Песочные часы (Повесть) - Бирзе Миервалдис (версия книг .txt) 📗
— Я знаю, могут образоваться пролежни. Декубитус, — прошептал латинское название Алдер. — Надо поворачиваться.
— Вы много знаете, — согласилась Гарша.
— Когда долго болеешь, необходимо много знать, — заметил Алдер.
В коридоре Эгле взял свою желтую трость.
— Может, сообщить близким, чтобы приехали? — спросила Гарша.
Эгле тяжелым взглядом посмотрел на медсестру. Он понимал скрытый смысл этого вопроса. Надо предвидеть исход болезни. Нежелательно, чтобы близкие приезжали слишком рано, но и ни в коем случае они не должны опоздать. Подобную ошибку никто не исправит.
— Подождем.
Они поднялись этажом выше и зашли в одну из женских палат. В отличие от мужских, тумбочки здесь вместо обычных белых салфеток были накрыты цветными и узорчатыми, на них стояли глиняные кружки и вазочки с красным клевером и фотокарточки. Умывальник был заставлен всевозможными флаконами и баночками. «У Вединга на тумбочке лежали карты, а у Вагу лиса сигареты, — вспомнил Эгле. — Женщины все-таки более уютные создания. Рукоделие, домашние туфли с помпонами — совсем по-домашнему».
Одна больная спала, вторая, сгорбившись, сидела у окна и вязала синюю варежку. С помощью стрижки «под мальчика», слоя пудры и помады она пыталась возместить в своем облике то, что высосал туберкулез. Лишь глаза, большие и удивленные, оставались юными. Истинный ее возраст можно было определить лишь по истории болезни.
Эгле нарушил атмосферу уюта.
— Покажите-ка вашу ногу, Дале, — обратился он к вязальщице.
Дале положила ногу в капроновом чулке на край койки. Большим пальцем Эгле сильно надавил ей повыше лодыжки. Потом прощупал ямку в отеке.
— Уменьшилась, — сказал он. — Сердце тянет сильней.
— Да, — хрипловатым голосом подтвердила Дале. — Уже на третий этаж подымаюсь без остановки.
— Ваш туберкулез утихомирился, — сказал Эгле, рассматривая рентгенограмму.
— Сколько же можно! Двенадцать лет мучает. Эгле знал, что Дале болеет все послевоенные годы.
Болезнь в конце концов отвязалась от нее, но унесла вместе с собой молодость и девичьи надежды, а также изуродовала на память грудь и посадила ей на спину горб.
— Закончим вот инъекции строфантина, а тогда и домой.
Дале отложила синюю варежку.
— Доктор, пожалуйста, разрешите мне ходить в семнадцатую палату, — попросила она смущенно.
— Хорошо, можете посещать в любое время.
Эгле вышел.
Гарша задержалась в палате.
— Пойдете к Алдеру, зайдите сперва ко мне. У меня есть клюква. Весной набрала на болоте. Сочная, сладкая.
На другой день, придя из школы, Янелис облачился в свой любимый тренировочный костюм и побежал в санаторий. Вообще он больше бегал, чем ходил, — баскетболисту нужна кроссовая тренировка. Лишь у санаторного парка он перешел на широкий быстрый шаг.
На юного спортсмена сразу обратили внимание больные, гревшиеся на солнышке около главного корпуса. Заметила его и Гарша — она шла по той же дорожке, но не подала вида, однако сын Эгле поздоровался и преградил ей путь.
— В санатории есть кто-нибудь из врачей? — спросил Янелис.
— Абола, она сегодня дежурит.
— Я ее не знаю.
— А что вы хотели?
— Мне надо… посоветоваться.
— Так у вас ведь отец — врач.
— Мне… как раз насчет него. Только, пожалуйста, никому не говорите!
— Насчет него? — Гарша сделала шаг вперед. — Что случилось? Он уехал в министерство.
Янелис протянул ей переписанные анализы.
— Это его кровь.
Гарша подняла на Янелиса испуганные глаза.
— А сам он… что говорит?
— Ничего. Только жалуется на головную боль и кровь из зуба. — Янелис машинально провел рукой по лбу, как в последнее время часто делал отец.
Гарша сняла шапочку. Без шапочки, скрывавшей темно-каштановые короткие волосы, она была уже не старшая медсестра Гарша, а просто взволнованная женщина.
— Пойдемте в ординаторскую, позвоним Берсону.
