К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
– Не притрагивайся, – прошептала она, – ненавижу!
– Лиза…
– Видеть тебя не хочу.
– Я не понимаю…
– За ворота выгляни, может, хоть что-нибудь поймешь.
Сказала и пошла в сторону КПП, цепляясь каблуками за высокую траву. Руслан почувствовал: если он ее сейчас не остановит, Лиза не вернется к нему никогда. Он догнал ее и пошел рядом.
– Лиза… Ну, сорвалось… Взвинчены все. Человек пропал…
– Кто? – спросила она тихо.
– Новиков.
– Насмерть?
– Неизвестно. Ищут.
– Там его жена, – она кивнула в сторону ворот. – Надо, чтобы кто-то вышел.
– Я скажу Павлу Ивановичу, подожди.
Лиза остановилась. Сделав несколько шагов, Руслан обернулся. И ему показалось, что он видит новую Лизу. Тень беды, задевшая и ее своим крылом, оставила печать на всем облике этой девочки. Она в один день посерьезнела, – повзрослела на несколько лет. И похорошела. И Руслан почувствовал это. «Она красивая», – подумал он и побежал в «высотку».
Чиж сидел склоненный над столом возле телефонного аппарата. На лоб свисали седые волосы, пальцы обеих рук выбивали ритмичную дробь. На шум открывшейся двери он лишь скосил глаза. Из-под густых бровей на Руслана выплеснулось пламя тревоги.
– Что, сынок? – спросил он тихо, и у Руслана от этого ласкового «сынок» запершило в горле.
– Там, у ворот, жена Новикова.
Чиж поморщился, глубоко вздохнул и засунул правую руку под куртку. Потом встал и, сказав помощнику, чтобы не отходил от телефонного аппарата, кивнул Руслану.
– Жена, она и в Африке жена. Пошли.
Спускался он по лестнице медленно и тяжело. Руслан смотрел Чижу в спину, но виделись ему глаза, полные боли и тревоги. «Значит, дело табак». Выйдя на воздух, Чиж остановился, опять глубоко вдохнул, задержал воздух и пошел не по асфальтовой дорожке, что вела к воротам, а повернул на травяной газон, где стояла Лиза. Рядом шел Руслан, стараясь не отставать. Лиза грустно улыбнулась Павлу Ивановичу, и Руслан опять подумал: «Красивая».
– Вот такие дела у нас, девочка, – сказал Чиж и положил Лизе на плечо руку. – Только не вешать нос. На фронте нас сбивали, а мы, назло всем смертям, возвращались. И снова били их, гадов.
В голосе Чижа прозвучали азартные ноты, и Лиза улыбнулась чуточку радостнее. Воспользовавшись этим, Руслан на ходу поймал ее холодную руку, но Лиза недовольно высвободила пальцы. И Руслан понял, что прощения в этот раз ему придется добиваться долго и трудно. «Что имеем, то не ценим, потеряем – слезы льем». Он чувствовал себя круглым идиотом. Одно ласковое слово в ответ, и все стояло бы на своих местах. Так нет же, дернула его нечистая не вовремя хмыкнуть: «Хорошенькая любовь»…
У КПП их встретил растерянный солдат. Он все время поддерживал сползающую с рукава красную повязку.
– Они ничего не говорят, товарищ полковник. Стоят и молчат. И все смотрят. Прямо жуть какая-то.
Чиж только молча кивнул в ответ. Он вышел на крыльцо и остановился. Руслану показалось, что в это мгновение затих весь мир: остановились поезда, заглушили двигатели водители, застыли в безветрии липы, умолкли птичьи голоса. Из-за плеча Чижа он видел только глаза женщин, направленные в их сторону. Глаза, излучающие тревожное ожидание. Оно было настолько красноречивым, что, казалось, вот сейчас из этой тревоги сами родятся слова: «Скажите скорее – чей?»
Вслух произнести это никто не решался, другие слова были бы кощунственно неуместны.
Чиж нашел в толпе Алину Васильевну и пошел к ней. Руслан с ужасом подумал – какие слова скажет Чиж? И не поверил, увидев, что Павел Иванович весело улыбается.
