А зори здесь тихие… (сборник) - Васильев Борис Львович (книга жизни .txt) 📗
– За что ты избил Юрия Дегтярева из десятого «А»?
– За дело, – буркнул Артем.
– Какое дело?
– Наше дело.
Спрашивала только она: директор молчал, глядя в стол. Поэтому Артем злился и грубил.
– Ну так я тебе скажу, почему ты его избил. Ты избил его потому, что отец Юры служит в милиции.
Новость была неожиданной: в школе никто особо не интересовался, где работают чужие отцы. И Артем с искренним недоумением воззрился на учительницу.
– Да, да, нечего на меня таращиться!
Николай Григорьевич неодобрительно покачал головой.
– Ну, это уж слишком, Валентина Андроновна.
– Я разобралась в этом вопросе досконально, Николай Григорьевич. Досконально!
– Убейте меня, – вдруг громко сказал Артем. – Ну, это… Убейте!
И без разрешения вышел из кабинета.
– Шефер! – Валентина Андроновна вскочила. – Шефер, вернись!
– Не надо, – тихо попросил директор. – Валентина Андроновна, вы неправильно вели себя. Нельзя швыряться такими обвинениями.
– Я знаю, что делаю! – отрезала учительница. – Вам, кажется, разъяснили, до чего может довести ваш гнилой либерализм, так не заставляйте меня еще раз сигнализировать! А этот Шефер – главный заводила, думаете, я забыла ту вечеринку с днем рождения? Я ничего не забываю. И если Шефер не желает учиться в нашей советской школе, то пойдет работать. И я это ему устрою!
Директор скривился, как от зубной боли, но промолчал.
– Полякова! – крикнула учительница.
Никто не входил и не отзывался. Валентина Андроновна еще раз позвала, потом вышла – Искры возле кабинета не было.
– Полякова! Ты где, Полякова?
Искра появилась с лестничной площадки. Молча пошла на нее, в упор глядя странными глазами.
– Что вы сказали Артему, Валентина Андроновна? Что вы сказали ему?
– Это тебя не касается. Марш в кабинет.
– Он же чернее земли, – с упреком проговорила Искра. – Я спросила, а он выругался. Он так страшно выругался…
– Он еще и ругается! – с торжеством объявила учительница, входя в кабинет. – Вот плоды вашей надклассовой демократии!
Она имела в виду директорские беседы, спевки в спортзале, зеркала в девичьих уборных и вообще весь этот слюнтяйский либерализм, который следовало выжигать каленым железом. Директор так и понял ее и опять промолчал, понурив голову.
– Где вы были вчера?
– У Вики Люберецкой.
– Ты подговорила ребят пойти туда? Или Шефер?
– Предложила я, но ребята пошли сами.
– Зачем? Зачем ты это предложила?
– Чтобы не оставлять человека в беде.
– Она называет это бедой! – всплеснула руками Валентина Андроновна. – Вы слышите, Николай Григорьевич?
Потом Искра определила взгляд Николая Григорьевича, но потом, дома. Тогда она только почувствовала, но не нашла определения. А взгляд был устало-покорным, и сам директор походил на смятую бумагу.
– Значит, организовала субботник? Как благородно! А может быть, ты считаешь, что Люберецкий не преступник, а невинная жертва? Почему ты молчишь?
– Я все знаю, – тихо сказала Искра.
А сама думала, что совсем недавно Валентина Андроновна называла Люберецкого гордостью их города. Думала, уже не задавая себе вопроса: как же так? Думала, просто отмечая жизненные несообразности. Просто набирая факты.
– Мы не будем делать выводов, учитывая твое безупречное поведение в прошлом. Но учти, Полякова. Завтра же проведешь экстренное комсомольское собрание.
– А повестка? – уже холодея, спросила Искра.
Она все время ловила взгляд Николая Григорьевича. Но он прятал глаза.
– Необходимо решить комсомольскую судьбу Люберецкой. И вообще, я считаю, что дочери врага народа не место в Ленинском комсомоле.
– Но за что? – еле слышно выговорила Искра. Ей вдруг стало плохо, как никогда еще не было, но она удержалась на ногах. – За что же? Вика же не виновата, что ее отец…
– Да, конечно, – зашевелился директор. – Конечно.
– Я не буду проводить этого собрания, – мертвея от ужаса, произнесла Искра.
