Темная комната - Сейфферт Рейчел (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Той зимой он не фотографирует. Камера, пленки, реактивы, бумага надежно спрятаны в темной комнате. Гельмута согревает мысль об этом единственном оставшемся у него среди потерь достоянии. Тоскливо. Неделя за неделей проходят в ледяном одиночестве. Сирены, бомбы, пожары и голод. Видя, как из завалов вытаскивают трупы, Гельмут убегает прочь. Во сне мысли путаются, и, проснувшись, он думает, что с ним рядом снова будет мутти, привычная жизнь, Гладигау, тепло, зажженная отцова трубка. И каждое утро, закрывая лицо руками, плачет.
Сырое дыхание, влажные щеки и ладони, потоки слез.
Днем все снова обретает смысл. Гельмут проверяет, что изменилось в городе. Улицы перегорожены, не хватает многих домов. Там, где некогда жили люди, теперь кратеры и горы. Гельмут чувствует разницу между «тогда» и «теперь»: облик города меняется еженощно, и эти перемены становятся неотделимой частью каждого нового дня. Гельмут смотрит на жителей, которые чертят мелом на выстоявших стенах названия улиц и магазинов и продолжают ходить по дорогам, невзирая на препятствия. Медленно пробираются через завалы, подворачивая ноги, поскальзываясь, проваливаясь по колено в ямы. И все-таки идут.
Проложены новые дорожки, прежнее осталось позади. После разгрома булочной хлеб продают прямо с машины.
Не желая уходить далеко от родных улиц, Гельмут подыскивает для ночлега подвал. Место, похоже, безопасное: в глубине маленького дворика, среди пустующих, разрушенных домов. Возле лестницы, ведущей в подвал, Гельмут устанавливает на кирпичах печку, подобранную на развалинах. Снимает с темной комнаты массивный засов и надежно запирает свое жилище.
По ночам, когда падают бомбы, Гельмут лежит без сна и слушает. Если взрывы раздаются близко, он кричит прямо в этот грохот – как в ту ночь, когда он убегал от самолетов. Крик обжигает горло. Ничего, кроме взрывов, не слышно, воздух нашпигован бомбардировщиками и зенитками. От страха Гельмута бросает в жар, а потом – от пота – в холод; на рассвете он разжигает печку и в тихом утреннем свете засыпает. А если бомбы взрываются далеко, удары и рев почти убаюкивают Гельмута, подобно товарнякам, под которые он засыпал подростком.
Лучше этот далекий шум, чем тишина. В безмолвные ночи на Гельмута наваливаются сны, те же, что мучили его в темной комнате, только теперь усугубленные голодом и стужей. Разбитые окна затянуты сверкающей коркой льда, и в ней отражаются мутти и отец, положивший руку ей на плечо. Лед тает, видение от теплого дыхания проступает четче – и снова затуманивается. Рассеивается, смазывается от прикосновения пальцев. Исчезает.
Дни без дела и фотографии кажутся пустыми и долгими, а от голода часы тянутся еще дольше. Гельмут пробует спать, но кошмары гонят его из подвала на улицу, а закоченевшие ноги приносят на вокзал. Там теперь новый охранник, и Гельмут постепенно заводит с ним знакомство, беседует о поездах, как когда-то, мальчишкой, беседовал с прежним охранником. Этому постовому Гельмут не по душе. Настырный, рука скрюченная, пальто грязное. Но когда Гельмут показывает на развалины своего дома, охранник проникается жалостью, вдумчивее слушает и пускает Гельмута на платформу посмотреть на поезда. Иногда в студеные дни он выносит этому странному парню, торчащему возле путей, кружку жидкого супа. Расспрашивает о родных и понимающе кивает, когда Гельмут повествует о работящем папи, преданной мутти и их послушном единственном сыне. Излагая свою историю, Гельмут смотрит на приходящие и отбывающие поезда, голос его течет ровно, он пьет суп, но избегает смотреть на охранника. А тот, догадываясь, что родители Гельмута не эвакуировались, а погибли, предлагает ему постоянную работу – подметать перрон. Платить ему не платят, зато кормят в вокзальной столовой и выдают пальто с форменной бляхой на нагрудном кармане.
