Я еще не видела мир - Коритзински Росква (читать книги полностью без сокращений .txt, .fb2) 📗

Росква Коритзински

Я еще не видела мир

О любви — ничего

Величаво гудел орган. Через витражное стекло бил солнечный свет. В луче, мерцающей рукой простершемся до полу, играли пылинки. Правду говорят: церкви строят, чтобы люди ощутили, как Бог открывает внутри них пространство свободы. Во время церемонии, по окончании службы, он встретился с ней глазами и не отвел взгляда. Они были похожи как брат и сестра.

Первую неделю они занимались любовью каждый божий день, трахались самозабвенно и изобретательно. Для непосвященных это лишь извращенные фантазии, посвященным же ясно, что это лучший способ приблизиться к постижению смысла жизни. Они вместе ели и смотрели кино. Постепенно привыкая друг к другу, занимались любовью все чаще. После оргазма им становилось грустно; каждый думал, что уже достиг пика. Потом они снова занимались любовью и понимали, что ошибались. Он жил в маленькой съемной квартирке, она снимала комнату; от его дома до ее — десять минут ходьбы. Район был хороший, но состояние помещений оставляло желать лучшего. Ее комната была больше и светлее, но они предпочитали его жилище. Там их никто не беспокоил.

У Ларса Баккена за губой всегда была понюшка табаку. От него пахло кофе, табаком и дремотой. Он мог днями не мыться и нижнее белье тоже менял нечасто. Такие привычки, может, и отвратительны, но она не воспринимала их как нечто особенное. Хотя и восторга от них тоже не испытывала: просто не чувствовала отвращения, когда рядом происходило что-нибудь неаппетитное. Поэтому ее часто принимали за открытую всему женщину без предрассудков. Но, если честно, ей было все равно. У нее отсутствовала способность вырабатывать предпочтения: она испытывала отвращение так же редко, как приходила в восторг, — и в глубине души считала себя не совсем человеком. У нее перебывало много бойфрендов, и ни один поведением не походил на другого. Она не искала единственного мужчину или единственный подходящий ей образ жизни. Все всегда было хорошо, а потом надоедало, и она разрывала отношения, но не ради чего-то лучшего. Отношения и расставания являлись только способом убить время. Так она жила. Ей просто хотелось, чтобы время — сама жизнь — шло.

Она перестраховывалась, и это было другой причиной ее безразличия и/или нетребовательности к людям вообще и к мужчинам в частности. Ей становилось просто нехорошо от мысли, что ее саму начнут судить, оценивать ее привычки, стиль жизни, времяпрепровождение в будни и выходные: ее спальня выглядела как какой-то наркопритон, но в то же время в холодильнике лежали сыры элитных сортов, на кухне нередко готовилась изысканная еда (и каждое утро сначала подмывало исчезнуть целиком и полностью, выпрыгнуть из окна или напиться вусмерть, а затем приходило трезвое послеобеденное благоразумие: сдавайся не сразу, а по чуть-чуть, незаметно для других). В спальне на полу валялось грязное белье, а в шкафу висели дорогие платья, но ни то, ни другое: ни элитные сыры, ни грязное белье — не составляло ее сущности, и она бы попросила посторонних не соваться с попытками выяснить, что именно отражает ее настоящее я, чтобы потом можно было позволить себе снисходительно трактовать какие-нибудь незначительные черты как очаровательные или отталкивающие привычки, которые вместе, как ни парадоксально, составляли разные грани цельной и аутентичной личности. Вот она и не позволяла себе иметь хоть какое-то мнение о жизненном укладе Ларса Баккена. Безучастно отмечала комочки жеваного табака на полочках в ванной, грязную посуду, оставленную в кухне и гостиной, пятна кофе на подушках без наволочек, дорогие средства для ухода за волосами, множество брюк ценой около полутора тысяч крон за пару, коллекцию итальянских и американских фильмов шестидесятых и восьмидесятых годов, склонность забывать вовремя попить, поесть и поспать. Нравилась ли ей коллекция фильмов больше, чем жеваный табак? Невозможно сказать. Нравились ли ей пятна кофе больше, чем дорогая одежда? Да фиг его знает. Правда, иногда, когда его маленькая квартирка совсем уж зарастала грязью, она думала о нем как о ребенке, которого слишком надолго оставили дома одного; в этом коротком слове, слишком, звучало осуждение. Она судорожно пыталась отогнать эту мысль, но безуспешно.

