Записки Серого Волка - Леви Ахто (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗

Если мир не без добрых людей, то и подлецов в нем немало. Нашелся человек, который, узнав о нашем замысле, сообщил об этом господину Кройцу. Директор нас всех троих арестовал, раздел догола и запер в карцер. У двери поставили вооруженного пожарной трубой часового.

Как мы, три голых мушкетера, провели ночь – говорить не стану. Что нам было холодно, ясно и без объяснений. Бегая взад-вперед, мы усиленно придумывали, как спастись. И ведь недаром говорят, что одна голова хорошо, а две – лучше. В нашем же распоряжении были три мудрых головы.

В камеру заглянула какая-то любознательная крыса, мы все трое ее заметили. Крыса, удовлетворив свою крысиную любознательность, убежала. Но в одной из мудрых голов зародилась воистину «крысиная» идея… В этой голове возникло соображение, что мы могли бы прогрызть… да хотя бы потолок. Идея была провозглашена и разработана. Был найден гвоздь; затем один из нас, встав на плечи другого, начал им откусывать щепку за щепкой от досок потолка, вгрызаясь все глубже и глубже. Работали меняясь, нельзя сказать, что быстро, но не сомневаясь в успехе. Только как мы ни спешили, настало утро, а дыра все не была готова. Перед завтраком мы прибрали в камере и собрались у двери, чтобы не дать возможности обозреть потолок. Товарищи, принесшие завтрак, сообщили, что вся группа собирается к морю (чем-то заниматься) и остается лишь наша охрана, а она не имеет ничего против нашего ухода, если мы сможем уйти не через дверь. Мы продолжали лихорадочно работать, и скоро посыпались опилки, песок и всякая дрянь, а когда осела пыль, мы увидели в потолке дыру, через которую могла бы пролезть корова.

Скоро мы были на чердаке, откуда высунув языки на цыпочках спустились в помещение директории, где в поисках одежды взломали (сверх потребности) все шкафы и перевернули вверх ногами сундуки. А к ночи мы были уже далеко от Биркенхейма.

Опасаясь жандармерии и бродящих по всем дорогам патрулей, мы двигались ночью, отдыхая днем.

Питаемся кроликами, которых промышляем ночами, мимоходом, и пищи этой, славу богу, хватает, благо немцы кроликов развели много. Иногда у более крупных бауэров останавливаемся на несколько дней, чтобы накопить жиру. Поселившись где-нибудь на чердаке, по ночам доим хозяйских коров, угощаемся в кладовых и не забываем заводить приятельские отношения с курами.

Недавно у одного такого бауэра нас случайно обнаружили польские военнопленные. Они предупредили, что вокруг идут повальные обыски – ищут дезертиров, и советовали нам смыться. Еще показали они листовку, сброшенную русским самолетом, прочитать ее мы не смогли, но поляки объяснили, что она разъясняет истинное положение Германии и призывает население восстать против обреченного гитлеровского режима, спасать культурные ценности и т. д. Ну, в этом мы мало разбирались, а намотали себе на ус лишь то, что нам полезно убираться, пока не поздно.

Мы пришли на небольшую железнодорожную станцию, где стоял воинский эшелон. В одном из пустых вагонов я увидел мешок с подозрительными выпуклостями. Я всем своим нутром почувствовал, что это хлеб. А мы – о боже! – сколько уже времени мы не ели хлеба! Я решил добыть хлеб. Ничего не сказав товарищам, отдал им свой рюкзак, попросил подождать и вернулся к вагону. Вокруг на перроне прохаживались солдаты, но все как будто были заняты самими собой. Убедившись, что за мной никто не следит, я осторожно просунул голову в вагон. В нем, растянувшись на нарах, спали несколько солдат. Я скользнул внутрь, тихонько подошел к мешку и развязал его. Он был полон симпатичных сереньких булок. Я уже протянул к ним руку, когда один из спящих вскочил и прыгнул на меня. Не успел я опомниться, как на мне сидели три дюжих немца. Беда возросла еще оттого, что в этот момент паровоз дал гудок и в вагон стали залезать другие немцы. Паровоз еще прогудел, дернул, и поезд пошел.

