Золотые патроны(Рассказы) - Ананьев Геннадий Андреевич (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Видно, об этом же думал и Нефедыч, молчавший до самого дома.
За весь день так и не удалось расспросить Алексея о том, что произошло в скрадке, — мешал Павел. Делал он это, казалось, без всякого умысла. Варили обед — он работал вместе со всеми, дед позвал Алексея к ульям — он тоже предложил свою помощь; послал Нефедыч нас мордушки потрясти — и он с нами, в общем, вел себя, как обычно, услужливо. Это меня все же не успокоило.
«Завтра с Алексеем пойду на охоту», — решил я и во время осмотра мордушек договорился с ним об этом.
В тот день на пасеку пришел пограничный наряд. Дед угостил солдат медом, а они, выбрав подходящий момент, сообщили мне, что начальник заставы получил предварительный ответ. Все совпадает. Жил в деревне, уехал. Я поблагодарил их за информацию и попросил передать, что подозрений своих не снимаю.
После ужина, пожелав всем спокойной ночи, забрался я на чердак и стал слушать перекличку дроздов, крякух и сердитую ругань атаек. Не спалось. Внизу о чем-то разговаривали. Потом все стихло, и я заснул.
Разбудил меня громкий разговор, доносившийся из комнаты. Я различал голоса, не понимая слов. Особенно выделялся голос Нефедыча. Чувствовалось, что Нефедыч сильно рассержен. Что-то глухо стукнуло, резко распахнулась дверь. Я решил спуститься вниз и узнать, в чем дело, но когда подошел к дверке, то увидел, что лестница убрана, а кто-то торопливо идет к озеру. Потом слышно было, как устанавливают весла. Скрипнула уключина.
Я спрыгнул на землю, быстро вошел в комнату и услышал тихий, но непривычно строгий голос Нефедыча.
— Завтра чтобы здесь его ноги не было. Понял? Не останешься без него — мотай и ты. Иди к своим баптистам. Привел…
Я чиркнул спичку и зажег лампу. Дед стоял возле Алексея, запустив пятерню в бороду. Лицо у него было злое. Алексей сидел с опущенной головой и теребил пальцами полу рубахи.
— Что случилось, Нефедыч? Где Скворцов?
— Взбрыкнул, видишь ли, Скворцов этот. Как намедни Алеха. Ни скажи слова супротив.
— Да где же он?!
— Что о нем думать. Прийдет, не съедят волки.
Я ничего не мог понять из ответов пасечника и попросил объяснить поподробней, что все-таки произошло между ними. Оказывается, в скрадке, во время охоты, Скворцов рассказывал Алексею о том, как хорошо жить за границей, особенно тем, кто верит в бога. Молись — никто тебе слова не скажет. Не первый раз вел разговор Скворцов с Алексеем на эту тему, и Алексей всегда слушал его внимательно, но в скрадке, как считал Алексей, разговаривать некогда, нужно ждать утку. Он нервничал, вскидывал ружье с запозданием и все время мазал. Но там, в скрадке, он ничего не говорил Скворцову. Лишь когда увидел у нас хорошую добычу, охотничья гордость его была задета, и он грубо оборвал приятеля. Сегодня дед вновь предложил пойти постоять зорьку в камышах. Сказал, что Алексея возьмет с собой и научит стрелять не только по тем уткам, которые садятся на голову. Задетый несправедливым обвинением, Алексей ответил, что в ту охоту показал бы себя, если бы Скворцов не отвлекал его разговорами. Нефедыч начал стыдить Скворцова, тот сделал вид, что его обижают слова пасечника, но спорить с ним не стал, а вышел из комнаты. Все это я понял из сбивчивого рассказа Нефедыча.
— Но ведь он, деда, по-божески говорит…
— Я те дам по-божески! Я те…
— Вот что, — прервал я воинственную речь старика. — По-божески или нет, мы потом разберемся, а сейчас давай, Алексей, на заставу. Только бегом. Сколько силы хватит. Передай: Скворцов может сегодня попытаться уйти за границу.
— Куда-а?!
— За границу! Некогда мне сейчас объяснять. Сам поймешь потом. Сейчас — бегом давай!
Я и сам не был вполне уверен, действительно ли Скворцов попытается сегодня уйти за кордон, может, он вовсе и не собирается делать этого, может, я неправильно оценил человека, но если у него такие намерения есть, то осуществить их он попытается именно сегодня. Вывод этот я сделал потому, что Нефедыч, когда отчитывал Скворцова, сказал, видимо, ему, чтобы уезжал с пасеки. Наверняка сказал. А это разрушало все его планы, поэтому он обязательно ускорит их осуществление. Очень сильно насторожило меня и то, что Скворцов убрал лестницу от чердака. Случайно сбить ее он не мог. И, кроме него, сделать это тоже никто не мог. «Нет, медлить нельзя», — думал я, пока слушал Нефедыча.
