Скажи смерти «нет!» - Кьюсак Димфна (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

Димфна Кьюсак

Скажи смерти «нет!»

Часть первая

Глава 1

Барт Темплтон стоял, перегнувшись через борт, глядя, как буксиры медленно подтягивают «Канимблу» к пристани. Запрокинутые лица встречающих еще сливались в неясное пятно у причала, а дальше, за толпой, сквозь паутину корабельных мачт, поблескивали крыши домов. За ними, еще дальше, словно размалеванный задник декорации, маячили в лучах рассвета очертания Сиднея: фиговые деревья, темнеющие на фоне поросшего травой уголка на берегу — Мэкуори Чэр; изгиб мыса, сбегающий вниз к впадине Вулумулу [1] и ее сбившимся в кучу строениям; шпили церквей, уставленные в бледное небо, на котором фабричные трубы чертили свой неопрятный дымовой узор, — все было таким знакомым и все же неожиданно новым.

А буксиры ближе и ближе подтягивали транспорт с войсками к пристани.

Барт возвращался домой. И хотя эта оккупационная экспедиция в Японию была чем-то вроде пикника, на Барта давно уже возвращение домой действовало одинаково — с тех самых пор, как они в первый раз вернулись с горной операции в Кокоде и в шеренгах у них было больше пустых мест, чем солдат. С тех пор мысль о дружках, что уже не вернутся, омрачала каждый раз его возвращение домой.

Барт возвращался в том же чине, что и ушел, — рядовым. Правда, эти, там «наверху», вовсю старались протащить его в офицеры и отправить на подготовку, но ему ничего этого не было нужно: ни чина, ни связанных с ним благ. Армия — это такое же надувательство, как и все прочее, и единственное, что там есть стоящего, так это твои дружки-товарищи. Так зачем же рисковать их дружбой из-за офицерского чина и офицерской столовки?

Он оглядел длинный ряд парней в хаки, вдруг замерших в напряженном молчании вдоль корабельного борта. Они тоже возвращались домой. И все же на лицах многих из них можно было прочесть те же беспокойство и неуверенность, что мучили его. «И откуда только оно берется, это беспокойство?» — пронеслось в его мозгу. И все же оно прочно поселилось в их рядах с той самой минуты, как вдали показался австралийский берег. И чувство это росло день ото дня, в долгие часы ожидания, когда они смотрели на береговую линию на севере, где далекие горы маячили на горизонте, легкие и неосязаемые, как облака; смотрели на белые, как слоновая кость, изгибы пустынных пляжей, петлявших между длинными мысами, на редкие прибрежные поселения, днем похожие на игрушечные города, а в ночи сверкавшие россыпью огней. Это чувство стало особенно острым сегодня утром, когда за пляжем Мэнли Бич показались темные норфолкские сосны и оконечности мысов, замыкающих сиднейскую гавань, появились впереди, пестрея в лучах восходящего солнца.

Теперь уже можно было различить лица стоящих на берегу.

Кого-то окликнули с берега, и на палубе раздался ответный крик. Тогда словно шквал пронесся над кораблем — в воздухе замелькали руки, шляпы. Люди узнавали и приветствовали друг друга — взметнулся дружный хор криков, свистков, улюлюканья. Размалеванный задник декорации стал городом. Толпа на берегу ожила. Шум и суета развеяли смутное ощущение неуверенности.

«Через час всех нас поглотит эта толпа, — подумал Барт, все еще противясь охватившему ребят возбуждению встречи, вызывая в своей памяти их прежние возвращения — их возбуждение и их разочарования. А ведь через час тебе покажется, будто никогда и не уезжал».

Рядом с Бартом свистел, улюлюкал и горланил Чилла Райэн. В Токио, бывало, говорили, что когда Чилла издает свои первобытные вопли, то его аж в Сиднее слышно. И, заткнув уши, чтобы не слышать этих пронзительных криков, Барт подумал, что теперь небось в Токио слышно, как Чилла приветствует Сидней.

От избытка чувств Чилла дружески хватил его по спине, да так, что Барт едва на ногах устоял.

— Угу-гу-гу! Уии! — взвизгнул Чилла. — Ну и красотища. Скажи? — Он восхищенно прищелкнул языком. — Нет, по мне, лучше не надо, чем старина Сидней! А?..

Чилла шумно вдохнул утренний воздух. На пароходе восемь сотен здоровенных глоток подняли невообразимый рев, а с берега уже доносился приветственный хор голосов, еще приглушенный расстоянием, плеском волн и рокотом буксиров.

— Ух ты! — Чилла шлепнул о борт ладонями. — Ух ты! Сроду б не подумал, когда уезжал, что так возвращаться приятно. Глянь, Барт, Сидней-то, ну, хорош!