Чувствовал я себя очень скверно и думал: можно было, пожалуй, обойтись и без хлеба… Но, увы, немцы моих чувств не разгадали. Они затараторили о чем-то все сразу и так быстро, что мои познания в немецком языке оказались ничтожными. Потом они меня завертели, закрутили, и наконец я догадался, что мне приказывают раздеваться. Это было крайне нежелательно, однако внушительные тумаки не позволили долго раздумывать. Я разделся. Оставили на мне лишь кальсоны. Дальше последовала кара. Тумаками меня загнали под нары. Я был этим почти доволен и подумал было там устроиться, но тут меня схватили за ноги и вытащили. Затем в таком же порядке я должен был вскочить на верхние нары, с них соскочить и снова залезть под нары, и пошло, и пошло…

Я словно белка вскакивал на нары, с нар – под нары; из-под нар – на нары и опять под нары, и все быстрее («Шнеллер, шнеллер!»), быстрее, быстрее и все под градом свирепых тумаков. С меня ручьями тек пот, я задыхался. Тогда окончательно загнали меня под нары и оставили в покое. Скоро солдаты занялись своими делами и обо мне, казалось, забыли. А поезд все шел и шел, увозя меня черт знает куда.

Трудно сказать, сколько я уже провалялся под нарами, когда поезд, загрохотав, остановился. Солдаты вскочили и высунулись сперва в дверь по правой стороне, а потом по левой, и там что-то привлекло их внимание. На дверь по правой стороне никто не смотрел, и я тихонько выскользнул из вагона. Поезд стоял в поле. Вдали был виден лес, но добежать до него я не успел бы. В вагоне зашумели. Решив, что хватились меня, я нырнул под поезд и стал пробираться к паровозу. Забравшись на тендер паровоза, мигом зарылся в уголь и лежал тихо, как мышь. Кто-то поднялся на тендер, спустился, и наконец, загремев буферами, поезд пошел дальше.

Я вылез из угля. Что делать дальше? Куда деваться в таком наряде? Грязный, как дьявол… Пошел дождь, стало холодно. Вдруг послышался чей-то смех и насмешливый голос произнес: «Э-е! Ду, нигер, вас махст ду хиер?» 2 Я увидел у открытой двери кочегарки две черные рожи, с удивлением и смехом глядевшие на меня. «Ну, клайнес тойфель, марш р-райн!» 3 – скомандовал один из них, и я поспешно забрался в кочегарку. Греясь у топки, грызя хлеб с рыбой, я рассказал им свою историю, а ночью они укрыли мои ребра старой брезентовой курткой и, замедлив ход поезда, помогли сойти. Промелькнул последний вагон, и я зашагал к поселку.

Войти в село я побоялся. Утром, подкараулив, как из одного дома ушли хозяева, заглянул к ним в гости и навел там порядок по своему усмотрению. Подобрал себе одежду по вкусу, поел творога со сметаной и пошел во Фленсбург.

Тетрадь третья

Год 1945

Встретил своих друзей из Остзее бад. Они тоже наконец добрались до Фленсбурга.

Начинаем потихоньку привыкать к мирному времени, но это нелегко: грохот танков и тягачей все еще продолжается. Танки все прибывают и прибывают, уже весь город запружен ими. Говорят, что их готовят против русских. Немцы на эти танки озираются так, словно они и не воевали с русскими, словно сочувствуют им. И не дай бог сказать какому-нибудь фрицу, что скоро будет «нойес криг», – он тебя убьет.

Живу теперь у Психа и его компании.

Из тюрьмы освободился человек, которого в городе хорошо знает и боится определенная категория людей. Величают его Псих, хотя он, конечно, совершенно здоров. Его друзья – Обезьяна, Человек во мраке и Хвост – готовы днем и ночью исполнить любое из его повелений. Псих – король ночных дельцов, не самых крупных, в порыве злости он способен чего доброго убить. Меня они прозвали «Лисенок». Я с ними очень подружился. Это уже почти то, о чем я читал в книжках. Только Психу не нравится, что я записываю свою жизнь. Он мне категорически запретил писать о некоторых подробностях. Но он зря беспокоится – я и сам не дурак.

Еще познакомился я с человеком, который тоже пользуется в ночном мире большим авторите-том, хотя имеет вполне приличное положение и в дневном. Это Чухкади, по прозвищу Жирный. Он, безусловно, жирный, но и мудрый. Чухкади – босс. Босс даже для таких, как Псих. Чухкади спекулянт, но сказать так при нем по меньшей мере неблагоразумно: он «предприниматель». У него в городе свой дом, и, если верить слухам, не один. Разъезжает он в новеньком «опель-капитане» и всегда в обществе высокооплачиваемых женщин. Ко мне он относится хорошо и зовет своим другом («майн юнге фройнд»). Псих и все его подданные состоят у него на службе, и он очень заботится о благополучии полезных ему людей. Ведь это он раздобыл для Психа и его компании домик в портовом районе. Дом этот теперь – наша штаб-квартира. Пустует она лишь тогда, когда мы уходим по делам. Дела у нас самые разнообразные и чаще всего в районе Шлезвига.