Старая скворечня (сборник) - Крутилин Сергей Андреевич (читать книги полные TXT) 📗
Наконец около полудня на выезде из какой-то деревеньки, наполовину сгоревшей, их остановил патруль. Шоссе впереди было изрыто воронками. Их выгрузили, и они еще часа два шли пешком — обочиной, вдоль лесной опушки. Трава, прикрытая первым снежком, похрустывала под ногами. Где-то впереди глухо бухали рвущиеся снаряды, слышалась трескотня автоматных очередей. Иван Антонович плелся в хвосте взвода. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным и одиноким. Ноги его промокли; дорогое драповое пальто, которое он очень берег и вешал в гардеробе на плечики, все было в ошметьях грязи — видимо, запачкал во время обстрела колонны с воздуха «мессерами», когда, уткнувшись в землю, лежал в придорожном кювете.
Лес неожиданно кончился. Открылась обширная поляна, и с невысокого пригорка видно было, что посреди этой поляны люди роют противотанковый ров. Военные, сопровождавшие команду, посовещались. Ополченцев разделили на две группы; большинство оставили тут же, на опушке, а взвод, в котором состоял Иван Антонович, повели дальше. Дальше — по ту сторону шоссе — стояло три или четыре домика, и за ними, под обрывом, чернела схваченная льдом речушка. Взвод поместили в одном из домишек; каждому ополченцу выдали по банке консервов и по куску хлеба; и пока они ели, саперный капитан в короткой обтрепанной шинели объяснял задачу. Капитан ничего не сказал об обстановке на фронте — о том, что этой ночью немцы прорвали нашу оборону под Можайском; он сказал только, что впереди идут упорные бои, что враг рвется к столице и потому возможны всякие неожиданности. Задача — не допустить прорыва танков. Надо как можно скорее перекопать шоссе противотанковым рвом, вырыть окопы и ячейки для минометов.
Сразу же, как только они поели, капитан указал взводному, где и что копать, и они приступили к работе. Копали до темноты, и весь следующий день — с рассвета и до темноты, и еще день… В сумерках третьего дня прибежал взводный и сказал, чтоб они оставили на время лопаты и вылезали наверх строиться.
По крутым глинистым откосам выбрались из глубокого противотанкового рва. Времени для построения не было; взводный махнул рукой в сторону шоссе, и все потянулись туда гуськом, вразнобой. На шоссе стояли грузовики, крытые брезентом. Со всех сторон к ним шли люди — студенты, рабочие, инженеры — в пальто, испачканных глиной, в ватниках; никто у них не спрашивал ни фамилий, ни названия учреждения, пославшего их в ополчение; солдаты, орудовавшие в темноте, под брезентом, поспешно совали каждому, кто подходил к машине, винтовку и добавляли шепотом: «Все. Отходи!» И люди отходили, выстраивались в сторонке повзводно в ожидании, пока их товарищи принесут от других машин цинковые ящики с патронами и гранатами.
Взял винтовку и Иван Антонович, и она показалась ему тяжелее, чем он предполагал. Однако после грубого черенка лопаты, набившего кровавые мозоли на ладонях, было приятно ощущать гладкость и холодность винтовочного приклада. С винтовкой Иван Антонович почувствовал себя как-то увереннее. Увереннее и еще, пожалуй, полезнее, что ли. Во всяком случае, когда он встал в строй, то ему показалось, что все выглядели строже и подтянутее.
Взводный объяснил, что сквозь боевые порядки наших войск просочились группы автоматчиков, выделил на ночь наряд, и усталые ополченцы легли спать на полу нетопленной избы.
С рассвета — винтовки в козлы, и снова за лопаты. Шоссе было перепахано противотанковым рвом; рыли ячейки для пулеметчиков и окопы по краю поляны, вдоль всей опушки. Сыпал снежок; глина была липкая и тяжелая; и на душе у Ивана Антоновича было неспокойно. Институт эвакуировали. Куда? Наверное, на Урал, в Сибирь. Значит, он оторван от дела надолго. А как там Лена? Знает ли она, что он на окопах? Уж лучше призвали бы его в армию, как всех. Дали бы ему саперное звание, распоряжался бы вроде вот этого капитана. А то долби землю лопатой, будь она неладна!..
Особенно ему мешали очки: при ударе лопатой они подпрыгивали и спадали с переносицы; их то и дело приходилось поправлять, поэтому все лицо у Ивана Антоновича было в глине, и это придавало его и без того неряшливому облику жалкий вид.
