Вербы пробуждаются зимой (Роман) - Бораненков Николай Егорович (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Мотоцикл подкатил к дому. В саду уже вовсю шла расправа с пасекой. С забора было снято звено, и машина подогнана к ульям. Двое незнакомых мужчин тяжело тащили по деревянным стеллажам синий домик. Третий, лысый, в черном костюме, зажав под мышкой желтый портфель, помогал плечом и весело выкрикивал:
— Раз, два, взяли! Еще взяли! Сам поедет. Сам пойдет!
Плахин стал между стеллажами, грудью заслонил борт кузова.
— Не поедет и не пойдет, — сказал он грозно и решительно.
Грузчики остановились. Лысый человек вышел вперед, ударил ладонь о ладонь:
— Вы кто такой?
— Я комбайнер. Хозяин пчел. А вы-то кто? Как смели?
Лысый достал из кармана потрепанную книжечку с золотым тиснением, поднял в ладони ее.
— Агент райфо. Или, как говорится, государственное лицо.
— Вы не агент, а разбойник, — сорвался Плахин. — И лица у вас нет. Лощеная доска вместо него.
— Понятые? Понятые! — закричал агент, оглядываясь по сторонам и ища кого-то. — Будьте свидетели! Нас оскорбляют. Позор!
Он подбежал к улью и, нажимая плечом, закричал на безучастно стоявших рабочих:
— Чего торчите? Грузить! Немедля грузить!
Плахин с силой сунул улей назад. Агент райфо упал навзничь. Краем улья ему прижало ногу, и он заохал.
Лена подбежала к Плахину, схватила его за рукав, потянула назад.
— Ванечка! Ваня. Не надо. Уйди. Умоляю тебя.
Агент выбрался из-под улья и пустился в пролом забора, теперь уже храбрясь и грозя:
— Вы это попомните! Ответите. Узнаете, как на государственных лиц нападать.
— Валяй, валяй! Не оглядывайся, — пригрозил Плахин кулаком. — «Государственное лицо». Тошно государству от вас.
Грузчики тут же уехали. Подошел дед Архип. Он был подавлен и огорчен случившимся. Помогая поставить улей на место, охал, взмахивал руками.
— Вот горе-то какое. Вот беда…
— Какое горе, Архип Архипыч? О чем вы? — спросил Плахин.
— Скандал-то вышел. Засудят!
— Я его не трогал. Не за что судить.
— Так-то оно так. Только бывает, и правду в кривду обращают, сынок. Пес с ней, с пасекой. Отдал бы от греха.
— Ни за что.
— Да уж вижу. Нашла коса на камень. Ах ты, какая беда!
Кряхтя, качая головой, дед Архип тихо побрел домой. Он еще пуще сгорбился и как-то сразу намного постарел, стал странно маленьким, худым. Ветер свободно трепал холщовую рубашку на его спине, латаные брючишки.
С мальчонкой на руках подошла Лена. Глаза ее были заплаканы.
— Что же будет, Ваня? — спросила она тихо и жалостливо.
Плахин взял сына, потрепал его за светлые, как у матери, волосы, посадил на плечо.
— Пасека будет, Ленок. Большая пасека. Правда, сынок?
— Лав-да, — с трудом выговорил мальчишка.
— Ты все смеешься, — упрекнула Лена. — А как осудят? Что я буду делать одна?
— Дед Архип говорил: «Бог не выдаст, свинья не съест».
Лена молчала. Что ему говорить? Все в шутку обращает. А разве это шутка? Грозил-то как. «Я его загоню, где Макар коз не пас. Откуда назад не приходят». А вдруг да правда? Что будет тогда?
Плахин обнял жену.
— Не горюй. Выше голову.
— Но нельзя же так.
— Можно. А унывать нельзя. Никогда.
Лена внимательно посмотрела на мужа. Он совсем стаж другим. Совсем. От прежней грусти нет и следа. Смеется, шутит, только изредка бывает злым и хмурится, увидев в доме или в колхозе беспорядки.
Проводив мужа до мотоцикла, она взяла его, как когда-то на станции, за руки, глянула успокоенно и счастливо.
— С чего ты такой? Скажи?
— Какой?
— Ну, неунывающий.
Плахин вздохнул.
— Был у меня дружок на фронте. Степаном звали. Уж не знаю, где он теперь. Но по смерть не забыть. Четыре года с ним протопал. Где мы только, в каких заварухах не побывали, Но никогда, ни разу я не видел его унылым. Даже под пулями, у смерти на глазах и то он смеялся.
— Значит, ты от него таким стал?
— Да, Лена. Ему спасибо. И тебе большущее.
