Красные петухи (Роман) - Лагунов Константин Яковлевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
— Ты совсем не в себе, девка, — обеспокоился Лешаков, — занемогла, что ль? Аль, не приведи бог, побили тебя или…
Она смолчала: на слова не осталось сил.
Карасулин занимал ту самую комнату, где еще недавно собиралась волпартячейка. Только надпись на дверях была иная: «Командир сводного крестьянского полка и начальник Челноковского гарнизона т. Карасулин О. Л.»
Он ждал. Распахнул перед ней дверь, наказал Лешакову постеречь снаружи и в случае чего дать знать.
— Садись, — устало предложил Карасулин и первым опустился на стул. — Чего уставилась? Сейчас все обскажу, за тем и звал.
— Постою, ваше… не знаю, какие погоны навесили вам белокулацкие заправилы…
— Конь мужицкий без попон, сам мужик без погон. Слыхала такое? Я хоть командир полка, да мужик пока… Сядь. Да садись же, язви тебя! — прикрикнул сердито. — Испей воды, что ли. Встряхнись и слушай. Не до ахов ноне. Времени… каждый миг на счету. Одно слово — война. Была ведь на ней, знаешь. У меня, кроме тебя, — никого…
Ярославна демонстративно повернулась к нему спиной.
— Баба и есть баба… Ладно. Слушай этим местом, — перешел на полушепот. — Меня привели сюда утром. Либо пулю в лоб, либо командиром полка. Ясно, зачем я понадобился? Подсадная утка. Мужиков приманивать да охмурять. Дескать, свергли комиссаров — установили мужичью власть, и во главе полка свой мужик. Смерти, ты знаешь, я не боюсь. Доброе имя — головы дороже. Ленину, партии своей…
— Не смейте произносить эти слова!
Ярославна резко повернула лицо, испятнанное гневным румянцем, глаза сочились такой ненавистью и гадливостью, что Карасулин невольно встал, хотел что-то сказать, но она задушенно прикрикнула:
— Молчи! Предатель! Прихвостень кулацкий! Шкура продажная…
Побагровевший, с перекошенным лицом, Онуфрий ужаленно крутнулся на месте и разъяренным медведем попер на девушку. Та не попятилась, а, сжав кулаки, подалась навстречу, не спуская с него ненавидящих глаз.
— Мерзавец… Бандюга!..
Карасулин выдернул из кармана наган.
— Стреляй! — сдавленно выкрикнула Ярославна. — Лучше уж сразу! Чтоб не видеть…
— Держи, — Онуфрий сунул ей в руку наган, отступил на шаг. — Теперь бей сюда, — с силой ударил кулачищем по груди. — Чего смотришь? Бей! Раз Онуфрий Карасулин — перебежчик, белогвардейский прихлебатель… Чего дрожишь? Не тяни, бей, пока не остыла!
Ярославна смотрела то на Карасулина, то на зажатый в руке наган. Ноги подгибались. Попятилась — и вдруг ткнула дулом в свой висок.
— Дура! Истеричка!
Онуфрий вырвал у нее наган, швырнул на пол.
— Гимназисточка!
Все пережитое за эти часы сдвинулось, срослось в громадную черную глыбу, и та рухнула на Ярославну, сшибла с ног.
Она упала тихо и мягко, будто была бесплотна. Карасулин подхватил легкое тело, ногой сдвинул стулья, уложил на них Ярославну, стал подле на колени, дул в лицо, тихонько шлепал по щекам, тряс за плечо, просительно приговаривая:
— Ярославна… Доченька. Да очнись же ты!..
Обморок был недолгим. Девушка открыла глаза, села, потерла ладонью лицо, словно стирала с него невидимую пыль, глянула в зрачки все еще стоящего на коленях Карасулина.
— Ты только выслушай, — попросил он. — Дай сказать…
— Говорите, — произнесла Ярославна хрипловатом полушепотом.
Он погладил ее по руке, натянул полу шубейки на круглые коленки и, не поднимаясь, снизу вверх засматривая ей в глаза, заговорил медленно, приглушенно, вполголоса, взвешивая каждую фразу:
— Чижиков арестовал меня, чтоб я обиженным Советами вернулся, чтоб сволота эта раскрылась, дала разглядеть изнутри… Пролезть в гадюшник и разворотить его — такое задание дал мне Гордей Артемыч. Это один корешок. Есть и другой: надо спасать мужиков. Из пекла спасать, покуда еще не поздно… Мог я подсечь эти корешки, уйти из Челноково? Отвечай.
Ярославна молчала.