Ночами они с Ларсом часто лежали без сна. Тогда, как правило, речи вела она. Потребность выплеснуть историю своей жизни на каждого встреченного ею мужчину, как бы выплюнуть ее, чтобы потом забыть, было, возможно, симптомом тяжелой болезни, а то и самой болезнью. Для того ли люди держатся вместе, чтобы изливать друг другу душу? Свою она выплескивала торопясь, за какой-нибудь месяц, максимум два. Мало того что она рассказывала короткие истории о детстве и юности, она еще запутанно и часто противоречиво объясняла свои поступки. Все аккуратно выстроенные за много лет логические обоснования вываливала на более или менее влюбленного мужчину за одну ночь, чаще до секса, иногда после, в зависимости от того, вызывали ее слова в слушателе нежность или возбуждение. И, выступая со своими ночными докладами, часто обнаженной, положив голову на ладонь, то мечтательно улыбаясь, то широко распахнув глаза, она чувствовала себя нелепой. Будто открыла крышку сундука, подбитого красным бархатом, и пытается продать какие-то диковинные краденые вещи. Она не контролировала эти объяснения: те обрели форму да так и застыли в ней, как если бы кто-то, плача, посмотрел в зеркало и ушел, а его отражение задержалось на стекле. И, рассказывая о своем детстве, и о несложившихся отношениях, и о своих прежних и теперешних мечтах, она будто стояла в темном углу комнаты и поглядывала оттуда украдкой на свое лицо, застывшее в гримасе.

Как-то вечером они лежали в кровати Ларса Баккена и смотрели последний фильм Чарли Кауфмана, «Аномализа». Главный герой фильма написал книгу о том, как работать с клиентами, и теперь едет с мотивирующим докладом на предприятие сферы обслуживания в другой город. Это женатый мужчина средних лет, у него есть сын. Приехав в гостиницу, он случайно знакомится с двумя поклонницами. Обе работали с клиентами по телефону и с восторгом проглотили его такую полезную книгу. Он приглашает одну из них, Лизу, к себе в номер. Она не особо красива и не очень умна, но как раз за эту преувеличенную нормальность он и влюбляется в нее. После занятий любовью — традиционного секса, со всей неуклюжей возней кажущегося ему трогательным, — они засыпают на гостиничной кровати. Ему снится кошмар, будто он просыпается, спускается по лестнице и все люди, которых он встречает, в него влюблены. Они становятся все более похожими друг на друга и внешне, и голосами и постепенно превращаются в одного и того же человека. В конце концов герой фильма врывается в комнату, где спит Лиза, с криком: «Мы должны быть вместе! Я понял, они все один человек, а ты — единственный другой человек во всем мире».

Она взглянула на Ларса Баккена. А он, Ларс, воспринимает ее так же? Как единственного другого человека? Они снова занялись любовью.

Потом дремали рядом в узкой постели. Перед тем как заснуть, Ларс сжал ее руку в своей, а когда пожатие постепенно ослабло, она подумала, что стоило бы и ей сжать его пальцы в знак того, что она не только принимает близость, но и сама в состоянии ее дать; но если она сожмет его пальцы только после того, как он ослабит свое пожатие, не покажется ли это Ларсу настойчивостью или даже отчаянием, будто она цепляется за него. Она решила сжать его ладонь, что бы это пожатие ни выражало: тепло или отчаяние, потому что и то, и другое скроет, как легко ей отпустить его руку и отправиться восвояси, и она знала, что заставить действовать по-новому можно только тело. Сжимая руку Ларса Баккена, она лгала телом, надеясь, что ложь когда-нибудь распространится как бактериальная инфекция в жарком влажном климате и захватит мозг тоже.