Пузыри славы (Сатирическое повествование о невероятных событиях, потрясших маленький городок Яш - Гирфанов Агиш Шаихович
— Это все штучки Хамзы, не иначе…
— Определенно, Хамза науськивает, — поддержал Факай. — А ты, Ибрахан Сираевич, не волнуйся. Все будет хорошо. Главное — здоровье. Здоровье надо беречь, а на остальное нам наплевать! Что, не так?
— Ладно, я покажу ему где раки зимуют! Выйду на работу, разберусь и наведу порядок. А что, от Акопа есть вести?
— Как же! Конечно, есть! Акоп — такой человек, не подведет!
— Чем болтать о водке, сразу бы сказал, что есть важные вести, — буркнул Ибрахан и, выхватив из рук Факая долгожданное письмо, стал с жадностью читать.
«…пишу из Оренбурга… В Кумер-тау торговля не состоялась. Здесь тоже забыли про дрова и перешли на брикет. Но я не пал духом и повернул в Оренбург. Здесь тоже встречаю сопротивление, на каждом шагу только и слышно: перешли на газ, употребляем уголь, а я им толкую, что разве топором только дрова рубят? А бревна для строек чем будете тесать? Газом или углем?
И знаете, что они мне на это говорят? У нас леса нету, а для бетона топорища не нужны. Вот что говорят. Ну, чем не шакалы! Топорища я все равно продам. Нужно только немножко продержаться. Вот только стал пустой карман, так что прошу выслать дополнительно. А я топорища продам. Я слова на ветер не бросаю. С приветом и братским поцелуем преданный Вам Акоп».
Ибрахан читал и с каждым словом все больше багровел от гнева. Будь Акоп рядом с ним, он растерзал бы его на части.
— Денег просит? Вместо денег я вот что ему пошлю, — Ибрахан сконструировал из трех пальцев внушительную и понятную комбинацию. — Живым с меня шкуру сдирает! Режет без ножа! А тут еще, Факайетдин Фасхутдинович, автобаза представила счет за машины. О, аллах! — схватился за свою бритую голову Ибрахан. — Откуда я их возьму, если топорища не будут проданы? Вылетим в трубу. Какой там вылетим, уже вылетели.
— Успокойся, Ибрахан Сираевич! Все будет хорошо! Все будет прекрасно! Главное — здоровье! На остальное наплевать.
— А мне не плюется! Как мне не волноваться?! А как дела на складе? Товар идет?
Памятуя скандальную судьбу, постигшую топорища, Факай боялся сказать истинную правду, что склады по-прежнему забиты продукцией, на которую нет никакого спроса. Факай опасливо сказал:
— Слава богу, помаленьку идет… Но ты не принимай все так близко к сердцу. Не волнуйся, все будет хорошо, все будет прекрасно. Главное — береги здоровье!
— А мне для здоровья надо, чтобы товар шел не помаленьку, а помногу.
— Все будет. Наберитесь терпенья! А то в народе говорят: кто малым недоволен, тот большего недостоин. Это к вам не относится. Вы достойны большего.
Наступила пауза. Факай не знал, что еще такого сказать, чтобы успокоить и приободрить Ибрахана. Вдруг он ударил себя по лбу:
— Ах я, старая кочерыжка! Вот что значит склероз. Забыл сообщить радостную новость…
— Ну, говори, говори, а то от этих неприятностей голова кругом идет…
— Забыл вам сказать, что по городкам мы здорово вышли вперед. Который раз бьем быткомбинат. Наша команда и в самом деле крушит всех и все, как настоящий ураган. Если так пойдет дальше, поедем на межрайонные соревнования. А там, глядишь, прославимся и в масштабе республики! А если еще и по кирпичам — выйдем вперед по всем статьям… Так что вы не волнуйтесь.
Ибрахан слушал факаевские спортивные новости с тупым безразличием.
