Заслон (Роман) - Антонова Любовь Владимировна (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
— Что же ты молчишь? — бросив в него снежным комом, прервала эти дорогие сердцу воспоминания Оля. — Бог мой, какой тяжелодум! — продолжала она со смехом. — Посмотри, я превратилась в снежную бабу! Посмотри, наша сирень стала такая белая, будто уже покрылась цветами! А как замерзли мои руки!
— Наша сирень, — повторил Алеша, — наша… — И он взял ее маленькие, озябшие ручки и стал согревать своим дыханием. — Ты Снежная королева, — сказал он. — Только не злая, а самая добрая изо всех королев. Моя королева! А сирень и в самом деле расцвела, и сегодня я скажу тебе то, что хотел сказать только весною.
Тяжелыми и мохнатыми, как венчики ромашек, казались ему ресницы Оли.
И вся она была, как березка, колеблемая ветром и осыпающая с себя искристый снег.
— Что же ты сказал бы мне весной? — озорно взмахнула ресницами девушка и вновь прикрыла ими блеснувшие, как звездочки, глаза. Алеша глотнул морозный воздух так, что перехватило дыхание, жадно глотнул еще раз-другой и ответил:
— Я… я сказал бы, что уже закончил политехникум и должен ехать далеко-далеко на север, туда, где много золота и очень мало людей. И что ты окончила свою вторую ступень, и что будет очень хорошо, если мы уедем вместе. — Он смотрел на Олю с тревогой, досадуя, что так нескладно прозвучали слова, и радуясь, что они наконец произнесены. Только почему так долго нет ответа? Вдруг Оля легонько толкнула его кулачком в грудь и побежала по присыпанным снегом следам к клубу.
— Оля! — отчаянно крикнул он. — Оленька!
— Ну что? — зазвенел ее счастливый голос. — Леша, глупенький, ведь тебе это все приснилось! Посмотри кругом: зима! Где ты увидел цветы? Никто не кончал политехникума, никто не кончал вторую ступень, и никому никуда не нужно ехать! Пусть все будет так, как прежде. Ладно? До весны…
«Любит, — благодарно подумал он, — любит и боится признаться в этом даже самой себе. Милая… пусть все будет так, как ты хочешь».
— Пусть будет так, — сказал он громко. — Спи спокойно, Оля!
— Спокойной ночи, — уже стоя на крыльце клуба, ответила девушка и помахала ему рукой. Алеша вышел на улицу и осторожно прикрыл калитку.
«Вот и простились, — подумал он, пускаясь в обратный путь. — Зачем ее тревожить? Я вернусь назад прежде, чем Оля успеет заметить мое отсутствие. А когда расцветет сирень, я напомню ей и этот вечер, и ее слова…»
Снег уже не падал. Притрушенные им улицы казались еще более широкими. Вид у них был торжественный, под стать Алешиным мыслям.
Дома его ждали. За столом, на котором стояла жестяная банка с монпансье и фаянсовые чашки, тесно, плечом к плечу, сидели Шура, Марк и старший брат Федор. Чуть в сторонке, прикрыв ладонями уши, уткнулся носом в книгу Колька. Увидев Алешу, он захлопнул книгу и метнулся на кухню. Алеша повесил свой новый полушубок рядом с дошкой Шуры и потрепанной шинелью брата.
— Пришел-таки, — сказал он с довольной улыбкой, здороваясь с Федей за руку. — А я, когда звонил по телефону, боялся, что не передадут. Если бы ты не пришел, я бы дунул сейчас в казарму!
— Как можно, чтобы не передали, — вскинул на него узкие, монгольского разреза, глаза Федор. — Увольнительная — вот она! — хлопнул он себя по карману и затянулся самокруткой.
— Четыре брата, и все вы друг на друга не похожие, — сказал с улыбкой Шура. — У Алеши, поди, со мной сходства больше, чем с тобою, Федя.
— И не говори, — пожал плечами Федор, — будто мы не от одной матери, что по наружности, что по характеру. Я вот, к примеру, оружейником работаю. Сызмальства у меня эта страсть: разбирать механизмы да складывать. А то и свое что-нибудь придумаешь, ей-богу, не вру! Бывало, младшим братишкам игрушки мастерю, маме примус там или мясорубку налаживаю, и счастливей меня человека нет. Ни книжкой меня, ни кинематографом, ничем, бывало, от этого дела не отвлечешь. А брат Евгений, шут его знает, ведь вместе росли, только о театре и помышлял. Ему бы все представлять, переодеваться и все такое… Ну, Алешку вы лучше меня знаете. Он вроде бы к технике тоже способность имеет, опять же — песню любит до самозабвения, танцует так, будто для того и на свет родился. Взять же Кольку… что из него получится — не пойму! Вот Алексей уедет, так он и картох себе не испечет, натощак книжки глотать будет…
— Много ты знаешь, — огрызнулся Колька, ставя на стол чугунок с вареной в мундире картошкой и тарелку с нарезанной ломтиками кетой, посыпанной сверху колечками лука.
— Что у вас, военных, о Молчанове говорят? — поинтересовался Марк, перебрасывая с руки на руку горячую картофелину. — В самом деле он так силен или на бога берет?!
— Разное болтают, — ответил степенно Федор. — В одном сходятся: каждый беляк теперь зверь — не человек!
— Да ну? — переспросил мечтательно улыбавшийся Алеша. Он все время думал об Оле, о ее маленьких озябших ручонках.
— Вот тебе и ну! Лучше им в руки не попадаться. Живьем кожу слупят!
— А мы и не попадемся, — разглядывая свою крепкую белую руку с выпуклыми ногтями, сказал Марк.
— Не. затем идем, — подхватывая вилкой кусочек рыбы, подтвердил Алеша.
— Ты, Алешка, маленький, мы тебя в случае опасности загородим, — шутливо пообещал Шура.
— Очень я нуждаюсь в твоей защите. Ел бы лучше, чем язык распускать, — дернул плечом Алеша. Он не любил, когда его называли маленьким. Другое дело, если так говорила Оля.
— Спасибо, я поужинаю дома, — по лицу Шуры скользнула тень. — В последний разок с мамой.
— Я был у вас, она все глаза проглядела, дожидаючись тебя.
— Ты ей сказал? — испугался Шура.
— Что я — мальчик?
— Да, чуть было не забыл, — сказал озабоченно Федор. — Говорят, там на первых ролях бывшие благовещенские гимназисты ходят.
— Не вспомнишь, кто?! — живо откликнулся Шура. — Я из последних выпусков всех наперечет знаю.
— Полковника Рифмана отпрыск и этот, как его?.. Забыл, хоть убей! Да у них еще рысаки на ипподроме бегали?
— Донька Беркутов?!
— Он. Он самый! Так что берегитесь, ребята. Эти щадить не станут, уж больно вольготно и сладко им здесь жилось.
— Да, Беркутов с Рифманом крепко дружили в гимназии, да и жили они по соседству. Старика Беркутова в гамовское восстание убили. Полковник Рифман с семьей успел сбежать за границу, — размышлял вслух Шура. — А детки мстили и будут мстить…
— Эти будут, — подтвердил Марк. — По трупам станут шагать, по колено в крови и даже под ноги не взглянут.
После ужина, пригнувшись к краю стола, Федор строчил письмо Евгению в Хабаровск. Колька гремел на кухне посудой. Алеша приводил в порядок свои лекции и чертежи. А Шура и Марк, разложив на койке карту, путешествовали по Приморью и Приамурью.
— Все равно генералам здесь крышка, — говорил Марк. — Тут вот хребты идут, здесь тайга вековая, в Хабаровске наши. Смотри, белякам, кроме как за границу, податься некуда.
— Конец, разумеется, конец! — подтвердил Шура. — А народ-то от нас какой идет! Повоевали многие изрядно: Бородкин, Харитонов, Мирошниченко…
— Не считая меня, — откликнулся Алеша. — Я-то маленький.
— Экий ты злопамятный, — вскинул изогнутые брови Шура. — Кабы в росте, брат, было дело. Нас из Благовещенска будет ведь не двое, не трое, а сто человек. Заслон. Вдумайся в это слово: заслон!
Заспешивший в казарму Федор обнял на прощанье брата, тиснул его плечи:
— Женьку там за меня отругай! Пишет, черт, слова будто через сито цедит. Поди, все представляется, артист!.. Ты так ему и скажи: «Федор, мол, сердится. Сердится Федор!» И сам пиши, ладно? — Глаза у Феди подозрительно заблестели, стали еще уже. Он оттолкнул Алешу и стал застегивать шинель.
— Ты за Колькой-то присмотри, — строго, как старший, наказал Алеша. — Пристроить бы его куда на это время.
— Присмотрю. А насчет пристройства — не успеет он оглянуться, как вы уже дома! Верно я говорю, ребята?!
— Там видно будет, — усмешливо повел плечом Марк. Возвращаться домой до окончательного разгрома белых он не собирался.
