Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Успенский Владимир Дмитриевич (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
– Ага, – облизнув губы, тихо ответил курсант. – Ага, попробую…
Пашка поспешил дальше. Ему все чаще попадались люди. К шоссе выбирались раненые красноармейцы. На носилках пронесли какого-то капитана. Навстречу быстро прошла рота; бойцы направлялись в ту сторону, откуда бежал Пашка. Возле самой дороги рыли траншеи. Над глубокими ямами мелькали лопаты, белели согнутые голые спины.
По всему лесу продолжали громыхать наши пушки, но Ракохруст не мог понять, куда же они бьют, когда там, на ноле, все уже кончено. Ведь он сам видел, как утюжат окопы немецкие танки.
Пашка считал, что только чудо спасло его, и никто больше, наверно, не уцелел из их роты. Надо было скорей убраться подальше.
Из лесу выезжали конные упряжки с орудиями, с зарядными ящиками, быстро неслись по дороге, ездовые безжалостно жгли лошадей кнутами. Орудия меняли позиции, чтобы встретить на новом рубеже немецкие танки. Но у страха глаза велики: Пашке казалось, что артиллеристы отступают, бросив пехоту. Он быстро шагал по обочине шоссе, оборачиваясь всякий раз, когда усиливалась за спиной стрельба. Боялся, что танки нагонят его. Но немцы не появлялись, а бой позади продолжал греметь.
26 июня 1941 года. Лес возле Могилева. Вечер.
Ставка Главного Командования приказала в связи с угрозой окружения отвести войска на линию Лида, Слоним, Пилек. Приказ этот не выполнен; выполнить его невозможно. Немцы уже в 100 – 150 километрах восточнее этой линии, их клинья с севера и юга нависают над Минском. Я лично два раза в сутки шлю донесения в Генштаб, а Ставка, оказывается, недостаточно информирована.
Единственно, что можно и нужно сейчас сделать, это во что бы то ни стало удержать коридор возле Минска и вывести через него войска. Но кто решится на это, кто возьмет на себя ответственность за оставление большой территории? Я предлагал сегодня начальнику штаба фронта перенести командный пункт хотя бы в город Мир, ближе к войскам. Ведь штаб не имеет связи даже с армиями, руководство потеряно полностью. Генерал Климовских только рукой махнул. Он подавлен, уничтожен морально. Генерал Павлов еще пытается командовать. Но чем? Частями 13-й армии у Минска да десятком самолетов.
Бойцы и командиры воюют. Третий день они держат немцев у Барановичей, возле мощного железнодорожного узла и узла шоссейных дорог. Немцы еще в первую мировую войну называли этот город «стратегическим перекрестком». Держат они немцев и в других районах. Но противник находит бреши в обороне, слабые места и рвется вперед. А штаб нашего фронта существует только формально. Фактически его нет. Я не могу больше находиться в этой атмосфере бездействия, опущенных рук. Нужно немедленно, энергично принимать меры, расширять коридор, выводить войска. Попытаюсь сегодня поговорить с генералом Павловым как коммунист с коммунистом. Но беда – он никого не хочет слушать и верит, что немцы вот-вот выдохнутся, что вот-вот наши из района Белостока ударят по тылам Гудериана и что вообще у Красной Армии не может быть поражений, их не допустит Ставка. Это какой-то упрямый наивный оптимизм, другого определения найти не могу.
На нашей даче тихо. Клюем по крохам скудные данные разведки и регистрируем на карте сообщения летчиков: немцы появились там-то, немцы вышли туда-то, бои в таком-то районе.
На военных дорогах – неразбериха. Командиры, не зная общей обстановки, действовали по собственному разумению, пытаясь угадать, где свои, а где противник. Одни части двигались на запад, выполняя чей-то приказ, давно уже неосуществимый, другие отступали на восток и юго-восток, наталкивались на немцев, прорывали тонкую еще цепочку окружения.
Особую сумятицу вносили беженцы и обозы. Беженцы днем отсиживались в лесах, скрываясь от самолетов, а ночью заполняли дороги, мешая продвижению войск. На перекрестках и возле переправ до рассвета не рассасывались пробки.
Обозы отстали от своих частей, перемешались, перепутались. Повозочные, народ не больно грамотный, ехали наугад, «куда все», спрашивая встречных, не знают ли, где их полк. А те, которым надоело болтаться бесцельно, становились лагерем, ожидая, пока какое-нибудь начальство найдет их.
