Алитет уходит в горы - Семушкин Тихон Захарович (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Буфетчик любил важных гостей. Лось же не произвел на него такого впечатления: он был одет в изношенную военную гимнастерку, брюки цвета хаки, заправленные в нерпичьи, не очень красивые торбаза.
В капитанской каюте все блестело чистотой. Эта непривычная обстановка несколько смутила Лося. Он неуверенно оглянулся и под строгим взглядом буфетчика осторожно сел в кресло, обтянутое белым чехлом, потом поднялся, посмотрел на сиденье и, набравшись мужества, опять опустился в него.
— Чисто у вас здесь! — с восхищением сказал он буфетчику.
— На воде живем, — ответит тот и, подойдя к Лосю, строго добавил: Это кресло капитана. Пересядьте на диван.
Лось послушно пересел.
Вошел улыбающийся капитан и, крепко пожимая руку Лосю, приветливо сказал:
— Здравствуйте, Никита Сергеевич! Ну-с, Робинзон, со свиданьем придется горилки выпить. Горилка у меня прямо для богов. Коньяк!.. А почему с палочкой ходите?
— Ногу сломал, Михаил Петрович. Но теперь все срослось.
— Вот, стало быть, еще удобный случай выпить за здоровье, — сказал добродушный капитан, придвигая к себе бутылку. — Ты смотри, что будешь пить! Звездочек на бутылке как в созвездии Ориона! — сразу переходя на «ты», воскликнул капитан.
— Михаил Петрович, а у тебя на корабле нет ли картошечки? Целый год не видел ее.
— Митрич, доставь-ка нам сей драгоценный продукт, — распорядился капитан, обращаясь к буфетчику.
Старые знакомые чокнулись, выпили. Капитан вытер сафлеткой седые усы и, лукаво подмигнув, спросил:
— Ну как?
— Горилка добрая, а закуска еще лучше! — уплетая жареный картофель, пробормотал Лось.
Они чокнулись еще — за приход корабля, потом за хорошую погоду.
— Какие еще новости на материке, Михаил Петрович? Газеты привезли?
— Все, все привез. За весь год. Будешь теперь читать старые газеты, как роман. Еле подобрали полный комплект. Где их возьмешь, старые газеты? В губревкоме из подшивки взяли. Ну-с… народу еще понавез тебе.
— Кого же?
— Три учителя. Медицинский отряд Красного Креста — пять человек. Как видишь, уйма народу! Таких специалистов этот край еще не видел.
— Добре! — радостно воскликнул Лось.
— Ревкомовских работников — шесть человек. Одного милиционера.
— Вот милиционеров маловато. Контрабанда ведь у нас здесь.
— Этот милиционер один стоит двадцати. Косая сажень в плечах, а усы подлинней моих. Демобилизованный красноармеец из Барнаула. Заба-авный парень! Зашел как-то на мостик, смотрит на приборы, на карту, где я прокладываю курс, и спрашивает: «А трудно выучиться на капитана?» «Потрудней, говорю, чем на милиционера». — «Но-о, говорит, милиция — самая важная должность. Охрана порядка». Служби-ист такой!
Капитан помолчал.
— Ну-с, прибыли еще работники пушных факторий. Ты знаешь ведь «Норд компани» «сгорела». Расторгли с ней договор. Ликвидироваться будет. Организовалось советское Охотско-Камчатское акционерное рыбопромышленное общество. Сокращенно ОКАРО называется. Вот придумали слово! Прямо по-японски! Это ОКАРО и пушниной будет заниматься. А «Норд компани» — гуд бай!
Это сообщение удивило Лося. Удивило тем, что в Москве, как он думал, не могли знать положения на месте и все-таки пришли к правильному решению. Даже досадно было, что это решение принято без участия его, уполномоченного ревкома. И, вздохнув, Лось сказал:
— До этой ликвидации «Норд компани» мы здесь сами додумались. Только, черт возьми, почта наша лежит до сих пор в шкафу. Вот связь какая! Была бы связь, наши соображения как раз попали бы в самую точку…
— Значит, Москва предвосхитила твои мысли? — улыбнувшись, спросил капитан.
— Да-да! Удивительно! Далеко отсюда Москва, а знает, что здесь надо делать. Правильно решили. Без американцев обойдемся. Революцию сделали, а уж торговать как-нибудь научимся.
