Показания обвиняемого - Щеголев Александр Геннадьевич (электронные книги без регистрации .txt) 📗

Александр Щёголев

Показания обвиняемого

Не знаю, зачем вам надо, чтобы я писал это дурацкое сочинение. Вы и так уже всё выспросили. Наверное, думаете, что я вру, и хотите подловить меня?

Ладно, мне не жалко. Надо, так надо. Между прочим, у меня по литературе пятёрки, так что сочинения я писать умею. Только сразу предупреждаю, я не преступник! Может быть, я и не самый хороший человек, но не гад какой-нибудь, это вам любой в нашем классе скажет.

Началось с того, что мама решила выбросить старую мебель. Хотя, нет, с покупки новой. А потом уж… Вообще-то если разобраться, всё началось немного раньше. Прошлым летом я работал в молодёжном лагере, приехал домой, а тут такая новость! Папа нашёлся! Я отца совсем не помнил, он пропал, когда я младенцем был. Ушёл в рейс и не вернулся. Мама говорила, что он, наверное, утонул. Ей сообщили так: пропал без вести. Он ведь был моряком, ходил за границу, и однажды его корабль попал в страшное столкновение. Папиных фотографий я никогда не видел. Мама как-то мне объяснила: она сильно мучилась после папиной смерти, потому что очень любила его, и, не выдержав, уничтожила все фотографии, чтобы лишний раз не напоминали. Боялась покончить с собой. Ведь ей надо было жить — ради меня.

Но это произошло давно, с тех пор маме стало легче, и когда она вспоминала папу, то уже не так мучилась. Втроём мы и жили — мама, бабуля и я. Бабуля — это мамина мама, а вторая бабуля, то есть папина мама, умерла до моего рождения. Так вот, прихожу я с рюкзачком домой, а на кухне сидит мужик в пижаме, ужинает, и мама вся из себя счастливая с ним рядом. Перемигиваются друг с другом, бабуля тут же крутится… Короче, сообщили мне, что вот это и есть мой папа. Как выяснилось, он не погиб. После столкновения он болтался в океане, цеплялся за деревянный обломок, потом его подобрал корабль, попал он в какую-то страну за границей, а во время катастрофы его здорово стукнуло по голове, что-то там у него сдвинулось, он забыл всё на свете, и когда его откачали, не мог ничего сказать. Так и мыкался в чужой стране, больной и голодный, а потом добрался до нашего посольства, его переправили обратно, но и здесь он тоже ничего не мог объяснить, долго лежал в больнице, лечился, а когда вылечился и всё окончательно вспомнил, то сразу побежал домой. Вот так. Жалко, что я был в лагере и упустил момент. Закрутили они историю, прямо, как в кино, и я тут же в неё поверил. Было жутко интересно! Папа сидел передо мной, хитро посматривал на всех, иногда вставлял басом что-нибудь смешное, а я стоял столбом, тихо балдел и помалкивал.

Вообще-то я обрадовался. Отец как-никак! Да ещё такой героический. Он мне понравился с первого взгляда, потому что и в самом деле был похож на моряка. Весёлый, уверенный, сильный. Настоящий морской волк. Из него прямо-таки сыпались особые солёные фразочки, которые я никогда раньше не слышал. Помнится, в тот день я приехал усталый и вскоре лёг спать, а перед сном подумал, что всё расскажу завтра ребятам, пусть они полопаются от зависти.

В первую неделю было очень здорово. Я сначала стеснялся отца, не знал даже, как к нему обращаться, но быстро привык. Он оказался простым и свойским, короче, нормальным мужиком, и слово «папа» перестало во мне задерживаться. Не знаю, почему, но я и теперь называю его папой, хотя это, конечно, глупо. Просто так удобнее. Да и какая разница? Короче, в первую неделю я ещё ни хрена не понял и не увидел. А со второй недели всё пошло совершенно вкривь-вкось, и вообще, по-настоящему эта история началась со второй недели.

