История высоты № 6725 - Ильин Андрей (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗

Синодальные магистры, описывая родословную нового святого, вдруг обнаружили, что его мать совершенно не знает, кто мог быть его отцом. На настойчивые расспросы магистров пожилая женщина только разводила руками, ссылаясь на ослабевшую память.

Магистры проявили настойчивость.

— А может, и не было никого, — наконец призналась престарелая родительница. — Может, ветром надуло! Бог его знает!

Фраза «Бог его знает» повергла магистров в величайшее изумление. Они стояли, вылупив глаза на мать капрала, мысленно сличая ее морщинистое лицо с гладкими ликами многочисленных мадонн.

Святейший Синод созвал экстренное совещание по поводу вновь открывшихся фактов…

И всем и вся казалось, что ничто не может поколебать могущества капрала. Казалось, не было силы сильнее капральской силы. И назначено ему быть на небесах богом, а на земле вторым после императора лицом, а по смерти императора и первым… Так казалось всем.

Меж тем закат капральской карьеры был удивительно близок…

В это время главнокомандующий войск противника испытывал временные затруднения — он не мог наскрести десять тысяч солдат для очередной ложной атаки на позиции врага.

— Вы срываете важнейшую операцию! — выговаривал главнокомандующий начальнику отдела стратегических резервов. — Из-за вашего разгильдяйства мы можем проиграть войну! И слушать не желаю! Что значит не осталось солдат? В государстве не может не остаться солдат, если осталось население! В стране осталось население?

— Так точно!

— Значит, есть солдаты!

— Но невозможно поставить под ружье все население поголовно!

— Это еще почему? — искренне удивился главнокомандующий.

— Кто-то должен сеять хлеб, пасти скотину, иначе наступит голод! Кто-то должен ковать оружие!

— Вы говорите вздор! Сытость регулируется не наличием или отсутствием продуктов, а наличием или отсутствием едоков! Если уменьшить количество ртов, автоматически возрастет урожайность на душу населения! А что касается оружия, это меня волнует меньше всего. Согласно моей концепции, война выигрывается артиллерией, а не количеством винтовок. Что у нас с артиллерией?

— Артиллерийский парк развернут в боевые порядки! Артиллерийская прислуга получает усиленное питание!

— Прекрасно! Господа, мы сильны как никогда! Победа близка! А вы, — обратился главнокомандующий к начальнику стратегического резерва, — если не хотите попасть в штрафной батальон, обеспечьте пополнение!

— Будет исполнено! — ответил начальник стратегического резерва.

А что ему было еще ответить?

И потянулись к фронту свободные инвалидные, женские и детские батальоны.

Безрукие топали здоровыми ногами. Безногие делали отмашку уцелевшими руками. Глухие громко командовали. Немые молча исполняли. Слепые, ощупывая неровную дорогу подошвами ботинок, двигались на шум впереди шагающих батальонов. Парализованные катились на инвалидных колясках ровными механизированными колоннами. Буйнопомешанные браво маршировали в полосатых смирительных рубахах, яростно скрежеща зубами. Тихие сумасшедшие семенили бочком, блаженно улыбаясь. Умирающих от внутренних телесных болезней и собранных по обочинам надорвавшихся инвалидов валили в телеги и катили вперед ногами к фронту.

Женщины, затянутые в полевую форму, передвигались, как всегда, бесформенной толпой, громко судачили, боевые аркебузы несли на плечах как коромысла. На привалах грызли семечки, штопали армейские чулки, подшивали кружевные воротнички, сплетничали и говорили, что лучше помереть среди мужиков, чем жить среди одних баб.

Одни только детские батальоны шли как положено — плотно сомкнутым строем, печатая шаг. При каждом впечатанном в пыль шаге у каждого молодого солдата вздрагивали оттопыренные прозрачные уши и стальные шлемы съезжали на глаза. Маленькие капралы искусственным басом командовали:

— А ну, шире шаг! Мать вашу!

Дети играли в войну серьезно, потому что были дети и любили играть.

Все и вся двигалось к передовой, затыкать брешь в обороне.

