.
Как только она выбежала, Давид нетерпеливо положил руки на стенку аквариума. Через прозрачную воду и стекло лицо Ионафана светилось — тонкие пальцы легли на стекло с другой стороны как отражение Давида, отражение его души, ласки и нежности… Отражение всего спрятанного от мира… Сладкое безумие уничтожило ощущение реальности… В начале мира был безбрежный океан, и Дух Божий носился над волнами…
Вода — сорок сантиметров зеркала между одним человеком, слитым одним взглядом. Один взгляд на двоих, один мир на двоих… Давид шел, стараясь преодолеть расстояние до конца зеркала, путь был вечен — он всю жизнь шел к этому зеркалу!..
Сорок сантиметров воды, аквариум шириной четыре метра — два метра до края, два метра до встречи со своим отражением. Два метра до целостности… Но они закончились… Закончился побег и поиск! Руки встретились посередине…
Давид созерцал протянутую ему душу, лежащую на руках Ионафана. «Это твое, брат…» «Разве?..» «Не отталкивай меня сомнением, я не могу оставить себе то, что уже принадлежит тебе…» И Давид принял драгоценный дар, поместив живую, светящуюся душу рядом со своей, которая согрелась и сплелась воедино с подаренной…
Любовь, если она любовь, входит мгновенно, она проста и понятна, чужда уговорам и ухаживаниям, она — сама нежность, идущая навстречу, она то, что вспыхивает сразу и с двух сторон, это взаимопроникновение — или есть, или нет.
— Вот и корм! — Мелхола вбежала в сад и замерла на месте, увидев Давида с Ионафаном, застывших у края аквариума и держащихся за руки. Стеклянный шар упал и разбился легко, от одного соприкосновения с полом. Чудо разбилось…
Мелхола неуклюже, торопливо подбежала к аквариуму и стала кормить рыб, периодически подозрительно косясь на брата. Тень догадки, возможно, и мелькнула в ее голове, но Мелхола слишком тяжело ворочала мозгами, чтобы поймать эту тень и осмыслить. Однако женское нутро, всегда безошибочно угадывающее наличие соперницы, подало сигнал тревоги.
Давид и Ионафан подключились к кормлению одновременно — ибо были теперь одно.
Диковинные яркие рыбки хватали червей, раздирая их на части и отбирая друг у друга.
— Давид! Иди сюда! — позвал с улицы Саул.
Тягостная молчаливая ситуация разрешилась. Ионафан схватил Давида за руку и, как локомотив, потащил вон из оранжереи, оставив далеко позади Мелхолу с ее червями.
Они выбежали на улицу. Морозный воздух пьянил своей свежестью. Саул гарцевал на прекрасном черном коне, от которого шел пар.
— Это тебе, Давид! Подарок от нас! — и Саул легко спрыгнул на землю, присутствие Давида делало его молодым.
Мелхола с недовольным лицом тоже появилась на крыльце.
Давид и Ионафан наперебой принялись влезать на коня, кататься по двору, вызывая бешеный лай у собак, которые, увидев конкурента, пытались схватить его за ноги. Саул отогнал собак. На крыльце появилась Ахиноам.
— Давид! Где тебя поселить?
Давид и Ионафан сидели на спине лошади вдвоем, Давид ощущал горячее, ароматное дыхание на своей шее. Вопрос Ахиноам застал его врасплох, он боялся обернуться, боялся встретиться с горящими ясными глазами Ионафана.
— А… Мам, можно у меня. У меня есть свободный диван, — подал голос Ионафан, обнимавший Давида все это время под тем благовидным предлогом, что ему нужно за что-то держаться.
— Давид, у нас есть свободная комната наверху, — проинформировала Ахиноам, игнорируя предложение сына.
В этот момент конь резко поднялся на дыбы, сбросив обоих всадников в сугроб. Саул замахнулся было плетью, но, увидев, что сын и гость целы и невредимы и, смеясь, спокойно поднялись, пощадил коня.
— Там далеко до ванной! — неожиданно пришла на помощь брату Мелхола, словно не заметив, что тот только что свалился с приличной высоты, быть может, даже ушибся!
— Там далеко до твоей комнаты, — рассмеялся Саул. — А чем дальше он от твоей комнаты, тем лучше.
Кто бы мог подумать, что этот человек — ревнивый отец!
