Судья Семен Бузыкин - Курочкин Виктор Александрович (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
Тропинка свернула в сторону, и мы, перейдя по бревнам крошечное болотце с протухшей ржавой водицей, вышли на широкий низинный луг с редкими приземистыми кустами ольшаника. Свежий, сочный, изумрудный, он цвел вовсю, блестел и переливался мириадами радужных искр.
И я задрожал, как от озноба. Моя душа встрепенулась, и я чуть не задохнулся от радости. Свершилось чудо! Оно, это тонкое едва уловимое «я», внезапно вернулось, и мне захотелось кричать и плакать. И я бы закричал и навзрыд заплакал от счастья, если бы не было рядом секретаря, – упал бы в траву, исступленно целовал бы эту благодатную сырую землю, дающую нам все; и жизнь, и силу, и счастье, и любовь. И мне стало легче и привольнее, чем птице. Я мог свободно дышать, чувствовать и наслаждаться. Теперь я обладал всем! Все, что окружало меня, было мое: солнце – только для меня, и этот веселый пестрый луг существовал, чтобы услаждать и радовать мое «я».
Удивительно тонкая, капризная и чудесная штукенция собственное «я» – то, что способно чувствовать, понимать и находить смысл и радость жизни в самом простом и обычном; и в этом заболоченном лугу, и в кривоствольной чахлой березке, и в стройной, гордой сосне, и в лиловом полевом колокольчике, и в этой светлой, игривой речонке с нелепым названием Разливайка.
Вернувшееся «я» не покидало меня весь день. Наоборот, оно росло, крепло, и наконец я полностью стал самим собой – человеком, умеющим чувствовать, страдать, а также уважать чувства и страдания других.
Когда мы пришли в Макарьево, около сельсовета стояла толпа празднично одетых колхозников. Я подумал, что, видимо, как раз попал на религиозный праздник. Но, оказывается, все они пришли послушать, как будут судить двух вдов, Машку и Наташку, подравшихся из – за жениха – Ваньки Веселова.
Помещение для суда было заранее подготовлено, заседатели давно уже дожидались меня, и я не мешкая, в каком-то приподнятом, веселом настроении, открыл заседание и объявил, что слушается дело по обвинению Марии Петровны Петровой в нанесении побоев на почве ревности гражданке Комаровой Наталье Ильиничне, В избе словно ветер зашелестел, несколько рук вытолкнули к столу Машку с Наташкой. Молодые складные вдовушки, одна в ярко – красной кофте, другая – в розовой, как вечерняя заря, в одинаковых черных широких юбках и аккуратных хромовых сапожках, они походили друг на дружку, как солистки из русского хора. Только одна была слишком полна и пухла, другая же не толста и не тонка, а так, в меру фигуриста. Они стояли передо мной, стыдливо прикрывая лица платками. У пышной видны были только яркие губы, у фигуристой – два черных настороженных глаза.
– Мария Петровна кто будет? – спросил я.
– Вон та, левая, – подсказал мне заседатель.
– Займите место на скамье подсудимых, Петрова, – нарочито строго, чтобы сдерж – ать улыбку, приказал я.
Подсудимой оказалась толстушка. Она села на узенькую скамейку, съежилась, подобрала под себя ноги.
– Потерпевшая Наталья Комарова, какие у вас будут ходатайства перед судом?
Фигуристая, в розовой кофте женщина отрицательно покачала головой и села рядом с Петровой.
Я хотел сказать, что она только потерпевшая и на скамье подсудимых ей не место, но, подумав, решил: «Пусть сидит рядом».
– Свидетель Иван Веселов здесь?
Мой вопрос был встречен дружным хохотом. Подсудимая вскочила, взмахнула платком и, блистая полными слез глазами, закричала:
– Нетути больше Ваньки-то, гражданин судья Ванька-то наш на машину – и аля – ту – ту поехали.
– Как «ту – ту»? Куда? Зачем? – растерянно пробормотал я, ошарашенный решительным напором подсудимой.
– А кто его знает куда! Известное дело, от суда, от сраму сбежал.
И тут вскочила потерпевшая. Все у нее тряслось? и кофта, и руки, и губы, и голос.
– Врет она, гражданин судья. От нее сбежал, замучила парня.
Подсудимая подбоченилась, топнула ногой:
– Как бы не так, от меня! Да спроси у кого хошь, кто от такой сласти побежит!
