Олеко Дундич - Дунаевский Александр Михайлович (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Выпьем, Милан, за победу над немцами, — предложил Дундич, подымая большую рюмку. — Чтобы наша Сербия была полностью очищена от них.
— И чтобы король Петр вернулся в Белград, — добавил Чирич.
— Обойдемся без него! — Дундич поморщился и поставил рюмку на стол. — За возвращение короля чокаться не буду! Русские своего царя сбросили, стоит ли нам, сербам, держаться за прогнивший королевский трон?
— Стоит, — спокойно ответил Чирич. — Петр не бросил армию, ушел с ней на Корфу. Находясь на греческом острове, он помнит о сербах, живущих в России. Наш Петр — не русский Николай!
— Я слыхал, — продолжал Дундич, — что в разные времена почти всех русских царей народ наделял разными кличками: были грозные, темные, кровавые, палкины… А знаешь ли ты, как солдаты прозвали нашего короля? Петр Розгин.
— Зачем пятнать доброе королевское имя?
— Откуда ты взял, что оно доброе? Когда ты был в плену, с согласия короля в сербских частях ввели розги.
— Короли правят Сербией не один год, не одно десятилетие.
— Ну и что же? — горячился Дундич. — Дом Романовых правил Россией свыше трехсот лет, но русские разрушили этот дом, прогнали романовых-палкиных, романовых-кровавых. Последуем их примеру и дадим побоку Петру Розгину.
— Не кипятись, Алекса. Генерал Живкович другого мнения. Он считает, что у русских свои, российские законы, а у нас, у подданных сербского короля, — свои, сербские. И то, что происходит в России, нас не должно касаться.
— Как не должно касаться? — Дундич вскочил с места. — Живкович хочет надеть повязки на наши глаза, чтобы мы не видели, что происходит в России, он хочет заткнуть наши уши ватой, чтобы мы не слышали, что говорят русские люди о своем бездарном царе, о его продажном дворе…
— Я и без повязки и с повязкой все вижу, — хитро усмехнулся Чирич.
— Что же ты видишь?
— Вижу, что уже одного сербского офицера русская революция подхватила. Ты человек горячий, нерасчетливый. Сначала действуешь, а потом осмысливаешь. Унесет тебя революция и выбросит где-нибудь далеко от берегов Моравы [8].
— Не унесет, я домой дорогу найду.
— Зачем одному ее искать? Скажу тебе строго доверительно: на днях весь корпус будет переброшен в другую, более спокойную страну.
— В какую?
Капитан наклонился к Дундичу и шепнул ему на ухо.
— А что делать во Франции? — воскликнул Дундич.
— Можно остаться в корпусе, продолжать войну на стороне Антанты, можно устроиться на работу в рудниках. Король получил гарантии от французского правительства: тем, кто пойдет на рудники, будет обеспечен хороший заработок.
— Обойдусь без Франции и ее франков. Я и в России не пропаду.
— Зря, Дундич, гневаешься на милую Францию. Если тебя она не устраивает, то французское правительство обещало оказать содействие в переброске наших частей на остров Корфу, чтобы там под знаменем короля…
— К черту короля! В нашей дивизии после Добруджи осталось мало дураков, которые захотели бы рисковать своей головой за королевскую Сербию.
— Не вздумай это сказать при опросе, — предупредил Чирич.
— При каком опросе?
— Публичном. В твоем полку он начнется завтра.
Чирич рассказал, как будет проходить публичный опрос. Каждый солдат и офицер обязан ответить перед строем, подчиняется ли он приказу короля и вместе с корпусом следует через Мурманский порт во Францию или же выходит из корпуса и остается в России *.
— Что ты ответишь, Дундич? — Чирич в упор посмотрел на подпоручика.
Не впервые подобные вопросы возникали перед многими поколениями Дундичей. С кем идти? На кого опереться? На Австро-Венгрию? Империя Франца-Иосифа уже много лет угнетает боснийцев и другие малые славянские народы, не раз она пыталась прибрать к своим рукам свободолюбивых сербов. На Францию? Ее правители с давних времен лелеют надежду поссорить южных славян с русскими, чтобы властвовать на Балканах.
Еще от своего деда Дундич слышал о том, как много лет назад владыка маленькой Черногории Петр Первый Петрович с достоинством отчитывал французского маршала:
«…Вы ненавидите и черните русских, — говорил мужественный черногорец, — а другие славянские народы ласкаете, чтобы только ваш император достиг цели. Но у всех нас, славян, нет нигде другой надежды и славы, как с сильными и родными братьями русскими, ибо, если пропадут русские, пропали все остальные славяне, и кто против русских, тот и против всех славян».
— Я скажу, — ответил Дундич после некоторого раздумья. — Сбросив царя, русские не стали нашими врагами. Пусть негодуют живковичи и хаджичи — от этого наша любовь к новой России, вера в нее не пропадет, не погаснет. И если меня спросят: «Уедешь ли ты, подпоручик Дундич, во Францию?» — я не задумываясь отвечу: «Остаюсь в России». А что ты, Милан, скажешь?
— Подумаю, — уклончиво ответил Чирич. — Рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Надо прикинуть, стоит ли кукушку менять на ястреба.
…Когда Дундич вернулся в полк, на плацу уже были сооружены деревянные помосты с двумя лесенками — входной и выходной; штабные писаря составили списки.
После завтрака начался публичной опрос солдат и офицеров.
Старший офицер штаба, державший в руке список всего личного состава, выкрикивал:
— Андрич, Вукович, Гирич…
По правую сторону становились те, кто оставался в корпусе, по левую — кто навсегда порывал с ним.
Когда очередь дошла до Дундича, он не спеша взошел на помост. На его смуглом лице не было и тени волнения. Плац утих. Сотни глаз пристально смотрели на подпоручика: что он скажет?
— Остаюсь в России, — ответил Дундич, делая ударение на последнем слове, — чтобы в составе русской армии продолжать борьбу с немцами.
— А на французском фронте разве нам не придется иметь дело с теми же немцами? — не без ехидства спросил штабной офицер.
— С русскими без царя немцев бить сподручнее.
— Молчать! — остановил Дундича Хаджич. — Король повелевает офицеру своей армии подчиниться сербским законам.
— Мы не в королевской Сербии, а в свободной России. Сербские законы здесь не действуют…
— Бывший подпоручик Дундич! Именем его величества я лишаю вас офицерского звания, всех наград и отличий.
Сорвав с Дундича погоны, Хаджич повернул голову влево, в сторону тех, кто заявил о выходе из корпуса.
— Предупреждаю в последний раз. Если вы не уедете с корпусом, останетесь в России, то ваши глаза никогда не увидят голубого неба Сербии, ее гор и садов, а к вашим семьям мы применим…
Полковник сделал паузу.
— Мы уже это слышали от императора Франца-Иосифа, — крикнул кто-то.
В разгар мировой войны император издал указ о том, что каждый бывший солдат или офицер австро-венгерской армии, вступивший в славянскую дружину и попавший в плен на фронте, будет повешен без суда и следствия, а члены его семьи — расстреляны. Предупреждение Хаджича напоминало добровольцам о том, что, в случае выхода из корпуса, с их семьями, оставшимися на родине, при освобождении Сербии королевские опричники поступят точно так же.
— Наши семьи нас поймут, они нас оправдают, — выпалил Дундич, сходя со ступенек.
— Объясняться будете в Дарнице…
Хаджич объявил, что все, кто выходит из корпуса, по соглашению с правительством Керенского, будут переведены на положение военнопленных и отправлены в Дарницкий лагерь.
Что собой представляла Дарница, многие «выходцы» знали. Грязные, сырые бараки, окруженные колючей проволокой, понурые фигурки, бредущие под вооруженным конвоем, хлеб да вода.
Но Дундич не попал в Дарницу. За несколько часов до окончания опроса он тайком огородами ушел на близлежащую железнодорожную станцию. Выйдя на перрон, Олеко бросился к проходившему товаро-пассажирскому поезду и на ходу вскочил на ступеньки тормозной площадки. И вряд ли удержался бы он, если бы стоявший на площадке юноша вовремя не подхватил его.
— Вы сумасшедший! — закричал он. — Вам что, жизнь надоела?
