След человеческий - Полторацкий Виктор Васильевич (читать книги полностью txt) 📗
Узнав, о чем ее просят, Ольга Ивановна согласилась, но пожелала проверить инструмент. Ее проводили в холодный зал. Открыв рояль, докторша побренчала по клавишам и объявила:
— На этом инструменте играть невозможно.
Буржуазии было возможно, а для пролетарских детей нельзя? — багровея лицом, сурово выговорил начальник ЧК Золотов.
— Рояль совершенно расстроен.
— Это, должно быть, Сашка Сильченко доконал ее,— сконфуженно объяснил Гусев.— Он, значится, одним пальцем «Интернационал» тут разучивал.
— А настроить вы можете? — спросили у докторши.
— Нет, тут нужен настройщик.
Но человека, который мог бы настроить рояль, в рабочем поселке не было. Тогда решили послать секретаря Союза коммунистической молодежи Сильченко, как главного виновника порчи рояля, в губернский город Владимир за настройщиком. Мастера привезли, и за два фунта хлеба он наладил инструмент. Сильченко же вызвался привезти из лесу елку. Ее установили в зале. Татьяна Матвеевна и Поля Ягодка начали убирать зеленое деревце гирляндами, склеенными из разноцветной бумаги, стеклянными шариками, которые для такого случая выдули заводские стеклодувы. Работники Совдепа по нескольку раз в день заходили поглядеть, как украшается елка.
— Тут, значится, свечки нужны бы,— мечтательно говорил Гусев.— Да где их возьмешь теперь?
— Свечки я, пожалуй, достану,— обнадежил начальник ЧК.— С попом поговорить надо.
Какой разговор состоялся с попом, Золотов оставил при себе, но два десятка тоненьких церковных свечей передал Поле Ягодке.
Вечером 31 декабря Дом коммуны сиял всеми окнами. С утра натопленные печи источали сладостное тепло. Матери привели ребятишек. В прихожей, на первом этаже, навалом лежали пальтишки. Поля Ягодка, повязанная новой красной косынкой, разрумянившаяся от волнения и словно помолодевшая, кричала: «Постойте, постойте... Сейчас я свечки зажгу!»
И вот распахнулись двери просторного зала. Нарядная елка, сверкающая огнями, вызвала шумный восторг. Ольга Ивановна, ударив по клавишам, заиграла «Турецкий марш». Сам Никифор Гусев сказал приличествующее торжественному моменту слово. И забурлило веселье. Татьяна Матвеевна и две молоденькие учительницы завели хоровод. Пели «Смело, товарищи, в ногу», «Каравай» и протяжно-жалостливую «Слети к нам, тихий вечер, на мирные поля». Потом одна из учительниц спросила:
— Дети, кто из вас знает стишок или песенку?
— Я знаю песенку,— сипло отозвался черноглазый
малыш лет шести в ситцевой синей рубашке и смущенно потупился.
— Вот и отлично,— похвалила учительница.— Как тебя зовут, мальчик?
— Леха.
— Это же Ленька Маринцев! — обрадовано выкрикнула Поля Ягодка.— У него отец в Красной Армии.
— Леня, так спой же нам песенку! — сказала учительница.
Осмелевший мальчик шагнул вперед, шаркая большими подшитыми валенками, уставился ясными глазами на елку и, шумно шмыгнув носом, запел:
Тятька с мамкой на полатях,
А я, мальчик, на полу.
Тятька мамке греет спину,
А я, бедный, никому.
В зале громыхнул хохот.
Поля Ягодка, схватившись руками за живот и будто переломившись, смеялась до слез. По лицу учительницы пошли красные пятна.
— Вот это, значится, удружил! — качал головою Никифор Гусев.
— А я еще знаю,— окончательно осмелел отважный певец.
— Нет, нет. Довольно,— сказала Татьяна Матвеевна.— Теперь, дети, давайте петь хором. Ну-ка! — И, как регент, взмахнув руками, начала неестественно тонким голосом:
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла...
Тут в дверях зала появился чем-то взволнованный Сильченко. Беспокойно пошарив глазами, он нашел Гусева и, протиснувшись, зашептал ему на ухо.
Никифор нахмурился, кивнул головой одному, другому и озабоченно направился к выходу.
— Куда? — шепотом спросила у него Поля Ягодка.
— Ты, Пелагея, значится, займись тут. А мы — по делу...