Тупая, тянущая боль возникла где-то в самом низу живота. От этой боли леденели руки, хотелось скорчиться, прижать коленки к груди и не шевелиться. Лоб покрылся холодным потом, Искра закусила губу, чтобы не выбежать или не упасть.
– Что ты сказала?
– Я не буду проводить собрания…
– Что-о-о?..
Кажется, Валентина Андроновна начала подниматься, расти. Кажется, потому что у Искры все поплыло перед глазами, она уже ничего не видела – была только эта боль. Боль, рвущая тело изнутри.
– Да ей же плохо! – крикнул Николай Григорьевич, вскакивая.
Он успел подхватить Искру, а то бы она грохнулась. Она цеплялась за него, улыбаясь из последних сил.
– Ничего. Извините. Ничего.
– Сестру! – рявкнул директор. – Что вы сидите, как клуша?
Очнулась Искра в медпункте на жесткой кушетке. Повела глазами, испуганно глянула вниз: платье взбито, воротник расстегнут. Сразу села, суетливо приводя себя в порядок.
– Да одна я тут, одна, не бойся, – добродушно сказала толстая пожилая сестра. – Ну, очнулась, красавица? И хорошо. Выпей-ка.
– Что со мной было? – Искра послушно выпила капли.
– Ничего страшного, у девочек это бывает. Ну, чего краснеешь? Дело естественное, растешь, а тут еще, видать, понервничала. Ты берегись, большая уже, понимать должна.
– Да, да, спасибо. А как я… Я сама к вам пришла?
– Директор принес, Николай Григорьевич. Прямо как доченьку, только что не целовал.
– Ужасно, – прошептала Искра.
– Ну, ты в порядочке? Тогда Николая Григорьевича кликну, он в коридорчике дожидается.
Она выглянула за дверь, и тотчас же вошел директор. Искра хотела встать, но он сам сел рядом на скользкую клеенчатую кушетку.
– Как дела, хороший человек?
– А откуда вы знаете, что хороший? – спросила Искра, улыбаясь.
– Ох, и трудно же догадаться было! До дома дойдешь или, может, машину где выпросить?
– Дойдет! – махнула рукой сестра.
– Дойду, – подтвердила Искра.
– Да и провожатых у тебя достаточно. А собрание будет через неделю, так что не волнуйся пока. Я сам в райком звонил.
– А Вика?
– А с Люберецкой пока ничего хорошего не обещаю. – Директор нахмурился и встал, привычно оправляя гимнастерку под ремнем. – Я поговорю, сделаю что смогу, но ничего не обещаю. Сама понимаешь.
– Понимаю, – вздохнула Искра. – Ничего я не понимаю.
В коридоре ждали Зиночка, Вика, Лена, Пашка, Жорка и Валька Александров.
– А где Артем?
– Ушел, – сказал Жорка. – Вернулся, взял сумку и потопал прямо с урока.
– Хоть о Шефере-то не беспокойся, – поморщился директор. – Ну, в другой школе будет учиться, не пропадет. Если бы просто драка, а…
– А драка, Николай Григорьевич, была справедливой, – сказал Валька Александров. – Я в тот день болел и могу беспристрастно обрисовать.
– Артем дрался из-за меня, – вдруг призналась Зина. – Потому что я ходила с Юркой в кино.
– Из-за тебя? – почему-то очень радостно удивился директор. – Точно из-за тебя?
– А что, из-за меня и подраться нельзя?
– Можно, – сказал Николай Григорьевич. – Можно и нужно. Только чтоб Артему твоему полегче было, напиши-ка ты мне, Коваленко, докладную.
– Что? – испугалась Зиночка.
– Ну, записку. Изложи, как было дело, вскрой причины. Полякова тебе поможет. И завтра, не позже.
– А зачем?
– Ну надо же, надо! – почти пропел директор. – Гора с плеч свалится, если будет такая записка, понятно?
Искру провожали до самого подъезда. Вначале она и слышать об этом не хотела, но на сей раз ее не послушались, и это было очень приятно. Возле дома постояли, погалдели, посмеялись и стали расходиться. Только Вика не торопилась.
– Идем, Вика! – крикнула Лена. – Нам по пути, и у нас есть Пашка.
– Я догоню. – И, когда все отошли, сказала: – Спасибо тебе, Искра. Папа не зря говорил, что ты самая лучшая.
Воспоминания о папе Вики были для Искры неприятны: ей уже казалось, что теперь-то она знает, кто он такой, этот папа. И чтобы скрыть то, что подумала, вздохнула:
