За Москвою-рекой - Тевекелян Варткес Арутюнович (читаем книги онлайн TXT) 📗
— А! Сергей Трофимович, добро пожаловать! Соскучились мы тут по тебе,— радостно встретил помощника Никитин и, внимательно посмотрев на него, добавил:—-Изменился ты что-то, похудел...
— Ничего удивительного, сами были студентом, знаете!
— Как не знать, знаю! — отвечал Никитин.— По целым месяцам учебника не раскрывали, а во время сессии ходили как ошалелые, глаз не смыкали! Какие отметки?
— Три четверки...
— До пятерок не дотянул, значит?
— Вы же сами говорили — на пятерки учатся или зубрилы, или будущие книжные черви. А я и не то и не другое...
— Я тогда пошутил! Пятерка — вещь неплохая!
— Ничего, с меня хватит. Как говорят наши студенты: «Грамм здоровья дороже тонны знания». В будущем семестре поднажму — будут и пятерки. Плохо другое — с дипломным проектом ничего не получается. Завуч о барке и слышать не хочет. «Нечего, говорит, мудрить. Есть утвержденные министерством темы, возьмите их и разрабатывайте». Требуется ваша помощь.
— Вот тупицы, привыкли работать по указке! Я поговорю с директором. Готов даже быть твоим руководителем по диплому.
— Было бы здорово...
— Только не думай, что приму готовые чертежи барки— и делу конец! Тебе нужно заново спроектировать комплексную механизацию процесса крашения. Между прочим, хочу сообщить тебе приятную новость: Анна Дмитриевна помогла нам. В мастерских института изготовили первый образец терморегулятора. Я просматривал чертежи — по-моему, это то, что нам нужно. Как видишь, задача твоя облегчается, — соберем десять новых барок, установим терморегулятор и покажем всем маловерам, что и в крашении можно совершать революции!1 Пусть на родине текстиля, в Англии, красят в старых чанах, если им нравится, а мы не будем!
— Работать с вами одно удовольствие, Николай Николаевич,— сказал Сергей, с доброй улыбкой глядя на Никитина.— Счастливый вы человек!
— Положим, это тебе только кажется...— возразил Никитин смутившись.— Вот что, друг мой. Пока бригада сломает старые барки и соберет новые, у нас с тобой будет дней десять свободного времени. Не съездить ли нам на другие фабрики, посмотреть, что там делается? Мы варимся в собственном соку и понятия не имеем, над чем и как работают люди. Возьмем с собой двух-трех красильщиков, мастера Степанова, Леонида и поедем в Кунцево, на камвольную фабрику в Купавну.
— А работа?
— Попросим у директора разрешение. Отпустит: обмен опытом нам нужен!
Сергей возвращался домой в приподнятом настроении. Все складывалось чудесно. Матери стало лучше, она поднялась с постели и даже собирается на работу. Барки монтируются, экзамены сданы. Еще один семестр — и диплом. Вот если бы утвердили Николая Николаевича руководителем! Конечно, придется попотеть— у него халтура не пройдет!..
Придя домой, он сел у открытого окна. День медленно угасал. Из палисадника доносился запах цветов и влажной земли. Пышные ветви сирени льнули к окну. Хорошо, что он во время войны не срубил кусты на топливо. «Цветы — радость в жизни», — вспомнил он слова отца. Вон там, около клумбы, белеет скамейка, на которой они сидели вместе в последний раз... Не дожил старик до хороших дней! Будь он жив, положил бы руку на его плечо и своим глуховатым голосом сказал бы: «Молодец, Серега, сберег цветы...»
— Будешь ужинать? — раздался голос матери.
— Подожду Леню,— ответил Сергей и, положив руки на подоконник, опустил на них голову.
Леонида опять нет. Где он пропадает так поздно? Странные дела творились с ним в последнее время: сияет, словно именинник, франтить начал... Уж не закружилась ли у него голова от первых успехов? Слов нет, v Лени настоящий конструкторский талант, это всем ясно. Но, кажется, Власов с Никитиным избаловали его своими чрезмерными похвалами. Взрослые люди, а не понимают, что парень впервые окунулся в настоящую жизнь, недолго и голову потерять, стать зазнайкой. Он все еще не помирился с матерью,— не поймешь, что у него на душе. В черствости его обвинить нельзя: так заботливо он относится к сестре! Теперь они очень сблизились, часто встречаются, каждое воскресенье бывают у отца. Кого жаль, так это Милочку. Она сильно изменилась, ходит печальная, задумчивая, похудела, на лбу морщинки. При встречах больше молчит. На днях вдруг сказала откровенно, как раньше: «Ты не представляешь себе, Сережа, как мне невыносимо жить с ними...» Положим, он все прекрасно понимает, но как помочь горю? Ведь не скажешь ей: «Переезжай, Милочка, к нам, места хватит на всех...»
