Под горой Метелихой (Роман) - Нечаев Евгений Павлович (книги без регистрации TXT) 📗
— Ну, я ненадолго.
А ночью в квартиру ворвались чужие люди в папахах. Офицер в лохматой бурке и со шпорами уселся в плетеное кресло. Один за другим выдернул ящики письменного стола. На пол в беспорядке посыпались письма и фотографии.
— Ну-с, госпожа К-гутикова, где же ваш дражайший супгуг? — спросил он, откидываясь на спинку кресла и похлопывая вдвое сложенной плетью по щегольскому узкому сапогу.
— Вам известна моя фамилия? — улыбаясь и незнакомым Верочке голосом проговорила мать. — Любопытно!
Офицер картавил, проглатывал буквы «р» и «л», рисовался этим.
— Вам это льстит? — У офицера дрогнули тонкие губы. — Пгедставьте себе, фамилия ваша чем-то напоминает весь этот миговой кавагдак — «созвучна с эпохой», но я не завидую вам. Итак, ближе к делу: где?
— Я, право, не знаю, — всё тем же тоном ответила мама. — Возможно, к соседям вышел. Я передам, что нужно.
— Не ст-гойте, уважаемая, ду-гочку из себя!
— Папа сказал, что его труба зовет и что он ненадолго, — прижимаясь к матери, ответила за нее Верочка.
— Восхитительный ребенок! — обратился к ней офицер. — Вот что значит интегигентиое воспитание. А кого же ты больше гюбишь, девочка? Маму, конечно?
Верочка промолчала, а колчаковец всё улыбался и всё так же игриво похлопывал плетью пр сапогу.
— Такую к-гасивую, эгегантную маму нельзя не гюбить, — тянул он и вновь уставился, не мигая, на мать, дернулся, точно его кольнули. — Скажешь, в конце-то концов?! — перестал заикаться.
— Ушел. Услышал стрельбу и ушел, — уже без улыбки говорила мама. — Поставьте себя на его место.
— Не ушел, а сбежал. На одной ноге не ускачет далеко.
— Вы даже и это знаете?
Офицер изо всей силы хлестнул по столу плетью и выругался.
— Взять!
…Верочка вздрогнула. Перед ее глазами отчетливо встала картина той ночи. Мокрые стены подвала в комендатуре, в углу возятся крысы. Два дня без еды. И вдруг — спасение. Выручил Анатолий Сергеевич. Оказывается, все эти дни он добивался приема у начальника гарнизона, под письменным поручительством собрал подписи всех учителей гимназии. Во всяком случае, так он объяснял матери уже в приемной у коменданта.
— Ради вас одной рискую своим положением, — шепнул он на ухо матери.
Картавый офицер сидел тут же и изредка перекидывался с Анатолием Сергеевичем короткими фразами. Говорили они не по-русски, и Верочка ничего не поняла, а мама время от времени краснела. Потом вошел еще один офицер — маленький и кривоногий, с пистолетом. Лицо у него было сухое и жесткое, громадный нос свисал ястребиным клювом.
— Пройдемте со мной, — бросил он мимоходом, не глядя ни на кого, и взялся за ручку двери.
Анатолий Сергеевич сорвался со стула.
— Сидите, п-гошу вас, — остановил его собеседник, — мадам К-гутиковой с-гедует подписать чисто формальную бумажку. Мы не воюем с женщинами и детьми и, если сгучаются недоразумения, искгенне сожагеем по этому поводу. Вот и мне п-гидется теперь давать объяснение, что я поступил невежгиво. Но я всего лишь согдат!
Из комендатуры мама шла, как слепая, и только дома, опуская на пол Валерку, сказала:
— Благодарите, дети, Анатолия Сергеевича: он рисковал собой.
Анатолий Сергеевич стал заходить вечерами. Иногда просил маму сыграть что-нибудь на фисгармонии. Потом уехал куда-то, сказал, что за ним следят: кто- то выдал, что он приветствовал революцию.
— Скорее всего, это сделали Вахромеевы, — сказал дядя Толя. — Отец — в городской управе, а сын день и ночь из офицерского ресторана не вылезает.
И еще почти год без отца прожили, но он, видимо, где-то был недалеко. Как-то зимой катала Верочка брата на санках возле своего дома. Идет старичок с трубкой. Остановился у самой калитки и принялся выбивать кресалом искру. Не разгорается у него огниво, как ни старался. Махнул рукой:
— Вот ведь напасть-то какая, а! Отсырела, проклятая.
— Хотите, я за спичками сбегаю? — предложила Верочка. — У мамы, кажется, есть…
— Пробеги, пробеги, доченька. Догадливая ты, однако! А маму-то как твою звать?
— Юлия Михайловна.
