Сапоги — лицо офицера - Кондырев Виктор Леонидович (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Да вы что, мальчики? Кто же просится в стройбат! Туда по несчастью люди идут! — растерялся от изумления Казаков.
Робко удивляясь несообразительности офицера, они качали головами, нет, это хорошо, попасть в строители, там деньги платят, служишь не бесплатно, время даром не теряешь.
— Что вы скажете? — Казаков повернулся к сержантам. — На каторгу рвутся, думают, там деньги лопатой гребут!
— Для этой нищеты и десять рублей богатство! — презрительно и тихо сказал Изяев. — Надо собирать на калым, невесту выкупать.
Казаков хотел пошутить невесело, но сладкое предчувствие сбило дыхание, вступительные аккорды райской музыки грянули в душе его, пыльная жара несмело сгустилась в облачко трепетной надежды.
Надменно похлопывая прутиком по голенищу, лейтенант Горченко приближался спесивым верблюжьим шагом. Стальное лицо, сановитый взгляд и притворная отрешенность лейтенанта могли означать только одно — у него появились деньги.
Подойдя и глядя на заснеженные вершины, Горченко искуснейше сплюнул и с барской леностью повел головой, приглашая следовать за ним…
Натуральный налог
Сержанты оказались на высоте.
Это они, расторопно переговорив с призывниками, сразу же после переклички организовали нечто вроде сбора натурального налога. Каждый с легкостью поделился припасенными в дорогу продуктами и выпивкой. Вид двух набитых едой и бутылками кошелок побуждал к развитию этой разумной инициативы, и Горченко весело намекнул на денежные затруднения. Потолпившись и пошушукавшись, рота собрала своему симпатичному командиру двадцать пять рублей. Лейтенант разрешил отдыхать до завтра, до посадки в поезд, с достоинством поблагодарил и поспешил к друзьям.
Пиршество устроили сразу же за изгородью, над арыками, под глухими глинобитными стенами окраинных домов.
Горячая водка пилась неприятно, но местное сладкое вино имело ласковый вкус.
— Что творится, братья-славяне! — сокрушался Гранин. — Везем одних чучмеков! Они и разговаривать не умеют!
— Ты не огорчайся, прихватим за жопу — заговорят! — сказал Горченко. — Все они понимают, только прикидываются. Рассчитывают перекантоваться два года дурачками-придурками.
— Одно непонятно, — сказал Казаков. — Зачем такую ораву людей гонять из конца в конец Союза? Из Сибири везут в Молдавию, с Украины — в Среднюю Азию, отсюда — на Дальний Восток. Каждые полгода армия обновляется на четверть. Это сколько нужно составов! А мы плачем, транспорта в стране не хватает!
— Логика простая. Надо приучать солдат к незнакомым для них районам. Да и куда чучмеков девать? Через десять-двадцать лет они составят треть армии! Сам знаешь, какие они вояки! А если будет война с Китаем, им только там и место. Чем больше их перебьют, тем больше сбережем боеспособных солдат, — сказал Ваня Вольнов.
— А случится заварушка среди местного населения, кто усмирять будет? Мы, может, подумаем еще, прежде чем в кацапов стрелять, а черные, пожалуйста, только прикажи! — добавил Батов.
— Да и ты в чучмеков с удовольствием постреляешь! — засмеялся Рушников.
— Ну! — согласился Батов. — Они там, бляди, наверху эти варианты давно прикинули! Так что не волнуйтесь насчет транспорта…
— Вот именно! — воскликнул Сидоров. — Завтра посадим салаг в вагоны и начнется королевская жизнь! Я лично рассчитываю не протрезвляться до самой Ледяной!
Старший лейтенант весело потер руки, посмотрел с наигранным недоумением на заинтригованных собутыльников.
Все яснее ясного.
Дорога предстоит дальняя, люди неизвестно какие, всякое может случиться. Разобьют, к примеру, унитаз в туалете, кто отвечать будет? Вот первым делом и надо создать аварийный фонд, собрать в вагоне по три рубля с головы. Все взяли с собой, все дадут, если прижать, не будешь же из-за пустяков портить отношения с командиром. Сунуть немного проводнику, сержантам дать, чтоб не болтали, а на остальные всю дорогу гудеть можно. К концу поездки о трешке никто и не вспомнит, а вспомнит, так всегда можно придумать отмазку, то за постель заплатил, то за мойку посуды, то за чай и кипяток.
Заразившись оптимизмом и веселостью рассказчика, лейтенанты допили вино и двинулись вниз, в не такой уж плохой город Ош.
Дурачились, сбиваясь на бег по крутым улочкам, облегченно похохатывали и подталкивали друг друга, все, конец мучениям, уж они отведут душу, уж вознаградят себя, уж обретут душевный покой, только бы побыстрее дожить до завтра…
Стоя на нижней ступеньке вагона и вцепившись в потные поручни, Балу глубоко вдыхал носом воздух и протяжно выдыхал, стараясь отогнать тяжелое опьянение, усугубленное свирепой жарой. Он обливался потом и часто снимал фуражку, козырьком соскабливая со лба обильную испарину.
Унылое разочарование послужило причиной этого неуместного утреннего состояния.
Два часа назад он познакомился со своим проводником, чернявым украинцем, услужливым и понятливым. Тот пригласил расстроенного лейтенанта в вагон, достал бутылку теплой «Кориандровой», утешал как мог, обещал все уладить и утрясти.
Балу мрачно выпил всю водку и успокоился, хотя роковое невезение все еще подтачивало настроение.
У всех, во всех вагонах, кроме его и Казакова, проводниками были женщины, молодые или средних лет, а у него оказался мужик. Женское присутствие неоспоримо скрасило бы тягомотные дни неблизкого путешествия, но вот тебе…
Лица, печальные и плачущие, искаженные волнением и убитые горем, не отличались друг от друга, расплывались и мельтешили. Иногда одно становилось четким, лейтенант натыкался на взволнованный оценивающий взгляд. Балу напрягался, вздергивал голову, выпячивал грудь, шевелил челюстью и проглатывал слюну.
Прощание было в полном разгаре.
Полукольцо толпы прижало к вагону сотню перепуганных предстоящей разлукой худеньких подростков-азиатов, старающихся не плакать, молча смотрящих туда, где стояли их родственники.
— Начинайте погрузку! — проорал в мегафон Залесский.
Гул тут же перестал быть монотонным, тысячи отдельных, ясно отличимых криков перекрыли голос-приказ, толпа придвинулась, руки людского полукольца стиснули отъезжающих.
Командиры рот строгими голосами начали выкликать по спискам.
Проволакивая за собой чемоданы и мешки, истомленные прощанием, новобранцы полезли в вагон. Первым по алфавиту выпала удача выбрать лучшие места, последние карабкались на третьи, обычно для багажа, полки.
Поезд приготовился к отправке.
К немного пришедшему в себя Балу протиснулась русская женщина и, не обращая внимания на отвратный водочный перегар, близко наклонилась к лицу лейтенанта.
— Скажите, куда их везут? Пожалуйста, скажите!
Балу отрицательно замычал, нельзя, военная тайна, вам напишут, это запрещено говорить.
— Там мой сын! — униженно повторяла женщина. — Там сын! Ну скажите мне, мы же с вами русские…
— Амурская область, — не разжимая зубов, сказал Балу.
— Где это? — испуганно отстранилась женщина, снова начала плакать, погрузилась в толпу.
Поезд тронулся.
Раздался звон разбитого окна.
Пьяненький паренек-киргиз, разбив чем-то стекло, с протяжно-отчаянным воплем высунулся из вагона. Кричал долго, пока вокзал не скрылся из виду и парня безжалостно не оттащили сержанты. Хотя они сами были расстроены, но бить его не стали…
Потные подмышки
В раскаленной духоте водка, казалось, испарялась прямо на глазах, распространяя тошнотворный запах. Проводник, сухощавый дядька с неискренней улыбкой, щедро подливал и вводил в курс дела.
О вагонах особенно заботиться не надо, все они давно сняты с пассажирских линий, из двух уборных одну надо всегда запирать на ключ, а то загадят так, что самим не войти, для мойки посуды выделять дежурных, пусть моют сами, постельное белье, он считает, выдавать не нужно, хоть и положено, раздать одни матрацы и подушки, зачем этим монголам простыни и полотенца, а кто захочет, пусть заплатит рубль.