Над речушкой, в стороне от дороги, с вечера заняла позиции артиллерийская батарея. Изредка над головой шелестели снаряды, летевшие в сторону немцев, но где они рвались, не слыхать было: трещало и грохотало повсюду, очень-очень близко. В полдень им обычно привозили обед в походной солдатской кухне, но на этот раз кухня почему-то задержалась, и оттого, видно, было холодно и неуютно, как никогда. Снег к полудню перестал, начало подмораживать. Облачность растащило. Проглянуло голубое небо.
Из леса, от батареи, в сторону передовой прошли связисты с катушками. Вид у связистов был озабоченный. Андрей Ольховский, инженер из отдела, с которым Иван Антонович уже тут, на окопах, сошелся как-то поближе, остановил одного из связистов, спросил закурить. «Вон, видишь, „рама“ летает! Сейчас немец даст вам прикурить!» — обронил связист, указав куда-то поверх чащи берез, росшей по другую сторону шоссе. Над лесом, безобидно стрекоча, летал самолет-разведчик. Его не сразу заметили: откуда и когда он появился? Наконец кто-то крикнул: «Воздух!» Ополченцы бросились к винтовкам, разобрали их — и ну палить. А «рама» тарахтит и тарахтит себе, будто и не по ней вовсе стреляют. То низом летит, так что и не видать ее совсем за кромкой леса, то под самые облака взмоет — все ей нипочем.
Покружившись, сколько ей было надо, «рама» улетела. Не успел еще погаснуть нудный ее стрекот, как со стороны передовой послышался однотонный гул. «Не танки ли?» — Иван Антонович положил на траву винтовку и, взяв лопату, стал поспешно ковырять землю: хотелось вырыть окопчик хоть чуть поглубже. Но не успел он копнуть и двух-трех раз, глядь, из-за черных вершин елей, стеной стоявших впереди поляны, — гуськом, гуськом косяк немецких самолетов: десятка два, а может, и больше. Иван Антонович почему-то решил, что яма, которую они тут выкопали, не очень уж важный объект, что самолеты летят бомбить тылы. А потому он постоял еще некоторое время, поглядывая на самолеты сквозь загрязненные стекла очков.
Самолеты летели высоко, но вдруг при виде поляны ведущее звено, включив сирены, разом ринулось вниз, а те, что летели следом, взяли выше, и, нависая друг над другом, они образовали как бы «чертово колесо». И это ревущее десятками сирен и моторов «колесо», прижимая к земле все живое — и лес, и людей, и траву даже, неумолимо надвигалось прямо на Ивана Антоновича. Сосед его, Андрей Ольховский, крикнул во все горло: «Ло-жи-сь!» Но еще раньше этого крика Иван Антонович, воткнув в бруствер лопату, поспешно юркнул в отрытый им окопчик.
Окопчик был неглубок, Иван Антонович спрятал голову, а ноги разметал в стороны. «А ведь не ровен час погибнешь из-за своей же лености, — подумал он с отчаянием. — Отрыл бы окоп во весь рост, все надежнее б было». Только успел он так подумать, как в тот же миг перед ним, словно из-под земли, вырос шатер черно-красного облака. Прежде чем уткнуться лицом в землю, Иван Антонович успел заметить, что лопата, воткнутая им в бруствер, поднялась вместе с землей и так, как была воткнута, полетела куда-то в сторону.
И тут же: тра-а-ах! тра-а-ах!
Иван Антонович готов был вдавиться в холодную утробу земли. И, прижавшись всем телом к сырой земле, он, как и теперь, вот в эту долгую ночь, вспомнил вдруг всю свою жизнь. В миг единый вспомнил!
Правда, тогда она была короче, чем теперь. Намного короче…
«Да и та, короткая, могла бы оборваться в том окопчике. Все, что я прожил после, — с горькой усмешкой подумал Иван Антонович, — это мне как бы премия…»
19
«Премию» эту он получил из-за осколка немецкой авиабомбы. Ранение было серьезное, с поражением коленного сустава; лечение предполагалось длительное, и его эвакуировали в глубокий тыл: сначала в Казань, а затем еще дальше, в Кемерово.
А товарищи его, вместе с которыми он рыл окопы под Можайском, почти все погибли. Иван Антонович узнал об этом потом, полгода спустя, от Андрея Ольховского.