— Безусловно! — пробасил капитан. — В стране идет наступление по всему хозяйственному фронту. И что удивительно — мне один архангельский капитан рассказывал, — еще шла гражданская война, а Ленин уже дал поручение разыскать материалы по месторождению ухтинской северной нефти. Какой человек! Вот и сюда для начала привез тебе геолога. Будет разнюхивать, чем тут пахнут горы. Горжусь, горжусь молодой Россией!
— Да, для геологов работа здесь найдется, — сказал Лось, вспомнив о горах, где капризничает компасная стрелка.
Капитан глотнул коньяку и продолжал:
— А ты знаешь, с момента революции я ведь был в бегах. На Дальнем Востоке, как тебе известно, была такая правительственная чехарда, что тошно становилось. Я смотрел, смотрел… Вира якорь — и угнал пароход. Вот этот самый. На китайской линии работал, как извозчик, без родины! Потом пришла Советская власть, я вернулся во Владивосток, замазал старое название корабля и написал: «Совет»…
Лось с улыбкой слушал капитана, который рассказывал это и в прошлом году.
— Радиста и рацию привез тебе, чтобы не был ты одиноким здесь.
— Что ты говоришь! — обрадовался Лось. — Ну, Михаил Петрович, за рацию придется выпить еще твоей божественной горилки.
— За такое дело не выпить, — надо быть брашпилем, — сказал капитан, наливая стопки. — Да… с прошлой навигации тебе письмо вожу. Тогда, на обратном пути из Колымы, не попал к тебе. Привез его во Владивосток. Возил домой, в Шанхай, в Нагасаки, в Дайрен. И все же вот доставил адресату. Помнишь Толстухина? От него… И еще одно есть… — Капитан весело подмигнул: — От жены. Но предупреждаю: читать его будешь не в моей каюте. Кто знает, что она там написала? Может быть, она поносит меня самыми последними словами и ты после этого не захочешь со мной и стопку держать?
Лось с волнением взял письмо, узнав знакомый почерк жены. Ему и самому хотелось прочесть письмо в уединении, подумать над ним, вспомнить далекую молодость, когда он был машинистом, а она — учительницей. Это ведь ей он обязан своей грамотностью. Лось бережно положил письмо в бумажник.
— Вы видели ее, Михаил Петрович?
— Да. Перед самым отходом из Владивостока вбегает ко мне женщина. Возбуждена, глаза горят — и сразу с допросом: «Товарищ капитан, вы все время работаете на „Совете“»? — «Да, все время, говорю, плаваю на „Совете“». Она думает, корабль — это какой-нибудь ревком или завод! «И в прошлом году, говорю: пла-а-вал на нем». Спрашивает, не знаю ли я Лося. «Ну как не знать! В прошлую навигацию, говорю, сорок дней вместе шли». — «Где шли?» Ха-ха-ха! Она думает, что на пароходе не ходят, а обязательно ездят. Ну-с, спрашивала, где ты и что ты. Собралась к тебе. Отговорил ее, отговорил. Сказал ей всю правду. «На пустынный берег, говорю, высадил Лося. Что теперь с ним, и сам не знаю». Не рекомендовал ей отдавать концы, не рекомендовал…
— Пожалуй, правильно сделал, Михаил Петрович, — неуверенно сказал Лось.
— Ну, разумеется, я же знаю край. Вот обживешь место, дом выстроишь, тогда и поднимай паруса. Так я и сказал ей… А рвется она к тебе! Наши капитанские жены не отличаются этим качеством. Привыкли, чертяки, жить без мужей… Ну, давай выпьем… Митрич, еще картошки! — крикнул капитан, доставая маслины и засахаренный лимон.
— Как жизнь идет на материке, Михаил Петрович?
— Жизнь идет по курсу, заданному Владимиром Ильичом. Идет прямым курсом, ломая и рифы и подводные камни. Разумеется, не без бузотеров. Ну да ведь их понемногу списывают с палубы. Иначе и нельзя. Я по себе сужу: распусти экипаж — и пойдешь на дно… раков кормить.
Грохотали лебедки, веселый шум стоял на палубе, в трюмах. В иллюминатор капитанской каюты доносилось: «Вира!», «Майна!»
— Домище привез тебе на двадцать комнат. Три школы. Будешь жить теперь, как монакский президент.
Лось задумчиво покачал головой.
— Мало это, Михаил Петрович. Три школы… Сам знаешь, какое побережье. Это тебе не монакское государство.
— Э, батенька мой, ты думаешь, «Совет» резиновый? Хватит для начала. И Москва не сразу строилась.
Капитан крикнул:
— Митрич, старпома ко мне!
Явился старший помощник; капитан сказал:
