Вечный зов. Том II - Иванов Анатолий Степанович (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
— Опять банка! Дав-вай! — Голос Магомедова был хриплый и возбуждённый.
Первые же орудийные выстрелы всполошили немцев, уже перебравшихся через реку. Многие перестали окапываться, забегали, заметались вдоль берега, сперва не соображая, видимо, откуда стреляют. Но это были лишь мгновения, звук последующих выстрелов указал на местонахождение орудия. Человек сорок вражеских солдат сбилось в кучу, видимо, возле своего офицера, и Магомедов, не в силах побороть искушение, крикнул:
— Я их подброшу сейчас на воздух! Товарищ старший лейтенант?
— Отставить! По тому берегу! По тому давай! — сердито прокричал Ружейников.
Но ударить в эту толпу немцев Магомедов всё равно бы не успел, потому что толпа рассыпалась в цепь и двинулась к высоте.
— Ага, ладно… — Ружейников, всё лежавший на бруствере, сполз с него в окоп. — Продолжать, Магомедов! А мы их встретим… Савельев-младший! Приготовить автоматы и гранаты!
Семён подал Ивану очередной снаряд, мотая головой, спрыгнул в окоп.
Однако немцы, подчиняясь какой-то команде, вдруг повернули назад, побежали к реке.
И Ружейников, всё наблюдавший за ними с высоты, понял причину этого: окапывающиеся на противоположном берегу гитлеровцы выскакивали из своих окопчиков, отстреливаясь, бежали к реке вместе с редкими толпами солдат, вываливающимися из месива чёрного и белого дыма, а где-то там, за пластами этого дыма, перекрывая трескотню автоматов и глухие гранатные разрывы, снова возникал остервенелый и зловещий рёв сотен человеческих глоток.
— А ведь мы и в самом деле вовремя, кажись, поддержали их, — прохрипел Иван, взмокший от работы возле орудия.
Он сказал это Семёну, опять подававшему снаряды, но тот ничего не ответил, только потрогал правый висок, ответил Магомедов от орудия, говоря почему-то о себе во множественном числе:
— А мы что говорили!
— Магомедов! Теперь по реке! По реке! И по этому берегу! — скомандовал Ружейников.
— Ага, понятно.
— Снаряд! Сёмка? Ты чего?
Семён, выхватив было из ящика очередной снаряд, покачнулся, выронил его, ноги его подломились, он мешком свалился на землю.
— Сна-аряд! — рявкнул Магомедов.
Ружейников метнулся из окопа, подхватил выпавший из рук Семёна снаряд, втолкнул в казённик. Пушка ухнула. Лицо Семёна, лежавшего на земле, мучительно перекосилось. Оно, его лицо, было мокрое, и сквозь грязь и пороховую копоть просвечивала мертвенно-бледная кожа.
— Семён, Сёма?! — тормошил его Иван, стоя на коленках. — Ранен, что ли? Не стрелял ведь никто…
— Здесь… в голове что-то, — разжал заскорузлые губы Семён. — При каждом выстреле как молотком бьёт, череп лопается… не могу больше… — И вдруг полыхнул в его глазах безумный огонь, он закричал умоляюще, заколотился на земле: — Не могу! Пусть не стреляет! Пусть не стреляет!
— Снаря-яд! — снова прокричал Магомедов.
Семён от этого вскрика замолк, сжал грязными руками голову, сжался весь сам, будто ожидая, что на него рухнет тяжкая скала, и, когда раздался выстрел, пополз куда-то, тыкаясь головой в землю, пытаясь её куда-нибудь спрятать, зарыть.
— Сёма?!
— Что там? — крикнул от пушки Ружейников, держа в руках новый снаряд.
— Плохо парню. Контузия… рвёт голову.
Семён не видел, куда полз, не почувствовал, что свалился в окоп. Там, всё так же зажимая руками голову, превратившуюся, видимо, в сплошной комок боли, ткнулся лицом в холодную земляную стенку и затих. Иван подтянул плащ-палатку, на которой они сегодня спали, укрыл его целиком, проговорил:
— Ничего, Сёма… Как же не стрелять? Ничего, пройдёт. Потерпи.
Этого Семён уже не слышал, он снова потерял сознание.
