Уик-энд на берегу океана - Мерль Робер (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
– Я сказал?
Глаз его уже не было видно за стеклами очков.
– Ну, ну? – сказал Александр. – Какие еще миллионы, а?
Все тело Дьери снова стало вялым, как-то осело, застыло.
– Не знаю, – уклончиво сказал он, – ничего это не значит. Просто грезил вслух.
– Ты, видно, нас совсем за идиотов считаешь, – сказал Майа. – Когда такой типчик, как ты, грезит вслух, это что-нибудь да значит.
– Что ты подразумеваешь под словами «такой типчик»?
– Да не злись ты, Христа ради.
– Ну, а миллионы? – спросил Александр. – Где миллионы? Как это сами в руки идут? Где ты их возьмешь, эти миллионы? Здесь?
Дьери улыбнулся, и Майа снова почудилось, будто губы его с огромным трудом раздвигают наплывающие с обеих сторон жирные щеки.
– Понятия не имею, – сказал Дьери. – Просто пригрезилось.
Наступило молчание, и все опять уставились на Дьери.
– Ладно, – обиженно сказал Александр. – Никто тебя не неволит.
Он поднялся.
– А пока иди-ка за водой, – надо посуду мыть. Нынче твоя очередь.
– Подумаешь, срочное дело, – сказал Дьери.
Пьерсон тщательно прочищал свою трубочку. Майа встал, сложил руки на груди, потянулся. Пьерсон взглянул на него.
– Ты что собираешься делать?
– Ей-богу, странный все-таки вопрос, что я собираюсь делать. Так ли уж важно сейчас, что я буду делать, а чего не буду.
– Ну, Дьери, а как же вода? – сказал Александр.
– Иду, – сказал Дьери, но даже не пошевелился.
В эту минуту над их головой раздался свист, затем в нескольких метрах левее сухой треск разрыва. Их окутало облаком дыма. Все четверо, как по команде, сразу же упали ничком.
– Семидесятисемимиллиметровка, – определил Пьерсон.
Он закашлялся. Облако дыма еще сгустилось. Слева послышались крики и зовы о помощи. Снова раздался свист, и снова совсем рядом с сухим треском разорвался снаряд. Перед самым лицом Дьери упал кусок дерева. Он взял его в руку и тут же отбросил прочь.
– Жжется.
– Это кусок носилок, – сказал Александр, – видишь, с края чуть парусины осталось.
Майа встал на колени и поглядел в сторону санаторного парка. Снаряд упал среди мертвецов. Страшное месиво. На решетке повисла чья-то оторванная рука. Майа поискал взглядом того, в стоптанных ботинках. Он все так же лежал на носилках под слишком коротким одеялом, что придавало ему нищенский вид. Его не задело. Майа вдруг почувствовал какое-то идиотское облегчение.
– В них метят, – сказал он, ложась.
Дьери раскашлялся.
– Лучше пусть в них, чем в нас.
– Вот это в твоем духе, – сказал Майа.
– Что ж, по-твоему, лучше, чтобы в нас метили?
– Нет.
– Тогда о чем же ты? – торжествующе спросил Дьери.
– Я просто сказал, что это очень в твоем духе, вот и все.
– Странное все-таки дело, – сказал Александр, – никогда я не боялся артиллерийского обстрела. А вот бомбежки с воздуха боюсь.
– Куда уж тут пугаться, просто не успеваешь, – сказал Пьерсон.
Слева по– прежнему неслись крики. Прошло несколько секунд. Ни один человек не поднялся с земли. Куда ни посмотри, вплоть до самого горизонта только распростертые ниц тела в защитного цвета обмундировании. Справа от себя Майа увидел, как двое солдат лезут под машину. «Интересно, надежное ли это укрытие», -подумал было он, но, так и не додумав этот вопрос до конца, забыл о нем и только через минуту спохватился, что вообще ни о чем не думает. Он не боялся, просто всем телом чувствовал землю – и только! Лагерь, еще так недавно шумный и суетливый, притих сейчас, как по взмаху волшебной палочки. И он, Майа, тоже притих вместе со всеми. Он лежал на земле, страшно ему не было, и он ни о чем не думал. Просто солдат среди других солдат.