Татьяна Матвеевна продолжала петь про зеленую елочку, детишки нестройно вторили ей, а докторша старалась подобрать мотив на рояле, что было не так-то просто. Веселье било ключом. Лишь Поля Ягодка все оглядывалась на дверь.
Гусев вернулся минут через сорок.
— Ну, как тут? — спросил он, весело улыбаясь.— Поди-ко, уж и гостинцы пора раздавать. Ну-ка, Поля, распоряжайся.
Две женщины внесли в зал большую корзину, наполненную мелко нарезанными кусочками черного хлеба.
— Хлеб!.. Хлеб!.. — восторженно закричали детишки.
— Хлебушек! — зачарованно прошептала чья-то белокурая девчушка и всплеснула руками.
— Становитесь в очередь, да не толкайтесь, всем хватит,— деловито распоряжалась Поля Ягодка.— Всем, говорю, достанется. По целой четверке и по две сушеных грушки вышло. Вот вам гостинцы-то.
Ребятишки толпились вокруг нее, тянули ручонки, и она совала в каждую руку по кусочку колючего, тяжелого, но так завлекательно пахнущего черного хлеба.
Одни ребята тут же торопливо и жадно жевали, другие, отойдя в сторонку, рассматривали черные куски, будто это были сладчайшие пряники.
После раздачи хлеба Татьяна Матвеевна стала снимать с елки стеклянные шарики и одаривать ими детей. Леньке Маринцеву она дала сразу два.
Поля Ягодка гасила догоравшие свечи. Внизу матери одевали своих ребят.
Елка кончилась. В Доме коммуны остались только свои, совдеповцы. Все собрались в кабинете Гусева.
— Никифор, чего молчишь, что там случилось-то? — начала Поля Ягодка.
— Что, что... Склад хлопка на прядильной подожгли.
— Господи! Как же теперь?
— Значится, потушили. Заметили вовремя. Я ведь Бережкову и Золотову загодя сказал, чтоб наряды усилили. Кипы три всего обгорело. А эти, которые поджигатели, через фабричный двор сиганули, но Золотов со своими ребятами и Сашка Сильченко вдогон за ними пошли. Да вот, кажись, и вернулись,— сказал председатель, прислушиваясь к топоту шагов на крыльце.
В кабинет вошли облепленные снегом, возбужденные начальник ЧК и Сашка Сильченко.
— Ну? — спросил Гусев.
— Все! — ответил Золотов и, вырвав из рук председателя самокрутку, жадно затянулся едким дымком самосада.— Троих взяли живьем, а двух — в том числе самого Юшку — ухлопали. Юшку-то вот Александр срезал.
— Он по мне из нагана ударил,— сказал Сильченко,— а я по нему... Подбежали, глядим — он хрипит уже и снег руками царапает...
— Ой, страсти какие! — охнула Ягодка.
— А елку-то все-таки мы устроили,— усмехнулся Гусев.— Значится, верх-то за нами остался.
— Иначе и быть не могло,— сказал Бережков.— Я так думаю, товарищ Гусев, что мы навечно теперь утвердились.
...Из тех, кто в канун девятнадцатого года устраивал эту елку, теперь, насколько я знаю, в живых осталась только одна старая пенсионерка Пелагея Андреевна Ягодкина. Да уж и тех, для кого Совдеп устраивал елку, тоже осталось немного — годы идут...
3. НОЧЛЕГ В ЛЕСНИКАХ
По делам службы мне понадобилось съездить в деревню Лесники, расположенную в Мещерской стороне, километрах в двадцати от станции Тума. Из-за снежных заносов автобус на этом участке не ходил уже вторую неделю. Подыскав на вокзале попутную подводу, я сторговался, подождал, пока подвозчик справит свои дела, потом уселся в широкие розвальни, прикрытые овсяной соломой, и мы поехали.
В полях было вьюжно и холодно. Порывистый ветер бросал в лицо колючие вихри поземки, трепал сухие кусты чернобыльника, кое-где торчавшие из-под снега, и теребил голые, заиндевевшие ветви придорожных берез. Небо сурово хмурилось сизыми тучами.
Подвозчик попался неразговорчивый, всю дорогу он сидел, завернувшись в дубленый тулуп, и только на ухабах, когда розвальни сильно встряхивало, он всем туловищем оборачивался назад, чтобы убедиться, тут ли еще пассажир.