Мы с Нефедычем осмотрели чемодан Скворцова. Набитого папковыми патронами патронташа, который он после охоты положил в чемодан, не было. Это еще больше подтвердило мое предположение.
Из-за рощи поднялась луна. Когда мы вышли на крыльцо, Петька кинулся к деду и начал скулить, будто оправдываясь за свою оплошность.
— Ничего, Петя! Кто ж его знал.
Ружья наши висели на столбах летней кухни, но моего патронташа, приготовленного к завтрашней охоте, не оказалось. В темноте Скворцов перепутал свой с моим. Мое ружье было двенадцатого калибра, у Скворцова — шестнадцатого.
«Значит, двадцать четыре патрона у него, — подумал я. — Не сорок восемь».
Но и мне стрелять было нечем. Нефедыч, однако, предложил мне свою «дедовскую» одностволку, которая, по его словам, бьет без промаха, а сам взял ружье Алексея, тоже одноствольное. Посоветовавшись, мы решили идти в обход озера — по чистому месту можно двигаться быстрее, чем через камыш. Нефедыч пошел с тыла, я — от границы.
Проверив берег озера, я шел по краю разливов, вглядываясь в редкий камыш и осматривая илистые берега и траву между озерцами. Луна светила хорошо, но иногда все же приходилось зажигать фонарик. Прошло около двух часов, Алексей, видно, уже добрался до заставы, рассказал обо всем; пограничники, должно быть, перекрыли границу и скоро прибудут сюда с розыскной собакой. Уйти Скворцов не уйдет, в этом я был уверен, но обнаружить след нужно здесь, у выхода из камыша, — в горах это сделать трудно, почти невозможно — и потом пустить по следу собаку. Я внимательно изучал каждый клочок земли, шел медленно, стараясь не вспугивать уток, а сам слушал, не взлетит ли где, тревожно крича, крякуха, не загалдят ли гуси. Было тихо.
Но вот впереди, из глубины разливов, вылетела кряковая. Кто это? Нефедыч или Скворцов? Фонарик я перестал включать и еще внимательнее всматривался в камыш и слушал. Вдруг, совсем недалеко, злобно залаял Петька, потом глухо взвизгнул и умолк. Я побежал. Неожиданно, метрах в десяти от себя, увидел я распластавшегося Петьку, рядом с Петькой Скворцова и, особенно ясно, направленные на меня стволы. Я упал на землю, прижался к ней, но выстрела не последовало — Скворцов вместо того, чтобы стрелять, стал отползать к камышам. Нужно было отрезать ему путь и остановить. Я поднялся и побежал вправо. Бежал и смотрел за Скворцовым, но он не стрелял, даже не поднял ружья, а продолжал ползти. Я крикнул: «Стой!» — и выстрелил, немного завысив. Скворцов не ответил на выстрел, но ползти перестал.
«Почему не стреляет?» — думал я и снова не мог ответить на это «почему».
Мы лежали недалеко друг от друга, и мне не составляло трудности всадить в него заряд, но я не делал этого, зная, что вот-вот должны прибежать с заставы. Я лишь время от времени стрелял поверх головы Скворцова, не давая ему подняться или уползти. Начинало светать. Вдруг Скворцов поднялся и, пригнувшись, побежал в камыш. Я вскочил и кинулся ему наперерез, но в это время выстрелил Нефедыч. Скворцов вздрогнул, остановился и, выпрямившись во весь рост, упал в камыш.
Когда я подбежал к нему, он, опираясь на ружье, пытался подняться. Пришлось выбить у него ружье. Скворцов негромко, но зло выругался и застонал. Подошел Нефедыч. В одной руке он держал одностволку Алексея, другой — прижимал к груди Петьку. Мне было жаль его, по-стариковски сгорбившегося, дрожащего от холода.
— Зачем, Нефедыч, в него стрелял? Куда он ушел бы?
— Ишь ты, сжалился. Он — не сжалится! — буркнул Нефедыч, посмотрел на Скворцова, помолчал немного и добавил: — Не сдохнет. А Петьки нет, готов Петька мой. Задушил, сволочь. Увидел, что я-то отстал. Убечь хотел, сволочь. Правильно ты его, Митрич, раскусил. А я… Жисть прожил, а как слепой кошак. Жаль, мало зацепил.