Самыми последними брели 150-летние согнутые, сгорбленные подслеповатые деды — ветераны былых сражений. За ними по земле волочились тяжеленные мечи, кавалерийские пики и мушкеты. Старцы шумно кряхтели, хрипели, кляли судьбу и портили воздух. Из десяти тысяч стариков, отправившихся на войну, до фронта добрались лишь четверо, и те погибли от случайного фугаса, упавшего вблизи полковой кухни.

Но цель была достигнута. Всеобщая мобилизация обеспечила продолжение кампании еще на 17,5 месяца.

Инвалиды, женщины, и дети ожесточенно лезли на колючую проволоку, под кинжальный огонь пулеметов. Они сотнями повисали на железных колючках с пробитыми черепами, и густая шрапнель терзала и шевелила их мертвые тела.

Некоторые добегали почти до самых окопов противника. Очень близко. Уже можно было различить над черными дулами винтовок испуганные зрачки пехотинцев. Уже можно было достать их штыком. Но командиры свистели в ротные свистки отступление. Войска откатывались на исходные позиции, перебинтовывали раны, перезаряжали мушкеты и вновь бросались на приступ, отрешенно шагая по телам и костям погибших ранее. Войска накатывали на бруствер противника, как волны прибоя на песчаный пляж — сильно, равномерно, бесконечно и безнадежно…

В это время капрал прогуливался в сторону фронта в совершенном своем полевом виде, то есть в потрепанном кителе с капральскими лычками, галифе и кованых сапогах. Его мучила меланхолия. В полуверсте от капрала плотной кучкой передвигались ординарцы, денщики, офицеры по особым поручениям, военные журналисты, посыльные, колесная кухня с устричным супом, телохранители и полторы тысячи единиц войск специального назначения.

Капрал шаркал каблуками о землю, вздыхал, слушал успокаивающий шум фронта, чесал ногтями покусанные вшами подмышки и чувствовал себя совершенно несчастным.

Он был одинок и никому не нужен. Все его ненавидели, хотя вслух уверяли в обратном. Кругом зрели заговоры и покушения, как сорная трава — чем больше их уничтожали, тем бурнее они прорастали. Каждый в душе желал ему скорейшей смерти. Даже к родной матери нельзя было под ставиться незащищенной спиной.

И еще жизнь лишилась удовольствий. Солдатский хлеб стал горек, солдатский табак вонюч, игра в карты опротивела, потому что ничего нельзя было выиграть, все и так можно взять. По-другому развлекаться капрал не умел и потому сильно скучал. А еще от обильной еды и частого сидения на мягком прорезался мучительный геморрой. А еще…

Все было плохо до омерзения.

Навстречу капралу со стороны передовой линии походным маршем передвигалась когорта легионеров с зажатыми в руках тугими свертками чистого белья. Когорта следовала в баню по случаю близкого дня ангела его превосходительства. Позади, самозабвенно выстукивая каблучищами, шагал огромный фельдфебель.

— Идут в баню! — подумал капрал и позавидовал простой и честной солдатской жизни, к которой имел когда-то отношение.

Когорта, перемалывая землю в пыль, шагала мимо извивающейся серо-зеленой лентой. Начищенные в честь банного дня шлемы и кольчуги блестели на солнце.

Капрал стоял в стороне, на бугорке, легкими кивками головы приветствуя проходящие войска. Неожиданно замыкающий строй фельдфебель осадил шаг, развернулся и зашагал прямо на капрала, высоко вскидывая колени и пуча глаза.

Капрал приготовился выслушать очередной приветственный рапорт. Военные фотокорреспонденты из свиты навострили телеобъективы, чтобы запечатлеть для истории очередную встречу капрала с войсками.

Фельдфебель приблизился на два шага, сдвинул каблуки, выпятил грудь и гаркнул:

— Ты па-а-чему не приветствуешь старшего по званию? Свиная ха-ря!

Черт его разберет, этого фельдфебеля. То ли он был подслеповат и не узнал капрала, то ли прибыл час назад с пополнением с другого фронта.

— Вы мне? — не понял капрал.