— Дале смотри. Мужику вдалбливают, что поднялись не супротив Советской власти, а супротив разверстки. Вишь, как ловко в петлю затягивают. Кориков и этот, черт его знает откуда свалившийся, полковник торопятся, пока крестьянин не отрезвел, не прозрел, стравить его с Красной Армией, запятнать кровью коммунистов. Пашка Зырянов будет Советскую власть душить, а мужик за то своими боками расплачиваться. И пойдет око за око, зуб за зуб. Брат с братом. Того только и добиваются, гады. Надо мужику дверь к правде отомкнуть, да поживее, пока он коготки не увязил… Со всех сторон меня обложили. Начальник штаба — белый полковник Добровольский, интендант — племянник щукинский, командир особой роты — Пашка Зырянов. Нам кровь с носу, а варнаков этих — объегорить. Раскрыть мужикам глаза, над полком — большевистское знамя, белогвардейщину и кулацких заводил — к ногтю, снова да ладом Советскую власть на ноги становить. Вот мои думки. Ради того и пошел на такое… — Перевел дух. — Одного боюсь — убьют до срока, падет позор на карасулинский род… Из останных сил креплюсь. Только одному такое не по силам. Шибко скоро огонь замялся, говорят, по всей губернии пластает. Но ежели вместе с вами…
— Да как же?..
— Тише, — придвинул к ней лицо, торопливо и жарко зашептал в самое ухо.
Наконец-то они остались одни: Кориков, Добровольский, Маркел Зырянов, Щукин, Боровиков. Скинули пиджаки, поддевки, расстегнули вороты у рубах, расслабили пояса. Хватили по паре стаканов вышибающего слезу первача, закусили соленым хрустящим груздочком, заели душистыми, тающими во рту ломтиками сала и, пока расторопная хозяйка запускала в кипяток загодя наделанные пельмени, занялись неотложными делами, которых накопилось уйма, и одно другого важнее. На первом же вопросе — о Карасулине — споткнулись и заспорили. Завелся сразу Маркел Зырянов. Потирая вывихнутое плечо, заурчал:
— Неладно удумали с Карасулиным. Ему б ишо вчерась, когда продотрядчиков выпущал, надо было первую пулю подарить. Мужикам, ежели б завеньгали, потравить этих самых продотрядовцев…
— А во главе полка прикажете вас поставить? — вежливенько спросил Кориков и пустил под клинышек холеной бородки ехидную ухмылочку. — Так и кинутся мужики за Маркелом Зыряновым. Они ведь не против Советов, не за старые порядки поднялись, а против семенной разверстки, бесчинства продотрядчиков, за мужичью правду. Не вам, Зырянов, эту правду представлять, не вам за нее — в бой мужика вести, ибо достаток ваш неправдой нажит и на ней держится… — Покосился на рассерженного, еле сдерживающегося Зырянова, плавненько отмахнулся от него ладонью. — Чего о сем толковать? Сами понимаете… Да ведь если и случилось бы чудо и мужичий полк признал бы в тебе командира, то ты пробыл бы им только до первого боя. — Он посмотрел прямо в глаза Зырянову, и тот не вынес этого насмешливо-острого взгляда, заелозил на месте, глухо покашливая. — Не гневайся, Маркел Пафнутьевич: нам друг с дружкой в прятки играть негоже. Мы знаем твою храбрость. Впереди атакующих не поскачешь… Кто же будет командовать? Добровольский? Отменный, лихой командир, но — дворянин и полковник белой армии. Кто еще? Поставить во главе какого-нибудь безавторитетного дурака — он и себя и дело мигом опаскудит. Нет; Карасулин — отменнейшая ширма…
— Совершенно верно, — поддакнул Добровольский, обирая крошки с бороды. — Рискованно, конечно, но в таком деле риску не избежать. Да и предприятие это временное. Наберем силу, выдвинутся способные люди, вольются кадровые офицеры, тогда этого красного… Либо в бою геройской смертью… Торжественная панихида. Прощальный салют… Либо за измену великому делу столь же торжественно и пышно повесим на площади Яровска, а то и Северска. От нас не уйдет, и конец у него — один. Сейчас важно повязать его по рукам и ногам, чтоб ни в сторону, ни назад и глазом не косил, чтоб комиссары отреклись и предали его анафеме, как ярого контрреволюционера. Вот над чем следует подумать господину, простите, товарищу Корикову. Что касается личных качеств Карасулина, то он…
— Первейший прохвост, — просипел Боровиков. — Уж кто- кто, я-то своего зятька знаю. Красный до печенок. И к нам пришел неспроста. Помяните мое слово. Мужики к нему, конечно, что мухи к меду. Может, как приманку его и надо на время подержать на- виду, но веры ему…
