Пропажа свидетеля - Можаев Борис Андреевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
– Это они умеют. В тайге выросли. – Косушка присел за стол, потер растопыренными пальцами свое отечное лицо и высокий, с залысинами лоб, словно сонную одурь разгонял, и сказал: – Он же убирал единственного свидетеля! А ты в это время в шалаше дрых. Тут простая логика, тут дважды-два – четыре. Он тебе и про этого шалого тигра плел с целью. А ты развесил уши: тигр, тигр.
– Ты хочешь арестовать Кончугу? – спросил Коньков, настораживаясь.
– Да. У меня складывается очень определенное подозрение. Я вызывал их обоих с Дункаем, утром сегодня. И допрашивал.
– Я их тоже допрашивал, но прямых улик нет.
– Зато косвенных много. Один этот тигр чего стоит. Понимаешь, голова еловая, я сегодня допрашивал Кончугу, а он мне ни слова ни о Слегине, ни об этом тигре.
– Ну и что? Это в его характере.
– Ага, разведи мне тут еще психологию. Нет, Леонид Семенович, я чикаться не намерен; они оба у меня вот где! – Косушка сжал пальцы и внушительно пристукнул кулаком по столу.
– То есть как это? – спросил, удивляясь, Коньков. – Выходит, они оба виноваты?
– По крайней мере, пусть докажут, что невиновны. Плохо ты их допрашивал. Ты знаешь, сколько они изюбрей убили сверх лицензии? Семь штук! Да за одно это председателя сажать надо. У них же конфликт из-за этого с Калгановым. И Кончуга явно темнит.
– Насчет изюбрей я выяснял. Тут злого умысла не было. Вот рыбу губят в нерестилищах, это другое дело.
– Кто?
– Леспромхоз! Вот кого надо привлекать.
– Чего, чего? Ты кто такой, рыбнадзор? Или в самом деле того… рехнулся?
– Я-то в здравом уме. А вот у тебя и в самом деле еловая голова.
– Но, но! Не забывайся.
– Это я к слову, твою же поговорку привел, – лукаво усмехнулся Коньков. – Ты был хоть на одном из заломов? Видел сплав? А ведь сейчас нерест начинается!
– Иди ты… со своим сплавом и с нерестом! У нас дело, понял? А ты меня толкаешь башкой в залом!
– А если там закон нарушается?
– Леонид Семенович, хватит! Не превышай полномочий, – сказал обессиленным голосом Косушка. – Давай о деле. У тебя сложились какие-либо определенные подозрения? И на кого?
– Пока трудно сказать что-то определенное. Много неясных вопросов. Почему у жены Зуева на виске синяк? Почему Инга, племянница Кончуги, намекнула на следы, когда я заговорил о кедах?.. Да, вот пули, выпущенные из ее карабина, – вынул Коньков две пули из планшетки и положил на стол. – Из тела Калганова извлекли пулю?
– Она отправлена на экспертизу. Еще какие странности заметил?
– Странности? – переспросил с усмешкой Коньков. – Есть еще. Например, вот одна: почему именно Зуев нашел эту кепку? Свернул к ним побалакать, потом повел всех в тайгу на розыски Слегина. И не кто-либо из рабочих, а сам Зуев и набрел же на эту кепку. Тебе это не кажется странным?
– Во-первых, у Зуева алиби – он в ту ночь был в районной гостинице, за сто верст. Во-вторых, Зуев – лесник, опытный следопыт, потому именно он и нашел эту кепочку, а не кто-либо из рабочих.
– Опытный следопыт заметил бы и следы иного человека, кроме Слегина, и, уж по крайней мере, следы борьбы или крови. А Зуев ничего такого не заметил. Странно!
– В чем дело? Мы завтра можем съездить туда с опытными экспертами и осмотреть эти следы.
– Х-хе! – Коньков хмыкнул. – Съездить, после того как пять обормотов все затоптали там, как носороги. А еще вон тучи повалили. На ночь глядя дождь будет. Какие теперь следы!
– А я думаю, что Кончугу надо брать под стражу.
– Не промахнуться бы! – Коньков почесал затылок и сказал: – Дай мне денька два, я еще тут пошарю. Авось и ухвачусь за какой-нибудь кончик.
– Ладно!.. – Косушка достал из ящика письменного стола две клеенчатых тетради и три блокнота и протянул их Конькову. – Возьми дневники Калганова. Тут есть кое-что. Изучи, тогда легче будет соображать. А я доложу насчет Слегина. Дело – дрянь…
Коньков застал жену дома; она пришла из школы, успела пообедать и сидела за столом, готовилась к вечерним занятиям. Мужа встретила и с радостью, и с тревогой: с радостью, что вернулся жив-здоров и нежданно (обычно звонит загодя), а растревожило ее усталое лицо мужа и весь его удрученный вид.
– Ну что там, Лень? – спросила она, подходя и обнимая, заглядывая снизу и вопросительно, и тревожно.
– Скверное дело, Малыш. – Он погладил ее по коротко стриженной, под мальчика, черной голове и чмокнул в щеку. – Жрать хочу, как из ружья.
– До чего несуразны эти твои охотничьи побасенки. Хочет есть… как из ружья. Глупость. – Она смешливо наморщила свой коротенький носик в мелких конопушках, а потом, поцеловав его крепко в губы, сказала: – Вот как надо жену целовать. А у тебя первым делом еда на уме.
Коньков стал раздеваться да умываться, а жена хлопотала вокруг стола, накрывала не то на обед, не то на ужин. Перебрасывались фразами:
– Ты какой-то нынче серый?
– На заре подняли. И весь день на ногах. Где Николашка?
– Наверное, на речке. Или в тайгу за орехами ушли.
– Что тут у вас нового?
– Все о Калганове говорят. Какая жалость! Тело в цинковом гробу в Ленинград отправили, к родителям. На кого хоть подозрение падает?
– Пока трудно сказать. Разберемся…
Коньков ел вяло, все задумывался, откладывая ложку.
– Лень, ты давай поспи!
– У меня дневники его, – кивнул Коньков на планшетку. – Следователь дал только до утра.
– Успеешь, прочтешь! Ночь длинная. Так что ложись спать, а я побежала на вторую смену.
11
Коньков с Еленой познакомился лет десять назад. Она была студенткой Приморского пединститута и приехала к матери на каникулы в Бурлит. А он был в ту пору оперуполномоченным районного отделения милиции. Был он такой тоненький, юный лейтенантик, светловолосый и кудрявый. И стишки сочинял. Она же была бойкой и острой на язык первокурсницей, вернее переступившей первую ступень математического факультета. Если говорят, что у каждого солдата в ранце побрякивает маршальский жезл, то уж наверняка можно сказать, что в голове каждого первокурсника ворочается мыслишка с замахом по меньшей мере на докторскую диссертацию.
А тут всего лишь «опер» из районной милиции. Лена была не то чтобы красавицей, но той сбитой и ладной хохотушкой, которая и в пляске, и в песнях любую паву за пояс заткнет. И влюбился в нее лейтенант до смертной тоски – и ее черная головка с шапкой коротко стриженных, непродуваемых ветром волос (она даже зимой щеголяла без платка), и эта крепко сбитая фигурка, перехваченная широким черным ремнем в узкой талии, и этот смешливый носик конопушками, и круглые, озорные, как у бесенка, янтарные глаза – все это мерещилось ему во сне и наяву, преследовало и выматывало душу.
Она уехала в институт, а он уволился из милиции и приехал в Приморск с мечтой стать великим поэтом и доказать этой гордячке, что она горько просчиталась, отвергнув его руку и сердце.
Впрочем, все тогда стремились либо покорять романтические просторы неизведанных земель, либо штурмовать крутые и скользкие откосы науки; все рвались ввысь да вглубь – время было такое.
Увы! Большого поэта из него не вышло, хотя он и печатался в молодежной газете, числился даже внештатным корреспондентом ее, а по совместительству работал шофером – в местном отделении Союза писателей. Но зато он поступил в университет, на заочное отделение юридического факультета, и упорством своим к умственному совершенству, а главное – преданностью и неизменной любовью покорил-таки сердце честолюбивой гордячки.
С годами их мечты потускнели, зато они поняли, что жизнь хороша прежде всего уютом да семейным покоем и добрым делом по душе и по сердцу. Она стала школьным учителем, а он вернулся в милицию. Получили они в Воскресенском целых полдома с огородом и садиком и зажили на славу.
Лена вернулась поздно вечером; Николашка уже посапывал в своей кроватке, а хозяин сидел за столом и читал дневники Калганова. Кое-какие выписки делал.
