Проблема стоянок - Буццати Дино (читаем книги .TXT) 📗

Дино Буццати

Проблема стоянок

Иметь свой автомобиль – большое удобство, конечно. И все-таки жизнь у владельца машины нелегкая.

В городе, где я живу, когда-то, говорят, пользоваться автомашинами было просто. Пешеходы сами уступали дорогу, велосипедисты катили по обочинам, проезжая часть оставалась почти свободной, лишь кое-где виднелись оставленные лошадьми зеленоватые холмики. И парковаться можно было где угодно, хоть посреди площади, – выбирай любое место. Так рассказывают старики, с грустной улыбкой предаваясь приятным воспоминаниям.

Неужели так оно и было? Или это все сказки, безумные фантазии, в которые уходит человек, когда на него сваливается беда, и остается лишь вспоминать, что жизнь не всегда была к нему такой немилостивой и на его долю тоже выпадали свои радости и тихие ясные вечера? (Облокотишься, бывало, о подоконник и со спокойной душой любуешься миром, засыпающим там, внизу, после трудового дня, и прекрасные песни затихают где-то вдали – правда, хорошо? И она, вся во власти этого чарующего вечера, нежно прижимается милой головкой к твоему плечу, и губы ее чуть приоткрыты, а над вами звезды. Звезды!) Ведь так хочется верить, что хоть что-нибудь из тех давних времен может еще вернуться и лучи утреннего солнца, как и тогда, разбудят вас, упав на ажурный отворот простыни!

Теперь же, друзья мои, у нас не жизнь, а сплошная борьба. Город, весь из железа и бетона, ощетинился острыми углами, как бы предупреждая: только не здесь, только не здесь! И если мы хотим в нем жить, нам тоже нужно быть из железа, внутри у нас вместо теплых мягких внутренностей должны быть бетонные блоки, а вместо нелепого и старомодного приспособления, именуемого сердцем, – шершавый камень весом 1,2 килограмма.

Раньше, когда мне приходилось добираться до работы пешком или на трамвае, я отделывался сравнительно легко. Но теперь у меня автомобиль, и все изменилось: ведь машину надо где-то поставить, а свободное местечко у тротуара в восемь часов утра – это почти утопия.

И потому я встаю в половине седьмого, самое позднее – в семь, умываюсь, бреюсь, принимаю душ, наспех выпиваю чашку чая – и скорее в путь, моля Бога о том, чтобы светофоры дали мне зеленую улицу.

И вот я еду. С достойной презрения рабской покорностью ближние мои – мужчины и женщины – уже кишат на улицах центральной части города, горя желанием как можно скорее добраться до места своего каждодневного заключения. Стоит посмотреть, как спустя немного времени они уже будут сидеть, слегка ссутулившись, за своими столами и пишущими машинками. Тысячи и тысячи тусклых, уныло однообразных жизней, предназначенных для романтики, риска приключений, смелых мечтаний… (Помните, о чем бредили мы мальчишками, сидя на парапетах набережных над рекой, несущей свои воды в океан?) Между тем по обеим сторонам прямых и бесконечно длинных улиц уже выстроились теряющиеся вдали вереницы опустевших машин.

Где найти местечко, чтобы втиснуть туда и мою? Машину я купил по случаю всего несколько месяцев назад, у меня еще нет достаточного опыта в этом деле, стоянки же бывают по меньшей мере шестисот тридцати четырех различных категорий – в таком лабиринте может запутаться даже водитель-ветеран. Да, конечно, на каждой стене имеются свои знаки и указатели, но их делают маленькими, чтобы не нарушать, как говорится, монументальности наших древних улиц. Да и кто в состоянии разобраться во всех этих едва приметных нюансах цвета и формы?

Вот я и кружу по боковым улочкам на своей малютке, а сзади на нас напирает лавина грузовиков и фургонов, со страшным ревом требующих дать им дорогу. Где бы найти местечко? Вон впереди, как привидевшийся бедуину в Сахаре мираж – всякие там озера и колодцы, манит к себе длиннейшая и совершенно свободная полоса вдоль великолепного бульвара. Иллюзия. Как раз эти свободные на всем своем протяжении пространства, вселяющие в нас столько радужных надежд, самые коварные. Слишком уж они хороши. Можно поклясться, что тут дело нечисто. Так и есть: этот отрезок улицы – табу, ибо рядом возвышается вавилонская громада здания министерства финансов. Оставить здесь машину – значит навлечь на себя целый поток повесток, штрафов, разорительных и запутанных судебных разбирательств (кончающихся иногда тюремным заключением). Но время от времени и в таких местах можно увидеть машины, брошенные кем-то без присмотра. Конечно, их немного, но все-таки… Обычно это автомобили внесерийного производства, остатки былой роскоши, к тому же роскоши сомнительного происхождения; у них необычная удлиненная форма и наглые рыла. Кто их владельцы? Или похитители? Возможно, это люди, потерпевшие крах, люди отчаявшиеся, которым больше нечего терять, вот они и плюют на закон, ибо готовы ко всему.

Ну-ка, ну-ка! На одной из боковых улиц неподалеку от моего учреждения я замечаю наконец небольшой просвет, в который, пожалуй, сможет протиснуться моя малолитражка. Осторожный маневр взад-вперед вдоль бока огромного американского красно-белого лимузина (не машина, а вызов бедности), за рулем которого сидит атлетического вида хозяйский шофер; он, похоже, дремлет, но я замечаю, как в щелочках век враждебно поблескивают его глаза: вдруг я ненароком прикоснусь, задену моим жалким, покрытым ржавчиной бампером этот мощный, как у броневика, хромированный щит, сверкающий шарами, контрфорсами, амортизаторами. На деньги, которые стоит один этот бампер, можно было бы, наверное, кормить целую семью в течение года.

Надо признать, что моя машина изо всех сил старается мне помочь: подтягивается, съеживается, задерживает дыхание и пробирается к своему месту прямо-таки на цыпочках. С седьмой попытки, обливаясь потом от нервного напряжения, я наконец ухитряюсь поставить свою мышеловку на свободное местечко. Не хочу хвастаться, но это была ювелирная работа. И я выхожу, победоносно хлопнув дверцей. Ко мне тотчас направляется служитель в униформе:

– Простите, но вы…

– Что я?

Указывая на микроскопически малую табличку, он спрашивает:

– Вы читать умеете? Стоянка только для сотрудников «Олдрек».

Действительно, в нескольких десятках метров отсюда зияет величественная арка этого солидного акционерного общества.

Позеленев от досады, я снова сажусь за баранку и с мучительными предосторожностями ухитряюсь выбраться на дорогу, не оскорбив своим нечистым прикосновением его королевское величество американский авианосец. Сквозь щелку век глаза шофера испепеляют меня презрением.

Время идет. Мне уже давно следовало быть в конторе, а я все лихорадочно обследую одну улицу за другой в поисках прибежища для своей машины. Слава Богу: вон какая-то дама намерена, кажется, сесть за руль. Притормаживаю, дожидаясь, когда она отчалит, чтобы занять ее место. И сразу же позади меня взрывается яростная какофония сигналов. Обернувшись, вижу налитую кровью физиономию водителя грузовика: высунувшись до половины наружу, он осыпает меня оскорбительными эпитетами и лупит кулаком по дверце, чтобы подкрепить свои слова еще и грохотом. Господи, как он меня ненавидит!

Приходится проезжать. Когда, обогнув весь квартал, я возвращаюсь туда же, дамы нет и в помине, а на освободившееся местечко уже ставит свою машину кто-то другой.

Еду дальше. Здесь стоянка разрешена только на полчаса, там – лишь по нечетным числам (а сегодня 2 ноября); эта отведена членам клуба «Моторматик», а та – машинам с литерой «Z» (государственные и контролируемые государством учреждения). И стоит мне притвориться непонимающим, как передо мной мгновенно вырастает человек в фуражке военного типа и выдворяет меня со своей территории. Это смотритель стоянки. Сюда, как правило, берут рукастых и усатых верзил, почему-то неподкупных: чаевые не производят на них никакого впечатления.

Ничего не поделаешь. Надо хоть завернуть в контору и предупредить… Наш швейцар обычно стоит у дверей: остановлюсь на минутку и все ему объясню. Но в тот самый момент, когда я притормаживаю у подъезда, мой взгляд падает на свободное место у противоположного тротуара. С отчаянно бьющимся сердцем я, рискуя быть стертым в порошок лавиной несущихся на меня машин, решительно выворачиваю руль, пересекаю улицу и, ловко сманеврировав, паркуюсь. Чудо!