С восточного фронта начинают возвращаться демобилизованные: оборванные, покрытые шрамами, безрукие-безногие калеки. Некоторые побираются на перроне: сидят на дырявых одеялах, невозмутимо выставив напоказ свои увечья. Это и стыдно, и запрещено; Гельмут обязательно сообщает о них охране. Он негодует на них за то, что они позорят погоны. Ватное форменное пальто отлично скрывает неровные плечи, и Гельмут наловчился подметать одной левой рукой, закладывая правую в большой нагрудный карман. Он работает метлой сосредоточенно, мелкими сильными взмахами, и охранник не нарадуется на свой перрон. Гельмут рад похвалам и трудится на совесть. Вечером, когда вокзал запирают, он неохотно отдает охраннику свое пальто.
В феврале англичане перестают бомбить Берлин, и за дело берутся американцы. Пара налетов – и на день-два движение поездов замирает, пока не починят рельсы. Но и тогда Гельмут ходит на вокзал и, надев пальто, сидит на перроне. После наполненных криком, студеных, голодных ночей он измучен и растерян. В тишине вокзала, под остатками стеклянной крыши, он то и дело проваливается в сон, ему снятся поезда, набитые оцепеневшими людьми, вереницами уезжающие из Берлина на восток. Эти сны не такие страшные, как ночные кошмары, но и они выбивают Гельмута из колеи; он встает и, пока держат голодные ноги, шагает по пустым платформам.
Летом сорок четвертого, пока союзники заняты освобождением Франции, бомбежки ненадолго прекращаются. В период затишья Гельмут больше работает на вокзале, убирает не только перрон, но и подсобные помещения. Охранник дает ему с собой картошки или овсяной крупы, и, позаимствовав из вокзальной столовой кастрюлю и миску, Гельмут учится готовить. Ночи становятся короче и теплее, кошмары бледнеют, не снятся иногда по целым неделям. Теперь, когда он не так изможден и сил прибавилось, он снова берется за камеру.
На улице теплынь, летом по утрам и вечерам бывает такой свет, что Гельмуту с его глазом фотографа просто не устоять. Косые лучи солнца золотят стены домов и груды мусора, отбрасывают на развалины, выщербленные площади и мостовые длинные причудливые тени. Гельмут встает рано, до рассвета уходит из подвала, каждый день проделывая один и тот же ритуал. Он отпирает темную комнату и, выбрав камеру и взяв строго ограниченное количество пленки, отправляется в город, чтобы успеть заснять огромную небесную ширь и разрушенный Берлин. Часовую башню, одиноко возвышающуюся над церковью Кайзера Вильгельма, и соседние развалины Тиргартена. Скелеты гранд-отелей на Унтер ден Линден. Обломки люстр, поблескивающие среди складок разорванных, грязных гобеленов. Гельмут хочет украсить гобеленами свой подвал, но от весенних дождей они разбухли, напитались влагой и вонью.
Он продает фотобумагу и реактивы Гладигау, а взамен покупает еду и пленку, раскладывая пронумерованные негативы ровными рядами на каменных полках в подвале. Отгораживает за тряпьем, которое служит ему постелью, угол и там вечерами проявляет пленки. Гельмут заносит номера негативов в тот самый кожаный блокнот, в котором отмечал перемены в Берлине. Цифры помещаются в тесные и аккуратные колонки: Гельмут экономит место, экономит бумагу, придерживается простой и понятной системы. Все готово к победе, мирному времени и печати снимков.
Его теперешняя жизнь проходит в уединении, людей нет даже на фотографиях, но он не чувствует себя несчастным. Опустевший Берлин его больше не пугает. Он ходит всюду, фиксируя на своей строго отмеренной пленке большие части города, долгими июльскими днями добредая до самого Потсдама и Бранденбурга. Если к закату не успевает домой, ночует в разбомбленных зданиях; маршруты прокладывает поближе к пунктам раздачи питания – только бы не голодать. По нескольку дней не появляется на вокзале, но охранник со временем привык и за него не беспокоится. Гельмут не рассказывает ему о фотографиях, однако охранник и сам вскоре подмечает, что Гельмут пропадает в хорошую погоду и возвращается в хмурые дни. И всегда наверстывает работу.
