Вечный зов. Том II - Иванов Анатолий Степанович (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Алейников поднял с земли фуражку немца и его пистолет. Уже на ходу машины он накинул чёрный плащ себе на плечи, потом просунул руки в рукава.
В это время из лощины выполз первый немецкий танк…
…Подъезжая к Жерехову, Алейников почему-то вспомнил этот случай и улыбнулся. Да, тогда они ловко вывернулись. Минут двадцать они ехали впереди немецкой танковой колонны, не вызывая у фашистов никакого подозрения. Потом впереди, на развилке, увидели озябшего немецкого регулировщика — тот тоже ничего не заподозрил, указал направление и даже отдал честь.
— В самое-то ихнее логово нам вроде бы и ни к чему, — пробормотал Ерёменко ещё минут через пять.
— Проедем ещё немного. Чёрт их знает, на сколько километров они прорвались, — ответил Алейников спокойно.
В тот раз немцы вклинились в нашу оборону километров на сорок, и из зоны прорыва они с Григорием выбрались уже к вечеру, пешком, бросив машину вместе с трупами двух фашистов в густо заросшей балке…
Жерехово когда-то было цветущим и большим, дворов на четыреста, селом. Немцы, определив в нём центр Жереховского уезда во главе со штандартенфюрером Лахновским, убравшимся сейчас со своей армией за Орёл, в село Шестоково, хозяйничали тут почти два года, большую часть домов сожгли или разобрали для оборудования блиндажей и прочих оборонительных сооружений. Освободили его нынче в феврале, бой за село был особенно жесток, оно несколько раз переходило из рук в руки, жалкие остатки построек были почти начисто уничтожены огнём и снарядами. Сейчас в Жерехове едва ли можно было насчитать десятка полтора хотя и почерневших, но всё-таки уцелевших зданий. Всюду, куда ни взглянешь, пепелища, пепелища на месте домов, посреди пепелищ, как повсюду, уныло торчат то более или менее целые, то полуразрушенные печки, с которых дожди давно смыли побелку.
На окраине Жерехова, в измызганной и переломанной колёсами и гусеницами молодой берёзовой рощице, несколько танков заправлялись горючим. На ободранных и перекрученных деревцах кое-где оставались ещё листья. Они жалко и беспомощно трепетали под слабым ветерком. «Вот и роща разделила судьбу деревни», — больно застонало в мозгу у Алейникова. И ему почему-то вспомнились ни с того ни с сего Громотушкины кусты в Шантаре, сама речка Громотушка, не замерзающая даже в самые лютые морозы, и Вера Инютина, с которой он встречался в зарослях на берегу этой речки. Когда же это было? Давно-давно… Где сейчас Вера? Как она? Всё же она оставила в его душе больной и до сих пор не заживающий след. Конечно, сейчас он относится к Вере как-то не так, как раньше, в те времена, когда ходил к ней на свидания. Многое стало теперь ему отсюда виднее. Он-то влюбился без памяти, но она… Конечно, чувства настоящего, искреннего у неё не было к нему. Просто ей льстило, что в неё влюбился, как мальчишка, он, Алейников Яков, «страшный» человек в районе. И вообще, она женщина, которая… Да бог с ней, какая бы она ни была. Всё-таки она, его чувство к ней, возникшее неожиданно, как-то разжало ту страшную пружину, которая сдавливала сердце до того, что от боли хотелось выть волком, попавшим в капкан. И он, Яков, благодарен ей. Она, хотя этого никому невозможно объяснить, тоже была причиной тому, что он оказался на фронте. Он хотел попасть в обычную строевую часть, в пехоту, но это оказалось невозможным. И вот он занимается здесь, на фронте, тем же, по сути, делом, что и раньше. Но какая разница! Теперь ему опять ясно, кто свой, а кто враг…
— Останови, — сказал он шофёру.
Алейников вышел из машины, пошёл к ближайшему танку, возле которого маячило несколько человек.
— Лейтенант… Вы не из третьего гвардейского полка?
— А собственно, в чём дело? — в свою очередь поинтересовался танкист.
— Я начальник прифронтовой опергруппы Алейников.
— Ну и что? Что за группа такая?
Молоденький лейтенант-танкист явно не имел никакого представления о существовании организации, которую возглавлял Алейников, к тому же, видать, был очень осторожен.