— Так, так. А это, в санках-то, кто? Братишка? Который ему годок? Два миновало? Истинно так… Понятно.
Принесла Верочка коробок со спичками, дед раскурил свою трубку. Спросил, как соседи спрашивали:
— Тоскливо небось без отца-то? Теперь уж, поди, недолго ждать.
Верочка молчала, посматривала на словоохотливого старичка, а тот присел у санок, узелок из котомки достал и сунул Валерке в колени. Подмигнул при этом и палец к губам приложил:
— Молчок! Зайчишка принес, и шабаш! Понятно?! — И еще подмигнул. — А теперь — домой. Домой, девонька! Парень-то, видишь, смерз.
Перенес дед санки вместе с Валеркой во двор и калитку прикрыл за собой. Верочка не успела опомниться, а его уж и след простыл.
В школу той зимой Верочка не ходила, пришлось пропустить третий класс: в школе теперь был штаб и возле дверей стояли часовые. И подруг у нее не было.
Маму несколько раз вызывали в комендатуру. К весне в городе начались обыски. Часто по улице проводили арестованных со связанными руками. Верочка уже знала: если ведут из города в сторону татарского кладбища, то обратно солдаты вернутся одни. Мама в таких случаях силой оттаскивала ее от окна и шептала молитву. И всё чаще стала уходить по вечерам. Закроет дверь на замок и уйдет. А один раз пришла поздно-поздно, и от нее пахло вином.
Анатолий Сергеевич вернулся в город, жил по- прежнему рядом, но из дому не выходил. И у него были с обыском, только днем почему-то, а у других всегда ночью.
В середине лета снова заметались по улицам верховые, и снова откуда-то издалека стал доноситься тяжелый гул. Пушечные выстрелы, как удары в тугой бубен, перекатывались по отлогим высотам с юга. У пристани ревели пароходы, потом частая дробь пулеметов заглушила разноголосую сумятицу на перекрестке. Два или три снаряда боднули землю где-то совсем недалеко.
Мама схватила Валерку и заметалась по комнате, а Верочка так и осталась у окошка. Видела, как бежали и падали люди с винтовками. Потом возле самого дома остановилась шестерка взмыленных лошадей. Солдаты развернули тупорылую пушку, откатили ее на середину улицы. Пушка оглушительно рявкнула, подскочила, как большая зеленая лягушка.
Вместе с колючими брызгами стекол в комнату ворвался тяжелый топот конницы. Над зелеными краснозвездными буденовками взмыло кумачовое полотнище. Окунаясь в людскую кипень, упруго наполненным парусом проплыло оно к центру города. Верочка до пояса высунулась из окошка и не слыхала, как позади нее рывком распахнулась дверь.
И опять от отца пахло дымом и лошадью. А мама твердила одно:
— Я прошу тебя, Николай! Хоть раз будь ты по отношению к нему человеком. Ведь и арестовали-то его из-за нас, из-за твоих детей.
— Думаешь?
— И думать тут нечего. Скорее в комендатуру! Он там, если не расстреляли ночью.
— Им-то какая корысть? Волки шакала не тронут.
— По-моему, ото уже становится похожим на подлость. Хорошо, я сама… Новый комендант поймет меня лучше, чем муж.
Голос у мамы дрожал. Верочка догадалась тогда, что речь шла об Анатолии Сергеевиче.
— Знаешь, папа, какие там крысы, — сказала она, — так и носятся из угла в угол. А у офицера, который маму допрашивал, всё лицо в нос стянуло. Ноги тоненькие и кривые.
Отец усмехнулся:
— Теперь-то уж, наверное, выпрямились. Ну, ладно. Готовьте тут самоварчик, схожу я, пожалуй.
И наступила в городе мирная жизнь. На улицах появились прохожие, вечерами в городском саду играла духовая музыка. На базаре открылись два или три магазина, а хлеб по-прежнему выдавали по карточкам. Потом уже Верочка узнала: Анатолий Сергеевич на самом деле был выпущен из тюрьмы красноармейцами. Говорят, что сидел он в тринадцатой камере, а из нее при колчаковцах была только одна дорога — за город, на татарское кладбище.
Папа сказал, что теперь он уже никуда не уедет, а осенью снова отправится в школу и будут ходить они с дочерью вместе. Но получилось не так, — вызвали папу в партийный комитет и сказали, что нужно завод восстанавливать. Завод большой, рельсопрокатный, а рабочих мало и машин много испорчено, других и совсем нет. Папа говорил, что и в Уфе и в Челябинске то же самое. Стране очень нужны машины и рельсы, нужно восстанавливать старые фабрики и заводы, строить новые. Говорили об этом и в школе. А мама всё упрашивала отца, чтобы бросил он этот завод.