Александр вдруг приподнялся на локте и разразился бранью. Угодило же его лечь прямо в золу, прямо на их потухший костер. Весь перед рубашки покрылся бурыми пятнами. А ведь рубашка чистенькая, он сам ее выстирал в Арке и только сегодня утром надел. Была чистенькая, а теперь превратилась в грязную тряпку. Он чертыхнулся и осторожными щелчками стал сбивать с рубашки пепел. Потом оглянулся на лежащего Пьерсона и подумал, молится ли сейчас Пьерсон или нет. Был у Александра один дружок, очень верующий парень, – так он непременно в такие минуты молился богу.
– Эй, Пьерсон! – сказал он. – Ты считаешь, что это семидесятисемимиллиметровка?
Пьерсон ответил медленно, и голос его прозвучал как обычно:
– Не считаю, а знаю точно.
«Чертов спец», – подумал Майа.
– А как далеко она бьет?
– Как семидесятипятимиллиметровка.
– А как та далеко бьет?
– Как, как! – ответил Пьерсон. – Неужели сам не знаешь?
– Я не такой спец, как ты.
– На десять километров.
– Эх, черт! – сказал Александр. – На десять километров! Значит, они в десяти километрах?
– А может, и чуть ближе. Десять километров – это ее максимальная дальнобойность.
– Эх, черт! – сказал Александр. И добавил: – Они по санаторию бьют?
– Не думаю. Очевидно, нащупывают батарею семидесятипятимиллиметровых орудий, ее установили нынче утром вон там на поле.
Майа поглядел на Дьери. Тот был бледен как полотно, и его верхняя губа подергивалась в нервическом тике. «Боится», – подумал Майа. Ему почему-то вдруг стало неловко, и он перевернулся на бок, спиной к Дьери. Но все равно чувствовал, что там, за его спиной, Дьери по-прежнему терзается страхом.
– Какое поле?
– Ты же сам знаешь, небольшое такое, в правой стороне, метров пятьсот от санатория. Мы там вчера проходили.
– Понятно, – сказал Майа, – значит, там, на этом поле, и установили батарею?
Дьери по– прежнему терзался за его спиной страхом, и Майа почему-то чувствовал себя смущенным и виноватым. «Что за черт, -подумал он, – ведь не моя же в том вина, что он боится!»
– Утром установили. Лейтенантик выстреливает свои последние снаряды. Ох, и мнит о себе этот лейтенант!
– Просто болван, – решил Александр. – А пока что фрицы в нас стреляют.
– У фрицев это просто пристрелка, – сказал Пьерсон, – и в качестве пристрелки совсем неплохо
– Значит, по-твоему, неплохо? Ведь поле-то в полукилометре отсюда.
Пьерсон лежал вплотную к Майа, и никогда еще Майа не видел так близко лицо Пьерсона. Как раз в эту минуту Пьерсон улыбнулся. Улыбнулся обычной своей улыбкой, потупив глаза. Который раз Майа отметил про себя, что, улыбаясь, кюре становится похож на девушку. И не только из-за длинных ресниц и румяных щек. Девичье выражение придавали ему опущенные веки. Казалось, будто он замыкает наглухо какие-то свои заветные сокровища.
– Для артиллерии, – все еще улыбаясь, сказал Пьерсон, – пятьсот метров в сторону от цели вовсе не так уж плохо.
– Уж вы ему верьте, – сказал Александр. – В вопросах вооружения аббат у нас собаку съел.
Он приподнялся на локте и отодвинулся, стараясь, чтобы рубашка не испачкалась в земле. Его по-прежнему волновала мысль, молился ли Пьерсон, когда он его окликнул.
– Кончили?
– Да кто его знает!
– С меня хватит! – яростно сказал Дьери. – Я лично не намерен валяться здесь целый день. У меня другие дела есть. Я тороплюсь.
Он поднялся на ноги с тяжеловесной грацией толстяков.
– Куда ты?
– За водой.
– Ты что, рехнулся? – крикнул Александр.
Он тоже поднялся, но Дьери уже снял котелок с гвоздя и пошел прочь крупным шагом.
– Дьери, – крикнул Александр, – не валяй дурака! Дьери!
Но тот даже не оглянулся.
– А главное, – сказал Александр, – он дырявый котелок схватил!
Александр снова распластался на земле. На сей раз свист до них донесся еле-еле. Короткий свист, словно уже на излете, почти слившийся с гулом разрыва. Их снова окутало облаком дыма.
– Недалеко упало, – сказал Пьерсон.
Они дружно закашлялись.
– Упало рядом с колодцем.
– Почему ты так думаешь?
– Посмотри на дым.
– Верно, – сказал Пьерсон, – он там гуще.
Александр поднялся на ноги.