Поднявшись из окопа, Иван замер, поражённый. И всего-то ничего он был занят с Сёмкой, а там, внизу, изменилось многое. Оттуда в промежутке между орудийными выстрелами всё так же доносились автоматная пальба, рёв голосов, щёлкали изредка гранатные разрывы. Их единственная пушка била уже не по реке, а по ближнему берегу, узенькая лента речки была сплошь застлана дымом, и там, справа, где дым стоял пореже, на бледно-серой поверхности воды ясно различались тёмные бесформенные комья. Это вниз по течению сплывали трупы, видимо, и наших, и вражеских солдат.
Пушка ударила ещё раз, и Ружейников, тоже взмокший теперь и разопревший, отирая рукавом лоб и щёки, опустился на пустой снарядный ящик.
— Будет покуда. А то в своих… Ни черта не видно.
«Слава богу», — мысленно произнёс Иван, думая о Семёне, присел на другой.
Ружейников проговорил эти слова и вскочил резко.
— А может, не будет, а?
Во время торопливой стрельбы по немцам все ничего не видели и не слышали, кроме звуков боя, идущего там, внизу, за рекой. Теперь вдруг все различили тяжёлый гул, быстро приближающийся с востока. Орудийная канонада, возникшая было там, давно смолкла. Ружейников, Магомедов и Савельев Иван в горячке этого не заметили и давно о ней забыли. Теперь, все враз глянув туда, увидели пронизанные лучами ещё не поднявшегося из-за края земли солнца розовые дымы, такие же, как над рекой и над заречьем, ощутили, как под ногами чуть подрагивает земля.
— Это танки, — произнёс первым Иван. — Сюда идут опять танки.
— Если это наши прорвались, то хорошо, — криво усмехнулся Ружейников. — А если немцы отступают прямо на нас… Что мы с одной пушкой?
Магомедов отбежал метров на тридцать в сторону, к разбитым орудиям батареи, и, взмахнув рукой, закричал оттуда:
— Глядите! Глядите!
Иван и Ружейников кинулись к Магомедову на восточный склон высоты. Изрытое снарядами поле с тёмной каймой леса на багрово-дымном горизонте тонуло в синей рассасывающейся мгле, и по всему полю, приближаясь к высоте, густо бежали отступающие немцы. Никаких танков не было видно, по-прежнему слышался лишь тупой гул множества работающих моторов, он приближался, накатывался неотвратимо…
Капитан Кошкин умирал в санитарной палатке в присутствии Якова Алейникова.
Командир штрафной роты был смертельно ранен осколком снаряда в тот момент, когда последние бойцы, преодолев топь, выскочили на твёрдый берег и с отчаянной матерщиной кинулись в дым и грохот, в сторону горящего леса.
— Хорошо матерятся, — улыбнулся Кошкин, тоже направляясь к освещённому горящим лесом берегу вслед за Лыковым, тыкая палкой в зыбун. — Значит, вычистят фашистов отсюда. Дурачьё, если ждали нас, почему же не заминировали берег?
С этими словами он вступил на твёрдую почву, вынул ракетницу, стал не торопясь заряжать её, поглядывая в сторону леса, утонувшего в дыму, огне и грохоте. Тут и разорвался снаряд, может быть немецкий, а может быть и наш, метрах в пяти всего от Кошкина и почти под самыми ногами Лыкова. Но судьба на войне у каждого своя, старшего лейтенанта Лыкова горячей волной только отшвырнуло на мягкий берег, а Кошкину осколок ударил прямо в живот, он, выронив ракетницу, резко упал на колени, одной рукой зажал рану, а другой всё опирался на палку, намереваясь встать.
— Товарищ капитан?! — вскочил Лыков, подбежал к Кошкину и остолбенело замер, ещё раз вскричал сразу осевшим голосом: — Данила Иванович…
Сквозь пальцы Кошкина хлестала кровь, тёмной струёй текла на землю по низу гимнастёрки.
— Ракету! Живо ракету! — захрипел Кошкин.
— Санинструктор! Эй, как тебя? — совсем не по-военному закричал Лыков выбегающей из болота девчонке, нашарил в траве ракетницу, выстрелил вверх — зелёная полоса прочертила дымный воздух, ушла высоко в чёрное ночное небо.
Кошкин ещё постоял секунду и, будто удостоверившись, что сигнал нашей артиллерии о прекращении огня подан, стал валиться наземь. Лыков подхватил его, и в это время к командиру роты подбежали сразу три девчонки, одна из них, высокая и черноволосая, торопливо расстёгивая сумку, властно сказала:
— Положите его! Чего вы его держите?
Помогая друг другу, девушки расстегнули Кошкину ремень, открыли живот, и черноволосая невольно вскрикнула:
