Вербы пробуждаются зимой (Роман) - Бораненков Николай Егорович (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
— Вот это другой разговор! Вот это практичный подход, — приподнялся совсем освобожденный Решетько. — Я, конечно, за всех не ручаюсь. Нет. Какой-то процент из них, может, и не поедет. Но женихов пятнадцать, слово даю, завлеку. Нынче же письмо напишу.
— Степушка! — крикнула сидевшая на отшибе Марья-базарка. — А для меня там не найдется какой- нибудь завалящий?
Прихрамывая, сгорая от стыда, Степан удалился за кусты, ощупал помятые бока, штанины и уже издали крикнул:
— Всем найдется. Только Грунька-шельма получит шиш.
— Это за что же?
— За красивые косы, синяк в одном месте и порванный клеш, — ответил Степан и погрозил в темноту кулаком.
Долго ждал Дворнягин повышения за люстру, но так и не дождался. Захаров словно в рот воды набрал, будто вовсе ему ничего не дарили, хотя люстра и поныне висела в его квартире и теперь напоминала о проявившем заботу. Наоборот, вопреки всем ожиданиям, он стал каким-то сдержанно чужим. При встрече сунет молча руку, отвернется и пойдет. Или буркнет при докладе: «Ну, что у вас?» — и сердито сопит.
«Экая неблагодарная свинья, крыга ледяная, — злился Дворнягин. — Получил ни за что ни про что дорогую люстру и спасибо даже не сказал. Пень с корнями бы тебе к потолку подвесить, чтоб знал, как за добро платить добром. Самому, что ли, разговор о люстре завести, полюбопытствовать, как она горит? Нет, неудобно. Пес с ней, с люстрой. Что с воза упало, то пропало. Надо другие тропки к генеральскому чину находить. Но какие? Где они? Постой, постой. А дядюшка Нарциссы. Он же работает в Генеральном штабе, занимает высокий пост. Почему бы не попытать счастья через него? Взять да и поехать вместе с Нарциссой в гости к нему. Ведь это же блестящая идея!» И Дворнягин ухватился за дядюшку Нарциссы, как необученный ездок за гриву брыкучего коня.
С трудом дождавшись конца работы, он прихватил по дороге бутылку коньяку, букет хризантем и на такси подъехал к двухэтажному домику, где в кругу многодетных семей жила, как и прежде, Нарцисса. Окно ее комнатушки было на первом этаже. Дворнягин стал на бревно, где по вечерам сидели старухи, и легонько постучал в стекло.
— Соседочка! Вы дома?
Створки распахнулись, и в окне показалось розовое, полное, в мелких подпудренных прыщах лицо Нарциссы. Раньше эти прыщи Дворнягин видеть не мог. Сейчас же они показались ему не только гармоничными с пухлыми щеками, округлым лбом, но и привлекательными. Без этих пупырышков она, пожалуй, много бы потеряла. Да и вообще в глазах Дворнягина она стала не просто хромой соседкой, выдававшей себя за индианку, а племянницей видного генерала, той золотой рыбкой, которую послал бог, чтоб починить разваленное корыто.
— Что вы на меня так смотрите, Лукьян Семеныч? — не выдержав долгого взгляда, спросила Нарцисса.
— Давно не видел вас, соскучился.
— Ой ли?
— Честное слово. Примите букетик.
Нарцисса просияла:
— Спасибо. Ой, какой роскошный! Подождите минутку, я его в воду поставлю.
Дворнягин придержал ее за рукав халата.
— А, может, заодно оденетесь? Я ведь за вами заехал.
— За мной? И куда же мы?
— Туда, куда вы приглашали.
— Я что-то не помню, — повела плечами Нарцисса.
— Ну, как же. Вспомните. К дяде на дачу вы приглашали меня. Он, надеюсь, там?
— Да. Но лучше бы в субботу. В воскресенье по ягоды можно сходить.
— Никаких суббот. Поехали. У меня сегодня чертовски чудесное настроение.
— Раз так, то я готова. Одну минутку.
…Солнце еще не зашло, а Нарцисса и Дворнягин были уже в подмосковном дачном поселке, раскиданном в царстве кудрявых сосен, старых лип с засохшими верхушками и вишневых, яблоневых садов.
Дача генерала Курочки приткнулась к опушке густого осинника, переходящего постепенно в сосновый бор. Она была небольшая, в два этажа, по три окна на каждом, но опрятная, с розоватыми каменными стенами и зеленой, свежекрашенной крышей, над которой дремотно свесили рыжие кудри разлатые сосны. Еще издали привлекали взор желтая расписная лесенка, ведущая на второй этаж, навесной открытый балкон с круглым плетеным столиком на нем и зеленые ветки хмеля, вьющиеся по водосточным трубам до самой крыши. Плотный забор с острозаточенными вверху досками, косо огибающий строение, живо напоминал ограждения феодальных времен. За ним сейчас же сонно покачивали метелками несколько можжевелин, куст рябины и ветви яблонь, подпертые палками.
На лязг железной щеколды из дачи вышел жилистый, лет шестидесяти мужчина, с утомленным, почти восковым лицом. Сразу было трудно определить его род занятий. Глядя на чисто выбритое лицо, гладко причесанные светлые волосы, синие жилки, выступающие на лбу, его можно было принять за человека, проводящего дни и ночи в глубоких раздумьях. Если же смотреть на белую нательную рубашку с засученными выше локтей рукавами, то он скорее был похож на косаря с единоличной делянки. Короткие полосатые шаровары из-под пижамы обращали его в ловца пескарей — подростка, которому мать перелатала порванные брючки и сделала одну штанину безбожно короче другой. А между тем это был не кто иной, как сам генерал Курочка, только что оторванный от любимых садовых занятий. Увидев племянницу, он обрадованно воскликнул:
— A-а! Наконец-то дошла молитва до бога. Вспомнила про дядю. У-у, бессердечная цыганка!
Нарцисса чмокнула дядюшку в щеку, успев при этом застегнуть ему пуговицу рубашки, и кивнула на притихшего с кульком в руках Дворнягина.
— Зато теперь не одна. Принимайте гостя, дядюшка.
— Очень рад. Честь имею… — протянул руку генерал.
Дворнягин отрекомендовался по-военному, не забыв при этом сказать, что он давно знает генерала по рассказам Нарциссы и много слышал о нем на службе, как о боевом командире и талантливом работнике генштаба.
Курочке этот комплимент понравился. Минутная неприязнь к жениху тут же рассеялась, и он, проникнувшись уважением, как давнишнего знакомого повел Дворнягина по саду, рассказывая, что и где посажено, какой с каждого дерева снимается урожай.
— Вот это китайка, — хлопал он по стволу тонкого деревца. — Плоды от нее невелики, но очень вкусны. А это наша знаменитая антоновка. В прошлую осень дала центнер яблок. А это… — он подвел Дворнягина к небольшой канаве. — Это навозная яма. Здесь хранится коровий помет, смешанный с конским. Каждые десять дней делаю жидкий компост и поливаю.
Дворнягин обратил внимание на длинные нити, унизанные для просушки дольками груш, яблок и разнообразных грибов, начиная от сыроежек и кончая пухлыми моховиками. Ими был увешан буквально весь двор, местами в два яруса и так низко, что приходилось пригибаться.
По узкой, посыпанной желтым песком аллейке подошли к большой бетонной чаше, заполненной наполовину водой.
— А это вот бассейн, — пояснил генерал, присев на край чаши и зачерпнув в ладонь воды. — С рыбками, конечно. И обратите внимание — не с прочими заграничными. Терпеть не могу заграницы. Тут исконно наши. Плотвички, окуньки… Стойкая рыба. В лед вмерзает, а живет. Не то что заграничный шереспер.
Из сада генерал Курочка провел гостя в дом, сначала в прихожую. Здесь почти во всю стенку красовалась в дубовой раме картина «Сражение русских войск под Аустерлицем». На переднем плане стоял в пышном красном мундире и белых, плотно обтянувших ноги панталонах генерал с бакенбардами и наблюдал за полем сражения.
— Люблю и преклоняюсь, — сказал Курочка, проходя мимо картины. — Умнейший был генерал. Ценил пехоту.
По скрипучей внутренней лестнице, застланной синей дорожкой, поднялись на второй этаж, залитый заходящим солнцем. Здесь стоял лишь кожаный диван да плюшевое, потертое в подлокотниках кресло. Остальное место в трех больших комнатах занимали южные цветы, очень запыленные и изнуренные.
— С тех пор как умерла жена, я на втором этаже не живу, — пояснил генерал. — Захожу только цветы поливать. А так весь этаж пустует. Зову жить Нарциссу — не едет. Хоть досками этаж забивай.