— Особист, что ли? Простите — из особого отдела?
— Нет… Это несколько другое. Мне нужны Савельевы Иван и Семён. Это родственники — дядя и племянник. Они служат в одном экипаже в третьем танковом полку, который придан двести пятнадцатой дивизии.
— Не знаю. Не слыхал о таких.
Неожиданно немцы принялись обстреливать и без того начисто уничтоженное Жерехово, снаряды с утробным звуком рвались посредине бывшего села, вздымая горы земли и пепла.
— Поторапливайтесь! А то как бы и нас не накрыли! — крикнул своим лейтенант-танкист.
— А где штаб дивизии, не знаете?
Лейтенант кивнул в ту сторону, где рвались снаряды.
— Позавчера был там. — И заспешил к танку. — Сейчас где-нибудь тут… поблизости от Жерехова.
Неожиданно вражеский снаряд угодил прямо в одно из уцелевших зданий, в какой-то по виду жилой дом под железной крышей, стоявший в центре села, вверх полетели всякие обломки, а потом из развороченного взрывом здания кровавым бугром поднялось пламя, будто в доме хранился большой запас горючего.
— Постойте! — вдруг обрадованно воскликнул Гриша Ерёменко. Алейников, не понимая, чему он радуется, недовольно взглянул на него. И Григорий пояснил: — Мне партизаны, когда я ходил сюда зимой по вашему заданию, говорили, что жереховский бургомистр, Лахновский этот, в доме под железной крышей живёт, а дом в серёдке села сильно охраняется. Не подобраться, говорили, а то бы шлёпнули давно господина бургомистра. Не в этот ли дом они влепили?
Алейников с любопытством взглянул на подожжённый артиллерийским снарядом дом. А немцы, будто удовлетворившись тем, что подожгли его, обстрел прекратили. Танковый взвод, наполнив баки машин горючим, двинулся вдоль искорёженной берёзовой рощицы, танки с рёвом уносились, будто проваливались куда-то, оставляя за собой клубы синего дыма. Алейников поглядел, как рассеиваются эти клубы, и сел в автомобиль.
Часа полтора они ещё колесили по логам и перелескам вокруг Жерехова, отыскивая штаб 215-й стрелковой дивизии.
Начальник штаба 215-й подполковник Демьянов сидел над картой, но, увидев вошедшего в блиндаж Алейникова, которого хорошо знал по неоднократным наездам в дивизию по делам, связанным с переходом его людей через линию фронта, обрадованно разогнулся.
— Яков Николаевич! Милости прошу… — И повернулся к худенькой телефонистке, с огромными, как подсолнухи, глазами, сидевшей в углу над аппаратом: — А ты звони этому чёртову автомобилисту, пока не дозвонишься.
— Алло, «Сосна», алло, «Сосна», — тотчас слабеньким, к тому же надорванным, с хрипотцой, голосом заговорила в трубку девушка, скользнув равнодушно глазами по Алейникову. — Алло, «Сосна», «Сосна»… Дайте Двадцать первый. Дайте Двадцать первый…
— Ну, Яков Николаевич, здравствуй, здравствуй… — Подполковник был молод, жизнерадостен, тщательно выбрит. Гимнастёрка хорошо отутюжена, подворотничок сверкал белизной, начищенные пуговицы горели. — Пойдём на воздухе покурим.
Блиндаж начальника штаба дивизии был наскоро, видимо, только вчера отрыт на южной стороне небольшого холма, поросшего мохнатыми сосенками. Большая часть сосен была срублена для устройства самого блиндажа и глубоких щелей, которые тянулись куда-то вправо и влево. На склонах холма торчали многочисленные пни, для маскировки замазанные сверху землёй.
Возле блиндажа стояли бронетранспортёр, грузовик с разбитым кузовом и почему-то несколько новеньких полевых кухонь. Под двумя большими соснами дощатый некрашеный стол и две скамейки. Тут же на дереве висел умывальник, возле него полотенце. Рядом с умывальником к сосновому стволу было прикреплено маленькое зеркальце. Проходя мимо, Алейников глянул в него, увидел своё усталое, землистое лицо и позавидовал свежести подполковника.
— Бродников! — крикнул начальник штаба.
Появился долговязый сержант, его ординарец.
— Иди встречай командира штрафной роты. Он позвонил, что выехал.
