Повесть о таежном следопыте - Малышев Алексей Александрович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Дядя Петя давал каждому кюбзовцу поручение, а потом с пристрастием выспрашивал, как и что он выяснил нового.
Капланов, наблюдая за белками, узнал, что бельчата весеннего помета, по выходе из гнезда, одеты в пушистую мягкую пепельно-серую шерсть, и на ушах у них длинные кисточки. Вскоре бельчата начинали линять, зимняя шерсть у них заменялась летней, и кисти исчезали.
У бельчат летнего помета при выходе из гнезда оказалась темная короткая и жесткая шерстка. А кисточек на ушах не было. Но в сентябре кисти начинали быстро расти.
Состояние шерстки бельчат, очевидно, зависело от того, какой шерстью — зимней или летней — обладала во время беременности мать.
Дядя Петя с одобрением следил за Левой Каплановым. Иногда он вызывал его к себе в свой маленький кабинет, заставленный чучелами, скелетами животных, банками, пробирками. Приподняв бородку и сняв очки, прищуренными глазами, в которых таились смешливые искорки, он внимательно посматривал на мальчика и задавал ему всякие «каверзные» вопросы.
Если Лева, забываясь, говорил: «По-моему, это так…» — профессор останавливал его и спрашивал:
— Это «по-твоему». Ну, а на самом деле как было?
И, заметив смущение юнната, усмехался:
— Ну, ладно, ладно. В общем — молодец! Заключение твое правильное. О бельчатах теперь можешь доложить на секции.
Много нового и интересного узнал Капланов в кюбзе.
Когда дядя Петя посоветовал ребятам во время зимней прогулки за городом посолить снег в местах, где держатся зайцы, а через день-два прийти и проверить, съели ли они соль, кюбзовцы рассмеялись: все подумали, что он шутит. Но оказалось, что дядя Петя говорил это серьезно.
Роль минеральной подкормки он показал и на примере с выдрой. В зоопарке выдры погибали через один-полтора месяца. Кормили их здесь излюбленной пищей — рыбой, но стенки желудка и кишок у выдр вскоре оказывались сплошь изъязвленными и были утыканы рыбьими костями. Дядя Петя объяснил, что это получилось потому, что в питании животных не хватало хлора, а он нужен для образования фермента, который растворяет рыбьи кости. В природе выдры получали хлор, вероятно, из каких-то других кормов.
Лева Капланов, как и другие кюбзовцы, вел биологический дневник. Он подробно отмечал, чем питается небольшой зверек, похожий на белку, — соня-полчек, и как он уходит в зимнюю спячку. Интересовали его и хомяки, посаженные в клетку, но они очень дичились. Увидя протянутую руку, хомячки садились на задние лапки, «точили зубы» и злобно жмурили глазки, а потом с хриплым писком бросались на руку человека, однако от сильного толчка тут же опрокидывались на спинку. Чем чаще возился с ними Лева, тем зверьки становились спокойнее, пока не сделались совсем ручными.
Дядя Петя не ограничивался занятиями с кюбзовцами в зоопарке. Он бывал с ними на экскурсиях в лесах Подмосковья, учил ребят распознавать следы зверей и голоса птиц.
Ученый умел удивительно подражать птицам свистом, щелканьем. Прихватывал он с собой в походы и всякие трещотки, пищалки.
Летом и осенью Лева Капланов вместе со своим другом Димой Раевским собирали коллекцию мелких млекопитающих — мышевидных грызунов, летучих мышей, летяг. Для этого они усердно обшаривали Измайловский парк и лес Тимирязевской академии, а как-то выбрались даже в Горьковскую область.
Потом каждое лето стали выезжать в верховья Волги, на озеро Селигер и в другие места Тверской области, там они работали коллекторами в зоологическом отряде экспедиции областного музея.
Здесь Капланов охотился на дневных хищных птиц с помощью филина. Он привязывал его где-нибудь у пенька и ожидал в кустах с ружьем, пока на ночного разбойника, ненавистного всему птичьему миру, не налетали канюки, ястребы и другие нужные для коллекции птицы. Наблюдал он черного аиста, гнездящегося в лесу, слушал журавлиные крики на болоте, добывал уток разных видов, выслеживал в бору осторожных глухарей, а однажды участвовал вместе с охотниками в облаве на рысь.
Любил на рассвете слушать, как просыпается лес и начинают звенеть радостные птичьи голоса, а вечером, у костра, улавливать таинственные лесные шорохи, узнавать ночные крики зверей и птиц и всматриваться в седой туман, ползущий над болотом.
Как-то на каникулах ему удалось побывать здесь и зимой. Уезжая обратно, он записал в свой дневник с сожалением:
«Прощай, далекая синева бесконечных лесов! Прощайте, белые просторы озер и болот…»
Тесное общение с природой становилось для него потребностью.
Когда Капланову не исполнилось еще и пятнадцати лет, с ним произошел несчастный случай. Он поехал вместе с сотрудниками областного музея в тверские леса за медведями. Родители не хотели пускать его в эту экспедицию, но потом уступили. А через несколько дней после отъезда получили телеграмму: Леву везут на операцию. Оказалось, он, не разрядив патрона, который дал осечку, стал извлекать из него капсуль. Произошел взрыв — у Левы был поврежден глаз.
Прямо с вокзала его отправили в больницу. Хирург предупредил, что потеря зрения может грозить и другому глазу. После операции в течение двух месяцев родители не находили себе места, опасаясь самого страшного в жизни мальчика — полной слепоты.
А сам Лева словно ни о чем не беспокоился, с увлечением продолжал дома свою юннатскую работу, хлопотал над клетками землероек, кутор и разных других зверушек.
К счастью, слепота не затронула второй глаз мальчика. Но один глаз был потерян. Однако интересы и энергия Левы остались неизменными.
И позже, в годы трудной таежной жизни, когда можно было рассчитывать лишь на собственные силы, он не замечал своего физического недостатка. Не раз Капланов стоял перед тяжелыми испытаниями, и все-таки он не делал для себя скидок и не ждал этого от других.
Если бы его спросили, когда он начал свои научные исследования, то он вполне серьезно ответил бы, что это произошло еще там, в кружке юных биологов зоопарка, в дружном коллективе мальчиков и девочек, которые впервые пытались заглянуть в тайны природы.
Он не мог забыть одного события, на первый взгляд незначительного. Лева уже работал, но по старой привычке частенько заглядывал в кружок.
С каким восторгом сообщили ему ребята, что соболюшка, по кличке Кривой Зуб, принесла в зоопарке детенышей. Ведь над этим юннаты бесплодно бились уже не первый год. И только начав кормить соболей, по совету дяди Пети, телячьими и голубиными мозгами, они добились успеха.
Здесь выяснилось еще, что срок беременности соболя был не полтора месяца, как думали до сих пор, а около девяти. Наблюдения кюбзовцев над соболюшкой Кривой Зуб раскрыли и некоторые другие секреты размножения соболей.
Кюбзовцы торжествовали, и Лева разделял общую радость.
Из пушных зверей соболи давали самый ценный мех. Но соболей повсюду сильно истребляли. Теперь можно было размножать их в неволе — разводить на звероводческих фермах.
Закончив среднюю школу, Капланов стал работать лаборантом в институте пушного звероводства. Этот институт находился за городом, среди густого хвойного леса. Здесь располагалась и звероферма, где большую часть времени проводил Капланов.
Одновременно он учился в институте, однако предпочитал заниматься самостоятельно и лекции зачастую пропускал. Вскоре за непосещение занятий был из института исключен.
Но учиться он продолжал.
Научные труды по биологии животных он читал запоем, как романы, и с увлечением переводил с английского книги о трапперах и промысловой охоте на севере Америки и Канады.
Капланов продолжал бывать в экспедициях. Большое впечатление на него произвело посещение дремучих лесов Приветлужья. Сюда его взял с собой известный зоолог Формозов, который и в дальнейшем оказывал на Капланова большое влияние как человек и как ученый. Считая Александра Николаевича Формозова своим главным учителем, он и потом, во все трудные годы таежного одиночества, регулярно и подробно писал ему: делился наблюдениями и догадками, спрашивал совета, поверял мечты…