Она взяла Янелиса под руку, забыв, что он не больной, и они скрылись в дверях корпуса.
Больные, сидевшие на солнышке, громко стучали костяшками домино. Вагулис, Вединг и две женщины. Ритм ударов сбился, когда Гарша взяла Янелиса под руку. Одна из женщин тихонько заметила:
— Какого молоденького подцепила…
Вагулис немедленно отозвался:
— Вот состаритесь…
— Невежа! Я не состарюсь!
— Никто из нас не состарится… — горестно прокашлял Вединг.
Вагулис сильно пришлепнул костяшку.
— И чего болтаешь. А вот я доживу до старости, прежде времени помирать не собираюсь.
Янелис оставил анализы Гарше.
Через час в ординаторской появился Берсон. Здесь никого не было. По привычке он снял с себя пиджак и, насвистывая, энергично засучивал рукава сорочки. Вошла Гарша. Движения Берсона сразу утратили порывистость, как у школьника при появлении учительницы.
— Доктор, вы разбираетесь в болезнях крови?
— Каждый врач кое-что смыслит в медицине. Только больные в этом сомневаются иногда.
Гарша показала анализы Эгле. Берсон прочитал и бесстрастно констатировал:
— Смотрите-ка, прямо как из учебника! Хроническая лейкемия…
— Это кровь Эгле.
Берсон снова надел пиджак.
— Не может быть!
— Такими вещами не шутят.
Берсон все еще держал анализы в руках.
— Да, болезнь страшная. Лично я предпочел бы туберкулез, — вздохнул он. Его серые глаза приняли жесткое выражение.
В тот день, по дороге в Ригу, Эгле прикидывал: сразу ли ему отказаться от должности главного врача и уйти на пенсию или же сначала посидеть некоторое время на бюллетене, пока будет оформляться инвалидность. Пенсию все равно он сразу не получит — сперва надо пройти все комиссии и собрать документы, подтверждающие стаж. У него есть два хороших костюма, один темный, на все случаи жизни — как говорят: хоть в церковь, хоть в кабак. При его должности и возрасте костюмы не изнашиваются, только выходят из моды. А понадобится ему, видимо, лишь новый галстук. Полгода он уже не курит, проесть он тоже много не проест — ничего и так в глотку не лезет. Деньги он тратит только на витамины и на бензин. Но деньги нужны семье. Герта вернется в лабораторию через месяц, и после отпуска всегда трудно дождаться зарплаты, а тут еще Янелис кончает школу. К выпуску нужен черный костюм и все прочее для такого случая. Так что с работы, пожалуй, надо уходить постепенно.
В министерстве, до заседания коллегии, он написал заявление о том, что намерен взять длительный отпуск по болезни. Заявление он хотел вручить министру после заседания и в личном разговоре порекомендовать на свое место Берсона.
Началось заседание. Эгле развесил чертежи и рисунки новых корпусов в парке санатория. Это были не обычные архитектурные акварели, а скорее творения влюбленного в идею художника. Группа строений с широченными окнами прекрасно гармонировала с окружающей природой. Тут захотелось бы пожить и отдохнуть любому, кто не избалован солнцем. Эгле просил изготовить эти рисунки специально к заседанию, чтобы убедить маловеров.
— А вот здесь открытая веранда нового корпуса. С севера она защищена от ветров рощей, — пояснял он, водя указкой по листам.
— Какая там роща, нету ее, — заметил кто-то скептически.
— Нету, так будет! Ведь только год назад посадили. Самое дешевое лекарство — свежий воздух. И мы все больше будем применять его. В старом, неприспособленном помещении мы совсем забыли, что он существует. Итак, заглянем в будущее. Вот корпус для хроников, этого печального наследия прошлого. Его отделяет лесной пояс. — Эгле вытер пот — солнце перелезло через зеленое сукно стола заседаний и добралось до листов с проектом, осветив их ярче и теплее, чем электрическая лампа. — Мы должны сделать все, чтобы изолировать больных с открытыми формами заболевания. Не будет бацилловыделителей, не будет новых больных. Образно говоря, сегодня не было бы туберкулеза, если бы наши предки пользовались плевательницами. В заключение хочется добавить: коммунизм и туберкулез — понятия несовместимые. — Затем, выдержав паузу, он дружески улыбнулся министру. — Вот, а посему выделяйте средства, нужно уже в этом году закладывать фундамент.