Коротилов, Полина и Виктор вскоре после выезда из Барановичей попали в поток грузовиков, танков и бронемашин. На восток отходила моторизованная дивизия, имевшая задачу занять оборону юго-западнее Минска. Комиссар решил держаться вместе с этой дивизией.
Низкорослая лошаденка оказалась выносливой, бежала, не уставая, спокойной размашистой рысью. Тарантас мягко покачивался на рессорах. Дьяконский, сидевший за кучера, торжествующе поглядывал на комиссара и Полину: вот вам и царская карета – самая подходящая таратайка для раненого человека.
Ехали всю ночь, а на рассвете миновали небольшой деревянный городишко Мир, тихий, с заросшими травой улицами, с цветами под окнами в палисадниках. Несмотря на ранний час, на улицах было много народу, у калиток стояли женщины, сидели на скамейках старухи, провожая отступающие войска.
Километрах в пяти от Мира остановились на дневку, переждать жару и накормить лошадь. Впереди был Неман, поговаривали, что немцы сильно бомбят там переправы. Место выбрали возле хутора, на краю осинового леска. Вокруг – сырые низины, раздолье для комаров. На буграх, где посуше, виднелись заросли дубняка и березовые перелески – передовые отряды раскинувшихся дальше к северу глухих, болотистых дебрей Налибокской пущи.
В тени под тарантасом Виктор устроил комиссару постель: натаскал травы, сверху накрыл ее плащ-палаткой. Напоил мерина в ручье, а пустить пастись побоялся – уведут за милую душу и спасибо не скажут. Стреножив коня, привязал его вожжами к колесу, благо трава вокруг была и сочная, и высокая.
Пока Полина варила на костре кулеш с салом, Виктор сходил на хутор. Принес оттуда две буханки свежего белого хлеба и крынку молока. На хуторе стояла какая-то караульная рота, походная хлебопекарня и половина редакции армейской газеты на двух грузовиках, отбившаяся от своих и тоже направлявшаяся к Минску. У журналистов был радиоприемник, они слушали Москву и вообще, как положено газетчикам, знали все, что творится на белом свете. Дьяконский уговорил одного из них, младшего политрука, прийти к полковому комиссару. Знал, что Коротилов, как без курева, мучается без радио и газет. Младший политрук, чернявый, коротко остриженный под бокс, держался солидно, говорил искусственным баском.
– Видите ли, товарищ полковой комиссар, ситуация несколько оригинальная. По сообщениям нашего радио, вчера наши войска вели ожесточенные бои с противником в районе Белостока и Гродно, то есть вблизи государственной границы. А мы, собственно, третьего дня оттуда. Гродно взят немцами, это я знаю достоверно.
– Ну, а южнее, южнее что? – торопил Коротилов, поглаживая ногу. – Куда они прорвались? До Барановичей?
– Это нам неизвестно. Мы, товарищ комиссар, фашистскую передачу сегодня слушали. Для выяснения обстоятельств, – политрук немного смутился.
– Ну, ну!
– Немцы Вильно взяли!
– Вильно? Это значит – и с севера они нависают…
– Вот и мы так подумали. Хотели здесь задержаться, а теперь решили быстрей ехать.
После ухода политрука Коротилов развернул карту, долго изучал ее, водил пальцем, сердито сопел и курил. А когда Полина попыталась отобрать у него папиросу, сказал резко:
– Отстаньте.
Кулеш ели молча. Комиссар хмурился. Полина обиделась на Коротилова. Виктор проголодался, уплетал за обе щеки, особенно нажимал на хлеб, его было много. Едва поели, Полина, ни слова не говоря, собрала посуду, сложила в котелок кружки и ложки.
– Наручей? – спросил Виктор. – Проводить?
– Не надо, – ответила она.
Комиссар смотрел ей вслед, пока не скрылась за кустами, сказал:
– Вы и Полина будете спать. Четыре часа. Потом едем. Задерживаться нельзя.
Виктор понимающе кивнул. Разулся, с удовольствием пошевелил пальцами ног, спарившихся в сапогах. После сытной еды тянуло ко сну. Поленился даже снять гимнастерку. Умиротворенный, расслабленный, вытянулся под кустом.
