Старый дом - Климов Михаил (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Куда он ее дел тогда?
Кажется, разменял с Валетом на гору дурацких собраний издательства Маркса. Это, с точки зрения любого нормального библиофила, были не книги, но в отличие от «КНИГ», они продавались.
Он перешел к следующему столу, потому что на первом, как он успел разглядеть, лежали только иностранные издания, а на них сегодня смотреть не хотелось, как на бывшую красавицу, сильно состарившуюся и никому не нужную.
Тут, на втором, все было лучше. Хотя тоже – не гуд. Потому что тут лежала поэзия, но не Пастернаки и Цветаевы, которые «всяк возьмет», а… Слава такие книжки называл «Володины стихи», потому что «зять» как раз такое и собирал. Никому не известные, полузабытые люди, среди которых наверняка есть отличные поэты (наш герой себя в этом вопросе компетентным не считал и со своим мнением не высовывался), но только вот продать их было почти невозможно…
Купить, впрочем, тоже. Как известно, на антикварном рынке существуют два класса редкостей: нечто, что стало редким по объективной причине – мало экземпляров изготовлено, что-то случилось с теми, что уже сделали, например, сгорел склад с готовой продукцией. Для книг еще добавлялся цензурный запрет, когда уже напечатанную книгу забирали в лавках и уничтожали, а еще бывали случаи, когда это делал сам автор, как было с книгой «Мечты и звуки» Некрасова.
А есть другая категория редкостей – вещи, которые никто не собирает, поэтому они никому не нужны. И достать такую зачастую сложней, чем записную редкость. За вторую, стоит только заплатить соответствующие – обычно очень большие – деньги и кто-нибудь из коллекционеров снимет свой экземпляр с полки. А за первую, да хоть сколько плати, не найдешь, хотя завтра она может попасться за три копейки. Только такого завтра можно ждать много лет.
Вот подобными книжками и был завален второй стол.
Какое-то «Адотронье» какого-то Гаврини Попова, непонятные «Красные ландыши» Саввы Затона, правда, изданные в Швейцарии. А вот эту книжку Слава знал – «Стихетты» Нины Хабиас. Еще тридцать, а то и тридцать пять лет назад ему заказал ее один аспирант. Аспирант тот давно уже академик, а сборника этого, со стилизованным мужским половым на обложке, так и не попалось… А если бы попалось – профит тут небольшой – если на книгу есть только один покупатель, то цену диктует он, а не продавец.
Слава даже во сне почувствовал легкое беспокойство – что же получается? Он попал в комнату под названием «Мечта книжника», но только ничего коммерчески успешного тут нет?
Хотя нет, вон виднеется какой-то толстый пятитомник, а толстые пятитомники нынче в моде. Наш герой взял первый том и чуть не заплакал. Да, Каррьер «Искусство в связи с общим развитием культуры и идеалы человечества», да с пятым томом, вон он лежит в самом низу. Да, у Шибанова этот комплект продавался за двадцать пять рублей, а без пятого тома – за три.
Прохоров не знал, что там случилось с этим томом, сгорела типография или цензура нашла что-то недозволенное, но вот что он знал точно – у него самого таких комплектов лежало два. Он по привычке за десять лет примерно собрал их, только продать не мог, как ни расписывал редкость, как ни совал в нос шибановские каталоги с десятикратной ценой – бесполезно. Никого не интересовало ни само «Искусство в связи с общим развитием культуры и идеалы человечества», ни редкость комплекта.
А это что?
Тьфу, пропасть, Минаев «Не в бровь, а в глаз». По какой-то непонятной причине тот же великий Шибанов, который по большому счету создал антикварную книжную торговлю в России, эту книжку занес в свои «Дезидераты русского библиофила». Причем как он это сделал: в предисловии было сказано, что книги, которые он никогда не встречал и посему цены им не ведает, будут отмечены звездочками, в отличие от остальных, на которые указал твердые цены, за которые он готов был их приобрести. Так вот там какие-то немыслимые, по Славиному мнению, редкости – все с ценами, а Минаев, один из немногих – со звездочкой.
Только и этих «Не в бровь, а в глаз» собралось у нашего героя три штуки. Он мог купить еще, хотя сборник действительно был нечастый, попадался не каждый день, а раз в два-три года, да только зачем?
Автоматически он взял экземпляр в руки, когда услышал за спиной вежливый голос:
– Так кому прикажете автограф написать?
Прохоров обернулся, перед ним стоял солидный человек, в маленьких очках и с бородой-мочалкой.
– Позвольте представиться, – вальяжно сказал тот, – Минаев Дмитрий Иванович, родился в Симбирске в 1835 году, умер там же в 1889-м. Так кому соблаговолите – вам или все-таки Владимиру Вольфовичу?
Мысли Славины в ужасе заметались.
Откуда он знает?
Как мертвый может писать автографы?
При чем здесь Жириновский?
И самое главное – его расчет не верен? Раз он встретился с Минаевым, а тот умер в 1889-м, да еще в Симбирске, значит на дворе максимум – 1888-й?
А откуда тогда на подоконнике брошюрня 1905 года?
Он собрался высыпать все эти вопросы (и еще миллион других) на бедную голову мелкого поэта-сатирика, когда вдруг почувствовал что-то холодное на лбу и голос произнес:
– Не делайте вид, что вы спите…
Наш герой приоткрыл глаза, проснулся окончательно и увидел прямо перед собой что-то круглое и металлическое. В чем он с трудом, в силу слабых знаний предмета, но опознал дуло пистолета, которое утыкалось ему прямо в лоб.
13
В предрассветной серой мути, которая заполняла комнату, Слава различил и какой-то силуэт, от которого тянулась рука с пистолетом.
Только что-то во всем этом было не так, он, правда, никак не мог понять, с чем это ощущение связано – с силуэтом или с пистолетом.
Только было ему не страшно, а как-то даже весело…
– Медленно сядьте и руки заведите за голову… – продолжил голос.
И Прохоров понял, почему он не испугался – голос этот был женский, только до него со сна не сразу дошло…
Как и силуэт…
А пистолет какой-то маленький, в кино такие называли «пукалкой».
Он усмехнулся, сел, заведя руки за голову:
– Только ненадолго, – попросил он, – а то у меня кисти затекают…
– Куда затекают? – почему-то нашему герою показалось, что в ее голосе слышится испуг.
Силуэт был в длинном платье и, как кажется, в шляпке с вуалью. Вся подготовка к визиту «соседа» летела насмарку.
– Да ерунда все это… – как можно спокойней и миролюбивей сказал Слава. – Позвольте мне одеться, и я все объясню.
Он поймал себя на мысли, что если бы все происходило в сегодняшнем дне и с сегодняшней женщиной, он бы не просил разрешения одеться, а просто продолжал бы общаться, да мог бы и встать, не думая о своем туалете.
О tempora, о mores…
– Это неважно… – сказала дама, – очевидно имея в виду его некоторое неглиже, – быстро отвечайте на вопрос – кто вы и что делаете в… – тут случилась в голосе «соседки» легкая пауза, а продолжение последовало несколько неожиданное, – в этой квартире, которой нет?
– Как нет, – отозвался Прохоров, пытавшийся потянуть время, – она же есть…
Он вспомнил рассказ одного актера, который снимался в фильме о декабристах. И тот никак не мог сыграть любовную сцену, потому что стоял на земле босой (а так полагалось по сценарию и по ситуации), не мог, и все, до тех пор, пока режиссер не придумал надеть ему сапоги, а босоту его сняли потом на общем плане. Вот так Слава сейчас никак не мог представиться даме из прошлого века, сидя на постели с голой грудью и в трусах в цветочек.
– Ее тут быть не должно, – строго сказала дама. И он подумал, уж не учительница ли она, хотя откуда тогда пистолет? – Ее тут быть не может, потому что с этой стороны должна быть лестница, а не квартира…
– Но ведь есть… – опять надавил он. – Значит, не все на этом свете так однозначно и просто, как вы себе представляете…
Она, видимо, не нашлась, что сказать.
Что, кстати, говорило в ее пользу…
– Если вы уберете пистолет, – снова начал он, – и дадите мне одеться, я вам все объясню…
