Продается недостроенный индивидуальный дом... - Гросс Виллем Иоханнович (читать книги полные .TXT) 📗
За соседним столиком какой-то блондин — его лицо показалось Урве знакомым — превозносил недавно вышедшую книжку, в которой так описана природа, что ее просто осязаешь и обоняешь. Толстяк, сидевший тут же, возразил — запаха он не почувствовал: когда он читал эту книгу, у него был сильный насморк. Вся компания расхохоталась.
— Пейте, иначе вам долго не выдержать эту публику, — заметил художник, занявший место Марет.
— Я все равно скоро уйду, — ответила Урве, прислушиваясь краем уха к пылким фразам спорящих.
— Вы не должны, — настойчиво сказал «Ван-Дейк».
— Нет, нет, я должна.
— Не убивайте человека. Вы здесь одна?
— Да. Но скоро за мной зайдет муж, как только освободится.
— Муж? У вас есть муж? Послушайте, девушка, говорите это кому угодно. Зачем вам муж? Это же невероятно скучно.
Примерно на таком уровне шел этот разговор. Остальные тем временем уже перескочили на «колхозную тему».
Крупное сельское хозяйство — единственно правильный путь. Никто не спорил против этого. Но организация! Организация! Эстонские национальные особенности. Эстонские природные условия. Типы машин. Разрешите привести только один пример. Да нет, это что! Разрешите привести такой пример, после которого сразу же станет ясно, к чему ведет излишняя торопливость.
Но молоденькой артистке так и не удалось привести примера. К их столику подошел новый гость. Эсси усадил его рядом с собой.
— Товарищ Ристна, — представил он вновь прибывшего. — Человек, который всюду опаздывает.
Кажется, Урве была единственной, кто не разобрал слов Эсси. Ей стало страшно. Ей казалось, что все смотрели на нее, что все заметили, как она вдруг покраснела, еще до того, как Ристна приветливо поклонился ей. Но никто не заметил. Прерванный разговор возобновился, и артистка сразу же вовлекла в спор и Ристну. Эта девушка не понимала, как можно такими бурными темпами создавать колхозы. По ее мнению, такой огромный перелом в жизни эстонских крестьян нуждался в основательной подготовке. Надо больше разъяснять, пропагандировать.
— Кулаки иного мнения, — прервал ее Ристна и быстро продолжал: — Им нашей разъяснительной работы оказалось вполне достаточно, чтобы начать забивать скот. Они и середняков подбили на это. Все это очень серьезно. Не одним хлебом жив человек. Да и хлеба не будет, если поля останутся необработанными. А ведь то, что поля заброшены, — факт.
Вмешался писатель:
— Я летом был в деревне, в родных краях, и могу подтвердить, что...
Что он мог подтвердить, Урве не расслышала. Кто-то громко заиграл на рояле.
Кто знает, что это был за танец, который они пошли танцевать. Слишком уж много народу толклось на маленькой паркетной площадке. Но ведь это совсем неважно. Важно другое — почему он пришел так поздно.
Ристну пригласил Эсси; билет был оставлен ему в типографии на столе дежурного. По телефону он понял, что начало в девять часов. Но он все равно не успел бы, ведь помимо основной работы он два раза в неделю читает лекции в вечернем университете. Как раз оттуда он и пришел сюда. Эсси обещал здесь столько интересного!
Ристна рассказал обо всем этом быстро и деловито и сразу же шутливо добавил:
— Впрочем, наша самодеятельность тоже не так плоха. Умные споры на актуальнейшие темы сегодняшнего дня республики и так далее.
— Ох, уж эти мудрые разглагольствования за рюмкой водки! — Урве прикусила язык. Она имела в виду артистку и еще нескольких человек, которых не знала, но ни в коем случае не Эсси и Марет, а тем более не этого человека, с которым танцевала сейчас.
Тот, видимо, понял и громко расхохотался.
— Это же истина, которую никому не надо доказывать. И, однако, каждое поколение отправляет своих представителей в кабак разузнать, не изменилось ли там что-нибудь за это время. Возможно, это закон сохранения энергии.
— Мне кажется, что это закон разбазаривания энергии.
Оба рассмеялись.
— Вы открыли новый закон. Закон разбазаривания энергии! Но, как известно, человек не властен изменить закон природы. Мы можем лишь познать его и использовать. Не кажется ли вам, что мы это как раз и делаем сейчас. Простите мою болтовню, но у меня вдруг стало такое хорошее настроение.
— И у меня тоже.
Пианист устал! Так быстро? Он ведь только начал! Так всегда бывает, когда никто не позаботится о танцах. Подождите, подождите! Нашелся какой-то доброволец с аккордеоном. Молодец парень!
— Простите, о чем вы читаете лекции?
— Я читаю историю.
— Это очень интересно!
— И я так думаю, но некоторые слушатели утверждают обратное... Ну, как съездили в колхоз? Мы, кажется, трудились недалеко друг от друга.
— Наш колхоз в Пайде. А ваш?
— К сожалению, гораздо дальше. Кстати, я сомневался, — вы меня узнали в тот раз?
— И я, представьте, сомневалась. Я думала, что...
— Ну, вас трудно забыть.
Урве хотелось еще раз услышать эти слова. Но она продолжала болтать, словно комплимент относился не к ней.
— Эсси был очень доволен, что вы прислали статью к сроку.
— Признаться, я в тот раз здорово ругал его... Да и вас тоже. Вы даже представить не можете, сколько времени отнимает такая статья. Летом я собрал кое-какой материал, вот и пообещал Эсси. А зря, теперь ни за что бы не решился выступить с несолидной статьей. Все это уже мхом поросло, теперь, я надеюсь, мы хорошие друзья.
Урве на мгновение подняла глаза, но сразу же опустила их и стала смотреть на отворот серого пиджака. В глазах мужчины она увидела нечто такое, что заставило ее сердце сжаться — словно ты на качелях и вот-вот взлетишь вверх.
Что-то надо было сказать.
— Ну и колхоз у нас был! Шефы возят зерно, молотят, передохнуть некогда, а колхозники — не все, конечно, а часть — ездят себе в Ленинград торговать на рынке.
— И у нас пытались: Но мы в первый же день на собрании правления объявили, что так дело не пойдет. Одна девчонка — ну и молодчина! — написала в районную газету сатирическую заметку, и знаете — помогло.
Девчонка? А она, профессиональный журналист, не могла додуматься до этого.
За столом всё еще говорили о индивидуализме эстонского крестьянина, причем Эсси, видимо, нуждался в подмоге. Ему не давали закончить мысль. Особенно рьяно накидывались на него женщины.
Ристну слушали. Даже актриса слушала. Только теперь Урве заметила, какие отвратительные манеры и какой неприятный голос у этой молодой актрисы, которая изо всех сил старалась обратить на себя всеобщее внимание и продемонстрировать свою эрудицию.
Колхозный строй — это хорошо. Вот в России он пробил себе дорогу. Но индивидуализм эстонского крестьянина! Это же несовместимо с колхозным строем. Таков был главный тезис ее разглагольствований.
Ах, как здорово обрезал ее Ристна!
— Вы думаете, в царской России крестьянин не был индивидуалистом? Как по-вашему — индивидуализм отдельной личности порождает общественный строй или же наоборот, строй — индивидуализм? Марксисты утверждают...
— Марксизм...
Ристна еще не кончил и, кроме того, его, видимо, нисколько не интересовало мнение заносчивой дамочки. Он продолжал:
— Классовыми признаками наделены все-таки люди, а не боги и черти.
— Хватит! Назад, к искусству! — проскрипел «Ван-Дейк» и потряс в воздухе пустой бутылкой. — Политчас проведем завтра.
Но Ристна увлекся:
— Рабочий и служащий живут в иных условиях, чем крестьяне. А взгляните на индивидуальные дома в наших пригородах. Мелкий индивидуализм порой расцветает там с такой же силой, что и в душе крестьянина. Нет-нет, сначала все-таки условия, а потом — человек.
Ристна продолжал говорить еще что-то в развитие своей мысли, но Урве уже не слышала этого. Она побежала в гардероб, взяла пальто, на ходу надела шляпу и отправилась к остановке трамвая. Шел дождь. На душе было почему-то скверно. Сердце билось. После сияющего шумного зала потертая скамья и тусклый свет в трамвае действовали удручающе.
6
Был знойный летний день. Где-то играл духовой оркестр. Они пили шипучий лимонад — отец принес две бутылки. И тут мимо них прошло чудо — старик с хитрым лицом, который держал в руках огромную гроздь разноцветных воздушных шаров. Девочка затвердила: «Хочу!», «Хочу!» Ей дали, но только один.