Он поцеловал жену, сынишку, пообещав покатать его, когда уберет пшеницу, сел на мотоцикл и умчался в поле.
В тот час, когда агент районного финансового отдела Дворнягин пытался забрать у Плахина пчел, к домику лесничихи Варвары подкатил на старом, дребезжащем велосипеде мальчишка-почтальон. У калитки палисадника его встретила сама хозяйка.
— Витенька, соколок, — залебезила она. — Умаялся? Экую даль отмахал… Иди отдохни чуток. Медом тебя угощу. Ступай, желанный.
Варвара сняла с плеч доверчивого Витьки набитую газетами, журналами сумку и повела его к столу, где уже стояло блюдце с ароматным медом и лежала краюха ржаного, пахнущего тмином хлеба.
Витька снял кепку и, как у себя дома, навалился на еду. Он уже привык к угощениям. В доме Варвары каждый раз его ждало что-либо вкусное. То пирог с калиной, то рулет из каши, то шмат ветчины, а то вот и блюдце с янтарным медом. А пока он лакомился Варвариным угощением, за стенкой в его сумке вовсю орудовал брат Денисий. Он ловко вскрывал деревянным ножичком письма, бегло прочитывал их и, если там было что-то интересное, совал письмо в свой волшебный сундук «божьих вестей». Туда же складывались и газеты с особо важными статьями. Денисий придерживал тут их дня два-три, а за это время к нему на моление приходили старухи, и он им с «божьей» точностью предрекал события, горькие и радостные вести.
Однажды Витька заметил, что немой Денисий тайком вытащил из его сумки газеты и спрятал в сундук. Мальчишка пожаловался Варваре, но та успокоила:
— А ничего, сынок. Ничего страшного. Завтра раздашь. Все одно лутошинцы их не читают. Скуривают только.
Так и стал Витька-почтальон невольным поставщиком «небесных» новостей для «говорящего с богом» Денисия.
Из уст этого же Витьки узнал Денисий о происшествии в плахинском саду. И когда за советом к Варваре пришла Лена, он мимикой и жестами объяснил, что обо всем уже знает и нынче же обратится к богу за помощью. Ей же он велел молиться всевышнему и почаще заходить.
Варвара почему-то злилась.
Однажды в гостинице Сергею вручили письмо. В первую минуту он подумал, что оно от Аси. Но сразу узнал почерк Нади. Однако еще теплилась надежда, что в него вложены листки от Аси, и Сергей нетерпеливо разорвал конверт. Нет. В нем только один листок с мелким кружевным почерком Нади.
«Здравствуйте, Сережа! — начиналось ее письмо. — Передаю Вам скромный привет от себя и огромный от Аси. Извините, что долго не отвечала на Ваше письмо. Вот, скажете, какая. Даже двух слов не могла написать. Зазнайка. Но это, Сережа, вовсе не так. Просто в эти дни меня не было дома. Я лодырничала в доме отдыха под Москвой. А как приехала и прочла письмо, сразу отвечаю. Вы спрашивали: „Как там Ася? Каково у нее настроение?“ Что я могу Вам сказать? Зря Вы с ней поссорились. Ася девчонка хорошая, и мне кажется, она любит Вас. Нагрубила же она Вам, может, нарочно, чтоб Вы крепче ее любили…»
Сергей горько усмехнулся, покачал головой. «„Нарочно, чтоб крепче ее любили“. Нет, Надюша, это было не нарочно. Сердце не обманешь. Она говорила вполне серьезно». А Надя как назло продолжала развивать эту мысль.
«И то, что с Дворнягиным однажды прошлась, — вовсе ничего не значит. Он не нравится ей. А вот о Вас она часто вспоминает. Особенно Волгу. Помните?»
«Неужели обо всем рассказала Наде? Похвасталась? Проговорилась?» — с тревогой подумал Сергей. Нет, он не хотел бы этого. И неужели она такая глупая, чтоб обо всем говорить? Не может быть. Девушки в таких случаях бывают скрытные. Даже лучшим подругам не признаются. Но почему все же про Волгу намекнула Надя и дважды подчеркнула слова «особенно Волгу»? Возможно, дальше объяснит. Нет. Совсем другой разговор: «В доме отдыха было что-то скучно. Мало молодежи. Больше пенсионеров. Но я каталась на лодке, ходила в лес и чуточку вспоминала Вас. Надя».
Сергей мысленно перекинулся в березовое Подмосковье, живо нарисовал в своем воображении девушку в зеленом спортивном костюме, красной шапочке с белым помпоном, и ему вдруг стало жаль, что Надя вспоминала о нем только «чуточку». Почему?