Папе не понравилась наша мебель. Он сказал, что она дряхлая и убогая, что ему по квартире ходить-то стыдно. И предложил её выбросить, а взамен купить что-нибудь посолиднее, посовременнее. Мама с бабулей, понятное дело, согласились. А у нас, знаете, было два шкафа для всяких тряпок и шуб: один в большой комнате, другой в коридоре. Так вот, в этих шкафах жил шёпот. Самый натуральный шёпот, понимаете? Мама, правда, говорила, будто это сверчок или какой-то там древесный жук завёлся. Она говорила, будто я выдумал себе детскую игру и никак не хочу повзрослеть, но я-то знал, что это никакой не жук! И не играл я вовсе! Шёпот мне давал советы, как надо жить. Я не разбирал ни одного слова, но, посидев немного в темноте, получал ответ на любой вопрос. Я обожал забираться в эту дикую тесноту, сидеть там, в духоте, отгородившись от остальной квартиры скрипучей дверцей, слушать шёпот и задавать вопросы. И пусть мама злилась, пусть бабуля смеялась!

А папа сказал, что шёпот — это чепуха, и если в шкафах действительно завелась живность, то их надо немедленно убирать из квартиры. Я не стал спорить или как-нибудь бороться за старую мебель, хотя, конечно, я любил её, и мне было ужасно жалко. Но отец — это отец. Да и мама сразу с ним согласилась. Не мог же я воевать с родителями, тем более, что папа вернулся совсем недавно? Решили они избавиться от мебели, только не выбрасывать её, а кому-нибудь продать по дешёвке. И продали. Мои шкафы — соседке с первого этажа, дворничихе, а я в тот день, когда их уносили из дому, специально подольше шатался по городу. Мне было погано. Теперь-то понимаю, что я тогда просто чувствовал себя предателем.

Взамен проданному родители притащили новую стенку. Шикарная стенка — шкафы, серванты, секретеры. И стоит обалдено дорого. Шептать она, естественно, не могла, она была неживой, но зато в ней сразу же завелась моль. Представляете, что это такое? Родители взгоношились, напичкали шкафы нафталином, да только это не помогло. Моль нагло летала по комнате, и в конце концов до того расплодилась, что даже в коридоре можно было её поймать. Мама пыталась травить моль какой-то химией, но ничего не получалось.

Да, забыл сказать об отце. Он работал в порту — объяснил, что плавать ему не позволяют врачи. Зарабатывал уйму денег, и купить новую стенку было для него — тьфу. Ещё он приносил домой всякие шмотки. Я шмотки не люблю, я больше уважаю диски и кассеты, так их он тоже приносил. Короче, жизнь у нас пошла совсем другая. Не знаю я, как это описать, ну да вы сами понимаете. Из грязи в князи. Поначалу маме было неловко, мне, кстати, тоже, но все вокруг нам жутко завидовали, и мы быстренько пообвыклись. Это ведь очень приятно, когда тебе завидуют. Дружат с тобой, клянчат у тебя записи. А тот героический моряк, которого я увидел в первый день, куда-то подевался, остался от папы только нормальный мужик, точнее, нормальный деловой папаша.

И жили бы мы хорошо, если бы не проклятая моль! Бороться с ней оказалось бесполезно. Самым непонятным было то, что с тряпками и шубами, хранящимися в шкафах, ничего плохого не происходило, они почему-то не портились. То есть я имею в виду, что хоть моль одежду и не портила, однако же летала всюду по квартире и спокойненько себе размножалась. Странно, правда? Но родителей это вполне устроило. Они очень скоро успокоились, перестали обращать на моль внимание.

А я заметил кое-какие другие странности. Например, мама больше не ругала меня за плохие отметки. Я человек способный, но ленивый, поэтому «параши» хватал часто, и раньше маму это всегда расстраивало. А теперь ей сделалась до лампочки моя учёба, зато она стала ругать меня за испачканные джинсы и выспрашивать, с какими девочками я гуляю. Ещё я узнал дикую новость — мама начала продавать вещи, которые папа доставал в порту. Знакомым, подружкам, родственникам. Представляете? А ведь раньше она не любила торгашей, говорила, что продавать и предавать — слова-близнецы.

С бабулей тоже стало что-то твориться. Раньше, бывало, я приходил после школы с каким-нибудь корешком из класса, и она кормила нас обоих. Теперь ей вдруг это разонравилось, и она принялась мне выговаривать, что, мол, я привожу в дом нахалов. А когда к родителям являлись гости, бабуля пристрастилась отслеживать, кто сколько съедает, потом докладывать нам и поносить гостей в отдельности и всех вместе. Ещё она научилась давать ценные указания и делать замечания на каждом шагу. Ну и так далее. Что касается папочки, то в нём я быстро разобрался — его вообще ничего кроме жратвы и квартиры не волновало.