Таврия - Гончар Олесь (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Компания наседала на него с грубыми угрозами.
— Ты! Черномазый нахал! — гаркал по-английски Артур, подступая к негру сбоку. — С тобой пошутили, а ты принял все за чистую монету — серьезно решил посягнуть на честь белой девушки!.. Слишком многого ты захотел! У нас в Канзасе таких вещей не прощают… Ты слыхал, парень, когда-нибудь о суде Линча?
— Здесь ваш суд не действует, — с достоинством отвечал негр американцу.
— Мы найдем на тебя другие суды, — брызгал пеной Вольдемар. — Сейчас же убирайся вон из моего имения! А не то посажу чеченцев на коней, прикажу гнать за межу! А межи мои, знаешь, не близко!..
— Сказано: убирайся! — пищал и прыщеватый Родзянко. — Кретин! Столько дают, и он еще не берет!..
— Не торгую, — коротко ответил Яша, идя к выходу.
Очутившись во дворе, он бегом кинулся к дому приезжих, к оставленной под свадебным деревцом молодой.
Дверь была уже заперта, а на крыльце негра встретили Сердюки и чеченцы. Трижды он бросался, обезумевший, по ступеням к двери и трижды челядь, столпившись, отбрасывала его с крыльца обратно. А в зале тем временем еще сильнее ревели медные херсонские трубы, и Ганна в неистовстве билась лбом в тяжелые дубовые двери, напрасно стараясь пробиться сквозь них к своему любимому…
Вскоре возле дома появились верховые с арапниками в руках, чтоб гнать негра за межу.
Прогнали его лишь до мурашковского парка, а там негр, выскользнув из-под арапников, на руках перемахнул через сетку в чащу — и был таков…
Еще видел его в тот вечер Валерик, когда, поздно выйдя от Мурашко из библиотеки, остановился было немного подышать воздухом на знакомой дорожке, которая вела в сад. Негр, откуда ни возьмись, с глухим стоном выскочил на дорожку, сжимая кулаки, не видя ничего перед собой. Бежал и тяжело, глухо ревел, как смертельно раненный зверь. Вихрем прошумел мимо парня, едва не сбив его в темноте с ног, и, не оглянувшись на тревожный оклик Валерика, исчез в темной глубине сада, зашелестел где-то в чаще, как в девственных зарослях своей родной тропической Африки. Только надсадный могучий стон его был еще некоторое время слышен, потом и он заглох.
Нашли негра только утром в другом конце сада, невдалеке от панских хором…
Насмерть перепуганная, прибежала в то утро Светлана Мурашко к матери:
— Мама!.. Яшка… Наш Яшка повесился!!!
Лидия Александровна, побелев, схватилась рукой за перила веранды. Стояла какое-то время неподвижно, оцепенев от ужаса.
— Затравили, — наконец прошептала она.
Галопом мчались в горячей степи верховые. Спешили со всех концов — с токов, таборов, экономий — напрямик к главному поместью.
Солнце стояло в зените. Расплавленным стеклом дрожал воздух, горела земля, потрескавшаяся, раскаленная так, что, казалось, не остыть ей и ночью. Изнывали на пастбищах отары, ревели стада у колодцев в ожидании, пока набежит вместо вычерпанной новая вода.
Степь лежала, словно парализованная зноем. Нигде ни арбы со снопами, ни пыли на току… Лишь одинокие всадники мчались напрямик в Асканию, пригибаясь к гривам, не жалея арапников.
Одним из первых подскакал к главной конторе Савка Гаркуша. Бросил нерасседланного коня у коновязи и бегом пустился к крыльцу, где уже стоял чем-то озабоченный паныч Вольдемар с главным управляющим, урядником-чеченцем и несколькими чинами конторской челяди.
«Вишь, прохлаждаются здесь в тени, а ты там отдувайся да наживай себе смертельных врагов!» — подумал на ходу Гаркуша и, остановившись в нескольких шагах от крыльца, с ненавистью гаркнул:
— Бунт, паныч, на току! Отказываются молотить!
— И у тебя? — раздраженно спросил паныч, и Гаркуше сразу стало легче: значит, каша заварилась не только у него в таборе.
А паныч уже цедил сквозь зубы:
— Положись на вас, доведете вы меня, бестии.
— Осмелюсь напомнить, паныч… Я не раз просил приставить ко мне в табор чеченцев для порядка…
— Молчи, дурень… Позволь мне знать, куда кого ставить… Что они требуют… те, твои?