Чтобы выглядеть в театре бодрой, Алина завела на семнадцать часов будильник и, накинув на ноги меховую куртку, прикорнула на маленьком диванчике, что стоял напротив телевизора. Это было ее любимое место, когда вечерами собиралась вся семья перед голубым экраном. Чаще всего это случалось в дни хоккейных баталий. Сын и муж усаживались в кресла и сразу находили общий язык. Алина подкладывала под локоть подушку и была рада оттого, что, наконец, вся семья в сборе. Под монотонный репортаж Озерова удивительно легко думалось. Она сочиняла в уме несложные, но каверзные задачки для своих учеников, заготавливала сразу несколько вариантов опорных конспектов. Погружалась Алина в свою стихию, как правило, с закрытыми глазами, и Санька тут же констатировал:
– Мамуля отошла…
Сегодня она «отошла» на полном серьезе. И даже сон увидела. Такой неожиданный, тревожный. Будто попала на гигантский базар, море народа. И она ничего не знает, где Санька и Сережа. Стоит у прилавка, заваленного старой обувью, а народ без единого звука уходит и уходит. И от этого тихого движения у нее тревога в душе…
С этой неясной тревогой она и проснулась. Чертыхнулась – приснится такое – и посмотрела на будильник. Он должен был подать голос минут через пятнадцать. Она встала, распахнула окно и пошла в ванную. Прохладный душ смыл остатки сонливости, настроил на мажорный лад. Она уже сейчас предвкушала удовольствие от полученной возможности побывать в театре, надеть самое нарядное платье, нацепить украшения, чувствовать себя слабой женщиной, которой на каждом шагу оказываются знаки внимания.
Гардероб Алины не отличался особым разнообразием. Она никогда не тянулась за модой и к каждой обновке готовилась тщательно и долго. Больше всего приобретений было сделано в Москве. Некоторые платья ей казались уже вышедшими из моды, и она их объединила на одной вешалке. Сегодня она начала примерку именно с этой вешалки. И первое длинное платье с серебристым эдельвейсом у плеча ей не захотелось снимать. В Москве она почему-то стеснялась его надевать – слишком броское, – а вот теперь оно было ей в самую точку. Алина даже покружила по комнате, широко расставив руки. Остановилась вдруг. Ее опять коснулась неясная тревога.
«Видимо, оттого, – подумала она, – что я опять не верю в обещание Сергея. Не верю, что одеваюсь и готовлюсь не зря. У него обязательно найдется уважительная причина».
В восемнадцать тридцать она не выдержала и позвонила в часть. Его телефон не отвечал. Позвонила командиру – тоже длинные гудки. Не ответил командирский телефон и на аэродроме. Звонить дежурному постеснялась, да и Сережа этого не любит.
«Они могут быть в пути», – успокоила она себя. Но вопрос остался без ответа – почему молчат телефоны? Летать перестали давно, когда она еще спала. Домой не идут, в кабинетах нет. Если бы задержался командир с замполитом, другие должны появиться. Но пока ни летчики, ни техники к дому не подходили. Это она уже точно знает. А летать перестали раньше обычного. Уже давно пора по домам.
И тут ее тревога проявилась уже более отчетливо: летать перестали, а домой не идут. Перестали давно, но ни один человек не появился. Что бы это могло значить? Это значит, что у них опять что-то непредусмотренное. А раз так, замполит останется в полку до тех пор, пока будет требовать служба. Может, до полуночи, может, до утра. Потому что у него такая должность, потому что он обязан все знать, во все вмешиваться и быть для каждой гайки шпонкой.
Ну что ж, пусть будет так, а с нее хватит. Она не станет больше ему мешать. Пусть живет, как Чиж, которому кроме самолетов ни черта не надо. Может, он уже давно этого добивается. Она тоже при деле. Вон Ольга Алексеевна. Еще пятидесяти нет, а она уже доктор.
Алина была убеждена, что сможет добиться многого. Ее методика стала предметом внимания в Академии педагогических наук. К ней едут эксперты, от нее ждут работу с обобщением накопленного опыта, про нее уже дважды писала «Учительская газета». И все это бросить? Ради чего? Чтобы вот так томиться каждый раз в ожидании, заранее зная, что все эти приготовления – мыльный пузырь? Утешаться очередным обещанием, опять же зная, что оно будет точно таким, как сегодняшнее, как десятки предыдущих?
«Конечно, – рассуждала Алина, – служба у него особая, она не прощает половинчатости, – или все, или ничего. И это правильно. Главнее защиты Родины ничего быть не может. Но ведь нашли альтернативу Чижи».