Барт скользнул взглядом над доками, над бассейнами в парке Домэйн, потом выше, туда, где на опаленных солнцем лужайках шелестели темно-зеленой и бурой листвой фиговые деревья, отбрасывая на запад по склону холма длинные тени.

Рядом раздался оглушительный крик: это Чилла увидел в первом ряду встречающих свое семейство. Да, уж семейство Чиллы сумеет пролезть в первый ряд! Куда бы ни отправлялись Райэны, они всюду являлись всем семейством, как семейный цирк. Вот и теперь все они были здесь: отец и два брата, сжимавшие в руках древко самодельного транспаранта, на котором скачущими неровными буквами было написано: «Добро пожаловать домой, Чилла!»; здесь была его мать — она то махала платком, то вытирала глаза, улыбалась сквозь слезы и делала вид, что она и не слезы вовсе утирает, а пот со лба. Вдоль причала выстроились все двенадцать членов семейства Чиллы, начиная с отца, маленького, сухощавого и такого же шумливого, как Чилла, и кончая трехлетней девчушкой, которая приветственно визжала на плече у отца, вцепившись в его редеющие волосы.

«Да, неплохо такую семейку иметь», — подумал Барт.

Его собственный дом был далеко на западе, и вряд ли кто придет его встречать. К тому же с тех пор, как Боб погиб в войну где-то в Бирме, а Нэнси вышла замуж, отец с матерью неохотно покидали свою ферму в Нелангалу. На всякий случай он им написал, чтоб они и не думали приезжать в Сидней встречать его, добавив, что точная дата прибытия еще неизвестна. И все же в нем теплилась надежда, что кто-нибудь да встретит его — сестра его Нэнси или Лэлли, соседская девчонка, подружка его детства.

Пароход подходил в причалу. Семейство Райэнов где криком, где численным превосходством проложило себе путь в толпе и теперь расположилось прямо под тем местом, где стоял Чилла. Словно фейерверк, затрещали их бесчисленные вопросы и ответы, никто никого не слушал, все говорили разом, и в этом неимоверном гвалте потонули приветственные крик всех, кто стоял вокруг Райэнов.

Чилла на прощание еще раз хлопнул Барта по плечу.

— Ну, пока, дружище, до скорой встречи, — сказал он, — у тебя адрес мой есть, так что не забывай. Заезжай в любое время. У Райэнов в доме всегда место найдется для лучшего парня и лучшего вояки во всем батальоне. — И, застеснявшись своего порыва, торопливо добавил: — Одним больше, одним меньше, знаешь, для Райэнов это дела не меняет. Ну, а теперь побегу, чтобы первым поспеть к трапу. А ты держи за меня на удачу пальцы крест-накрест.

Барт остался стоять у борта. Он смотрел на толпу, прислушивался к нестройному хору голосов, заглядывал в лица женщин, с любопытством наблюдал, как свистят и орут мужчины, и чувствовал, что при виде всего этого в душе его волной поднимается какое-то еще неизведанное теплое чувство — ведь все эти незнакомые люди вокруг — все это свои: он вернулся домой. И вот уже первые из солдат спустились вслед за Чиллой по трапу с ранцами за плечами и в откинутых за спину солдатских панамах, ремешки которых, врезаясь в щеки, придавали их юным лицам несвойственное им выражение мужества и жестокости. Внизу их сразу окружали друзья, и они вливались в шумный, смеющийся людской поток, хлынувший теперь через ворота порта.

Барт следил глазами за Чиллой и видел, как он беспрепятственно прошел через ворота в окружении своей многолюдной семьи. На дне ранца у Чиллы было много разных вещиц, на которые таможня могла бы наложить лапы. Если уж говорить откровенно, то на дне его собственного ранца тоже было несколько вещиц, и от того, пройдет ли беспрепятственно Чилла, зависело теперь многое. Бледный же у него будет вид, если таможенники обнаружат в его ранце пару симпатичных фотоаппаратов, что он сторговал на черном рынке в обмен на тщательно сбереженный паек из столовки. Это были недурные вещицы, и ему совсем не хотелось бы с ними расставаться. Вообще-то особого риска нет, разве что учинят настоящий обыск и найдут жемчуг. Многие из ребят припрятали нитки культивированного жемчуга [2], и вот уж если б их накрыли на жемчуге, тогда пришлось бы распрощаться и со всем остальным, на что так бы никто и внимания не обратил. И когда Чилла прошел через ворота, Барт глубоко вздохнул — и не только от облегчения, но и от грусти, потому что с уходом Чиллы оборвалась первая нить в веревочке, связавшей их всех за полтора года армейской жизни.