— Воды!
— Помешались все да воде, — пожал плечами паныч, обращаясь б управляющему.
— Из-за воды все и началось, — продолжал Гаркуша. — Чтоб пайки водяные отменили, чтоб свежую возили на ток, с артезиана…
— Ха! А пива мюнхенского не заказывают еще?.. Распустились до последней степени!
Тем временем во двор, роняя мыло в пыль, влетали верхами, кто в седле, а кто и без седла, мордастые, загорелые приказчики и подгоняльщики с других токов. Растерянные, встревоженные, виновато подходили к крыльцу, выкладывали панычу лихие вести. Всюду творилась черт знает что!
— Взбаламутились, чуть бочки не побили…
— А у меня из паровика воду выцедили, делить стали…
— А мои просто легли и лежат: сам молоти!
— Мы, говорят, бастуем… Пока не удовлетворите, не станем на работу — и квит!..
Паныч шагал по крыльцу, то снимая, то снова надевая пенсне. Дело принимало плохой оборот, хуже, чем он представлял себе поначалу. Пахло тут не случайными беспорядками, за всем этим чувствовалась чья-то единая, твердая, направляющая рука. Все тока прекратили работу, все в одну точку бьют… Забастовка? Общая забастовка сезонников? После 1905 года такого еще не было в Фальцфейновских имениях… А сушь, а тысячи копей недомолоченного хлеба стоят! Как же быть? Податься к губернатору? Вызвать казаков? Но это тоже не дешево обойдется… Газеты поднимут шум… Придется не только овсом и смушками платить, а и своим либеральным реноме расплачиваться.
Было над чем поломать голову… А тут еще, услыхав про водяной бунт, явилась к конторе, под руку с игуменьей, Софья Карловна, стала допытываться, не идут ли забастовщики на Асканию.
— Никуда они не идут, — нервно ответил матери Вольдемар. — До этого еще далеко.
Барыня под своим кокетливым зонтиком облегченно вздохнула.
— У меня сейчас чаплинские сидят, — поджав губу, начала она рассказывать сыну, но Вольдемар вдруг взвился как ошпаренный.
— Их еще тут не хватало! Чего им надо, разбойникам?
— Погоди, Вольдемар, выслушай меня сначала. Это совсем не те, кого ты имеешь в виду. Приехал чаплинский священник с церковным старостой, и, по-моему, они хорошую вещь предлагают… У них там тоже неспокойно, голь становится все нахальнее, грозит пойти на наши колодцы…
— Что они предлагают? — нетерпеливо спросил паныч, чувствуя себя сегодня вправе разговаривать с матерью независимым, почти грубым тоном.
— У них возникла идея, — закатила глаза Софья Карловна, — устроить совместный крестный ход по полям с иконой касперовской божьей матери [10]. В частности, они просят, чтобы наш хор мальчиков также принял в нем участие… Ты как считаешь?
— Детская молитва, — промолвила игуменья, неприязненно глянув на еретика-паныча, — доходит до бога быстрее.
— Напрямик то есть? — заметил какой-то приказчик. — Нам этого и надо, у нас тоже все кричит — дождя… По две пары волов запрягаем в плуг, глыбы такие выламывают, что молотом не разобьешь…
— Я не возражаю, — сказал матери Вольдемар, сдерживая раздражение. — Идите, устраивайте…
— А об этом… о бунте в степи, ты, надеюсь, дал уже знать кому следует?
— Маман, прошу вас не вмешиваться в эти дела, — раздраженно бросил паныч. — Идите, ради бога, мы сами тут как-нибудь разберемся…
Зонтик обиженно подпрыгнул в воздухе и неторопливо поплыл между расступившимися перед ним приказчиками.
Появление каждого нового гонца из степи действовало на паныча все болезненней. Ни один ничем не порадовал, привозили только неприятности, одна хуже другой. Подгоняльщику Грищенко, который последним приплюхал без седла с далекого табора Кобчик, паныч не дал даже рта раскрыть.
— Каналья, ты еще смеешься? — ошарашил он беднягу (хотя тот и не думал смеяться). — Тебе весело? Вычесть из его жалованья за бунт, за весь простой молотилки на Кобчике…
И тут же накинулся на других:
— А вы куда раньше смотрели? За что я вас кормлю, за что вам деньги плачу?