Потерпевшая Наташка Комарова оглядела ее с ног до головы и презрительно плюнула;
– Квашня!
– Головешка черномазая!
– Свинья кособрюхая!
Они принялись поносить и честить друг друга с изумительной изобретательностью на словечки и прозвища.
Они потом мгновенно изготовились к бою и, конечно, вцепились бы друг дружке в волосы, но я пригрозил им штрафом за недостойное поведение в суде. Они притихли, закрылись платками и уселись на скамейку. И так каждый раз, когда их темперамент начинал хлестать через край, я напоминал им о штрафе, и это действовало как ушат ледяной воды.
– Гражданка Петрова, – обратился я к подсудимой, – вы признаете себя виновной в том, что нанесли телесные побои своей соседке?
Подсудимая изумленно всплеснула руками и нараспев протянула;
– Царица небесная, ну и бессовестная! Она же первой и начала… Поглядь – ка, товарищ судья, как она, Наташка, двинула холодным сапогом под это место! До сих пор сине! – Она хотела показать, где у нее сине, но я поспешил остановить, сказав, что суд ей и так на слово верит. Моя снисходительность к подсудимой больно задела потерпевшую. Она опять вся затряслась и, глотая слезы, бессвязно залепетала, с упорным желанием разжалобить суд:
– Она сама первая, гражданин судья. Я и не думала ее ударить. А если так и получилось, то не нарочно, а случайно. Разве я не знаю, что за такие дела можно срок получить!
Подсудимая злорадно улыбалась.
– Ха, случайно! Знаем мы, как за случайно бьют отчаянно. Вот они доказательства, тут. – Она вытащила крохотную бумажку и помахала ею перед носом соперницы: – Вот она, справочка от доктора. Мы тоже законы знаем. Так что вместе чудили – вместе и клопов да – : вить будем, моя милая Наташенька.
Наташенька, сверкая глазами, злобно процедила сквозь зубы:
– Суд еще посмотрит, чей козырь старше! – И вытащила из – за пазухи горсть волос и изорванную в клочья кофту. – А еще она, гражданин судья, повалила меня на землю, топтала ногами, царапалась и все старалась задушить. Поглядите, как она своими граблями разуделала мне шею. А груди так болят, что и дохнуть нет никакой возможности. Так вот, дорогая Машенька, суд знает, кому больше давать.
По всему выходило, что, выражаясь словами Наташки, «давать» надо было обеим.
Хоть и так было ясно, но вопрос «Из-за чего произошла драка?» – этот вопрос щекотал мне язык. И я задал его. Да простят мне потерпевшая с подсудимой молодость и шаловливое любопытство.
Мария Петровна нехотя поднялась и, не поднимая глаз, тихо ответила:
– Из – за Ваньки Веселова.
– А кто он?
– Шофер здешнего леспромхоза.
– Что у вас с ним было?
– Любовь. Он обещал жениться на мне.
– Вам он тоже обещал? – спросил я потерпевшую Она кивнула головой и всхлипнула;
– Обещал, и даже раньше, чем Машке. А потом она его запутала. Парень-то он уж больно слабохарактерный, гражданин судья.
– Ничего себе слабохарактерный…
Сельсовет задрожал от хохота.
Я сделал от имени суда строгое предупреждение подсудимой и опять обратился к потерпевшей:
– И вы знали, что он одновременно и к ней и к вам ходит?
Она удивленно посмотрела на меня и улыбнулась:
– Так об этом все знали, гражданин судья.
– И вы его все – таки продолжали любить и надеяться?
– Что делать, гражданин судья! Я ведь человек-то живой. – И тяжело вздохнула.
В ее откровенно простодушном признании было столько тоски по своему маленькому счастью, что я вздрогнул и невольно взглянул на подсудимую. Ее лицо выражало то же самое. Мне стыдно и за себя, и за свои неумные, пошлые вопросы стало, да и за весь этот суд, который ничего не мог принести, кроме горечи, обиды и незаслуженного оскорбления.
Суд предложил им покончить дело миром. Они упали друг другу на грудь, громко расплакались и, обнявшись, вышли на улицу.
– Неразлучные подруги были, – после длительного молчания сказал кто-то.
– Помирятся. Теперь им делить нечего, – добавил другой.
