Где ты? - Леви Марк (книги полностью txt) 📗
— Я провожу тебя до дверей только тогда, когда ты пробудешь не меньше четырех часов, учти для следующего раза. — Он заставил себя улыбнуться.
— Какие у тебя губы, Филипп! Ты похож на Чарли Брауна!
— Я рад, это твой любимый мультик!
— Я дурака валяю, но ты же знаешь… Сьюзен встала. Он взял ее за руку и сжал.
— Знаю. Беги!
Он поцеловал ей ладонь, а она, наклонившись, чмокнула его в самый уголок губ. Выпрямившись, она ласково погладила его по щеке.
— Вот видишь, и ты стареешь! Колешься!
— Как всегда через десять часов после бритья. Беги, а то опоздаешь!
Сьюзен развернулась и пошла к выходу. Она была уже в конце прохода, когда он крикнул ей вслед, чтобы берегла себя. Не оборачиваясь, Сьюзен подняла руку и помахала. Тяжелая деревянная дверь медленно закрылась за ней. Филипп еще с час просидел за столиком после того, как ее самолет растворился в небе. Потом на автобусе вернулся в Нью-Йорк; была уже ночь, и он решил побродить по улицам Сохо.
Перед витриной ресторана «Фанелли» он приостановился. Круглые плафоны освещали желтым светом матовые стены. Висящие в деревянных рамах портреты Джо Фрезера, Луиса Родригеса, Шугара Рея Робинсона, Роки Марчиано и Мохаммеда Али смотрели в зал, где смеющиеся мужчины поглощали гамбургеры, а женщины клевали кончиками пальцев жареную картошку. Филипп прислушался к себе: нет, есть ему не хотелось. И он отправился домой. В Вашингтоне Сьюзен вошла в номер отеля. Филипп в это же самое время стоял в спальне и смотрел на кровать. Коснувшись правой подушки, он вернулся в пустую гостиную. Он не стал убирать со стола, а лишь долго молча смотрел на него, а потом отправился спать на диван. Пакет он отнесет завтра.
3
10 октября 1976 года
Сьюзен,
мне следовало бы написать тебе гораздо раньше, но я никак не мог подобрать слова. И потом, мне казалось, что на этот год я исчерпал лимит высказанных тебе глупостей, и поэтому пережидал, только и всего. Ураган, налетевший на Мексику, вас не затронул? В прессе пишут, что погибло порядка двух тысяч пятисот человек и четырнадцать тысяч раненых. Мексика не так далеко от тебя, и каждая скверная новость из близкого к тебе региона меня пугает. Мне так хочется, чтобы ты забыла нашу ссору. Я не имел права говорить тебе такие вещи, я не хотел тебя осуждать и очень об этом сожалею. Я знаю, порой я сам так глупо тебя провоцирую. Виной всему моя дурацкая самоуверенность. Как будто мои слова могли бы заставить тебя вернуться, а мои мысли и чувства изменили бы ход твоей жизни… Говорят, некоторые великие истории любви начинались с прекращения судебного процесса. Ответь мне скоренько. Дай о себе знать.
Люблю.
11 ноября
Филипп,
я получила твое письмо и…Ты имел полное право. Ты был не прав, но и на это у тебя есть право, и, пусть ты этого не хотел, но в словах твоих прозвучало осуждение. Я их не забыла. Наоборот, я часто над ними размышляю, иначе зачем вообще было их говорить? Лиза — так назвали столь обеспокоивший тебя ураган — прошла стороной. Тут и так все настолько сложно, что иной раз просто руки опускаются. Страна совершенно удивительная. Кровь мертвых уже высохла под землей. Из жалких обломков выжившие восстановили свои дома, собрали то, что осталось от их семей и жизней. Я приехала сюда в полной уверенности, что я умней, образованней, тверже, чем они. Но с каждым прожитым здесь днем я все больше убеждаюсь, что они сильнее меня, а я гораздо слабее.
Мне кажется, это чувство собственного достоинства делает их воистину прекрасными. Это совсем не то что помогать жителям, пострадавшим от военных действий. Здесь грязную войну ведут ветры и дожди. Здесь нет ни хороших, ни плохих, только человечность и доброта среди ужасающей разрухи. Только мужество здешних людей возрождает жизнь на этом пепелище. За это я их и люблю и точно знаю, что именно за это восхищаюсь ими. Я приехала сюда, считая их жертвами, но они каждый день доказывают мне, что они вовсе не жертвы, и дают мне куда больше, чем я им. В Монтклере моя жизнь не имела бы смысла, я не знала бы, что с ней делать. Одиночество порождает нетерпеливость, нетерпеливость убивает детство. Не принимай близко к сердцу то, что я тебе скажу, но я чувствовала себя такой одинокой в нашем отрочестве, которое мы с тобой прожили, будучи близки настолько, насколько смогли. Я знаю, что была очень порывистой, я и сейчас такая. Эта потребность нестись вперед вынуждает меня жить в том темпе, которого ты не понимаешь, потому что он отличен от твоего.
Я уехала, не сказав тебе очень важной вещи: Филипп, я очень по тебе скучаю и часто перелистываю наш фотоальбом, снова и снова рассматривая дорогие нам обоим фотографии нашего детства. Прости меня за то, что я такая, какая есть, не способная жить ради другого.
Таймс-сквер. В шумной толпе, всегда собирающейся здесь в канун Нового года, Филипп встретил институтских приятелей. Огромные цифры зажглись на фасаде здания «Нью-Йорк тайме». Наступила полночь, начался новый, 1977 год. На головы присутствующих, обменивающихся поздравлениями, обрушился дождь конфетти. Филипп чувствовал себя одиноким среди всех этих веселых, целующихся людей. Какие же они странные, эти дни, в которые положено радоваться согласно календарю. Вдоль заграждения, пробираясь сквозь толпу, шла молодая женщина. Она нечаянно толкнула Филиппа, обошла его, обернулась и улыбнулась. Он поднял руку и помахал ей. Она кивнула, словно извиняясь, что не может двигаться быстрей. Их разделяло уже три человека, казалось, поток уносит женщину вдаль. Филипп поспешил протиснуться между двумя растерянными туристами. Женщина пропала, потом он увидел ее вновь, она словно бы вынырнула на поверхность, чтобы глотнуть кислорода. Филипп старался изо всех сил не потерять ее из виду. Дистанция между ними сократилась, до нее уже можно было докричаться среди шумной толпы. Последний рывок, и Филипп, оказавшись наконец рядом с ней, схватил ее за руку. Женщина удивленно оглянулась, и он, улыбнувшись, скорее прокричал, чем сказал:
— С Новым годом, Мэри! Если пообещаете не царапать мне руку, я приглашаю вас выпить по стаканчику, пока прилив не схлынет!
Улыбнувшись в ответ, она прокричала:
— Однако какой прогресс для человека, который отрекомендовался застенчивым!
— Это было больше года назад. У меня была масса времени.
— Вы много тренировались?
— Еще пара вопросов в этом шуме, и я оглохну! Не возражаете, если мы отправимся в какое-нибудь более тихое местечко?
— Я была тут с друзьями, но, по-моему, я окончательно их потеряла. Мы собирались встретиться в Даунтауне. Хотите присоединиться?
Филипп согласно кивнул, и они позволили толпе увлечь себя к нижней части города. В конце Седьмой авеню они свернули на Бликер-стрит и по ней выбрались на Третью. В «Blue Note», где их поджидали друзья Мэри, пианист наигрывал джазовые мелодии, никогда не выходящие из моды.
Холодным утром первого января на пустынных тротуарах Сохо лишь груды пустых бутылок свидетельствовали о разгуле ушедшей ночи. Город спал тяжелым сном. Лишь изредка рокот случайной машины нарушал тишину квартала, еще не очнувшегося от похмелья. Мэри вышла из дверей дома, в котором жил Филипп. Поежилась, кутаясь в пальто, от порыва ледяного ветра, дошла до перекрестка и подняла руку, останавливая желтое такси. Села в него, и машина исчезла на Бродвее. 2 января этого года Эррол Гарнер навсегда захлопнул крышку своего пианино, а Филипп отправился на занятия в университете.
В начале февраля Сьюзен получила письмо из Вашингтона. После запоздалых поздравлений с Новым годом и всяческих положенных по этому случаю пожеланий начальство предлагало ей подумать над тем, чтобы разбить наконец в горах новый лагерь для беженцев. Сьюзен предлагалось подготовить смету и приехать со своим проектом, как только она сможет. Дожди еще не прекратились. Сидя на крыльце своего дома, Сьюзен наблюдала, как льющаяся с неба вода впитывается землей.