Последние лучи заката погасли... Если бы Милочка захотела... Нет, об этом не стоит думать!
— Что, взгрустнулось, сынок? — Аграфена Ивановна подошла к нему и провела рукой по его густым волосам.
— Нет. Просто задумался...
— Неприятности у тебя?
— Нет, мама, все хорошо! Просто в такой вечер хочется помечтать.
— Понимаю... Скажи, Сережа, наладилось у вас с Милочкой?
— Не знаю... Мы с нею друзья, как и были раньше.
— Эх, сынок, сынок, скрытный ты стал, с матерью не хочешь поделиться! — Аграфена Ивановна прижала его голову к своей груди.
После ужина Сергей вышел на улицу и побрел по направлению к парку. На Русаковской улице он еще издали заметил Леонида. Тот шел с открытой головой, в шелковой тенниске, тихонько насвистывая.
— Где так поздно шатаешься? — остановил его Сергей.
— Что значит «шатаешься»? Не «шатаешься», а «где задержался?» Так принято спрашивать у воспитанных людей!.. Второе: я голоден и, если хочешь доставить себе удовольствие беседой со мной, проводи меня до дома.
— По твоей милости я сам два часа сидел голодный и, признаться, большого удовольствия от беседы с таким пустомелей не испытываю.
— Опять не так! — Леонид взял его под руку и, заглядывая в глаза, вдруг спросил: — Как ты думаешь, хорошо жить на свете?
— Это кому как...
— Ну, скажем, мне?
— Легкомысленным людям всегда хорошо живется.
Леонид расхохотался,
— Ты ничего не понимаешь!.. «И жизнь хороша, и жить хорошо». Так сказал выдающийся поэт современности. И самое удивительное в том, что я с ним вполне согласен!
— Уж не выпил ли?
— Угадал. «Я пьян, и душа моя полна страсти»,— запел Леонид и остановился у калитки.— Ты погуляй немного, я быстренько перехвачу чего-нибудь, и мы продолжим наш содержательный разговор, — сказал он и побежал домой.
«Не иначе, как парень влюбился»,— решил Сергей.
3
Мастерица Васса Петровна зашла в красный уголок к профоргу Агафоновой.
— Кого будем выделять для работы на новых станках? — спросила она, присев на табуретку около стола.
Агафонова нехотя оторвалась от груды бумаг, лежащих перед ней.
— Разве станки уже установили?
— Сегодня заканчивают. Антохин два раза звонил по диспетчерскому — требует двух опытных ткачих, чтобы потом они стали инструкторами.
— Пошлем комсомолку Таню и новенькую из пятой бригады, которая десятилетку окончила.
— Самохину?
— Вот-вот, ту самую. Девка — огонь, за первую декаду норму выполнила на сто двадцать процентов. Сегодня в обеденный перерыв мы ей вымпел будем вручать.
— А десятиминутка? — спросила Васса Петровна.
— На той неделе собирали, подождем малость...
— Ждать некогда, в моем этаже семь человек не выполняют норму выработки, всю смену назад тянут! Поговорить надо, постыдить.
— Подумаешь, семь человек!.. Раньше больше тридцати процентов не выполняли, и то ничего,
— То было раньше!
— А теперь что?
— А теперь другое!.. Или ты с луны свалилась? Месяцев шесть — восемь тому назад мы мечтали только, как бы выполнить план и выйти из прорыва. Это уже позади, сама знаешь, теперь весь комбинат за переходящее знамя борется, а отдельные люди все еще плетутся в хвосте, норму не выполняют. Их нужно подтянуть, это твоя святая обязанность. Ты посмотри, как красильщики и отделочники стараются! На днях Алексей Федорович заявил на диспетчерском совещании, что скоро в красилке третью смену ликвидируют. А совсем недавно они весь комбинат назад тянули.