— И еще я хотел доложить, кто в нашей команде звезда. Никогда не угадаете! Минникунслу! Это вам не мастер спорта, а настоящий снайпер, бьет точно в цель с одного броска, без никакого промаха! Молодец женщина! Цены ей нет… А вот Шагей, после того как его отказались принять в команду, совсем что-то не в себе стал. Каждый вечер ходит сам не свой по комбинатовскому стадиону и что-то бурчит про себя. Видно, тронулся, бедняга. Ну, я заговорил вас, утомились небось… Так что, говорю, не волнуйтесь, Ибрахан Сираевич. Болейте себе на здоровье, а я пойду. Побегу домой, а то засиделся. Жена дома, наверное, волнуется, заждалась, ищет меня. Она такая…
Факай попрощался с Ибраханом, упрятал в кошелку две порожних бутылки, вытащил ножку табуретки из дверной ручки и исчез, оставив Ибрахана наедине со своими мрачными мыслями. Особенно почему-то не давала покоя новость о Шагей-бабае. Неужели, в самом деле, старик помешался? С чего бы это? Или он просто прикидывается, готовя Ибрахану новые сюрпризы?
Вы, естественно, хотите знать, что же происходило с Шагеем? Что правда, то правда: чуть ли не каждый вечер он приходил на спортивную площадку после того, как там уже заканчивались тренировки, и печально глядел на валявшиеся повсюду расщепленные скалки. На состязаниях команды играли закупленными в Уфе битами и рюхами, а тренировались по-прежнему сосновыми, сработанными из бывших скалок при непосредственном участии Шагея.
Старик вздыхал и предавался горестным размышлениям о бренности земной славы. Давно ли он вытачивал скалки, ставил рекорды, имя его красовалось на Доске показателей! Давно ли его, старика, завершающего свой жизненный путь, ставили в пример молодым! Он был в ореоле славы…
А сейчас все его высокие проценты развеялись, разлетелись, как эти никому не нужные щепки. Что осталось от былых рекордов? Один пшик!
ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК…
Ибрахан наконец выписался из больницы. И так долго там задержался. Ну как он мог спокойно болеть, оставив комбинат без хозяйского глаза! На протяжении всей болезни его одолевали и терзали противоречивые думы. Представьте себе: дела на комбинате идут отлично. Разве не давало это благодатную пищу досужим языкам, каких в Яшкале было немало, что там легко обходятся без руководящих указаний Ибрахана и его повседневного подхлестывания.
Но фактически дела на комбинате шли далеко не прекрасно. Комбинатовская телега натужно скрипела, и колеса ее на каждом шагу требовали смазки в виде неустанных забот, внимания и активного вмешательства в любые мелочи. При таких обстоятельствах не только досужие языки, но и вся яшкалинская общественность опять же осуждала Ибрахана: как мог он оставить подопечное ему предприятие на столь длительный срок без присмотра.
Оно, конечно, для укрепления здоровья не мешало бы еще немножко понежиться в спокойной обстановке, набраться побольше сил. Но наивно было полагать, будто больничная палата совсем изолирована от внешнего мира. Его и тут донимали по служебным делам. Так что ни о каком безделье не могло быть и речи. Да и такое безделье было просто противно натуре Ибрахана, ему как-то совестно было лежать в больнице, когда кругом бил полнокровный пульс жизни.
Положа руку на сердце Ибрахан честно сам себе признался, что уже окреп и здоров и готов взвалить на окрепшие плечи тяжкое бремя руководства комбинатом.
Сегодня он вышел из дому раньше обычного, ему хотелось по дороге в комбинат спокойно обдумать, с чего, собственно, начать рабочий день. За время его болезни накопилось множество вопросов, всех сразу не решишь. Тут и накренившаяся водокачка, и незаконченное строительство туннельной печи, и долгое молчание Акопа, неизвестно где сейчас сбывающего злополучные топорища… Чем больше он приближался к комбинату, тем больше всплывало всяких нерешенных проблем.
У проходной его встретил расплывшийся в дружеской улыбке Ярмухамет. Его приветливое и неизменное: «Все спокойно, никаких чепэ нет» — несколько вернуло Ибрахану душевное равновесие. Но у самой конторы его ждал неожиданный и неприятный сюрприз.
У кабинета Ибрахана дожидалась взъерошенная и растрепанная супруга Факая. Тучная, как и сам Факай, она вся тряслась, словно студень, истерически взвизгивала, не в состоянии произнести и слова.
— Что случилось? — спросил Ибрахан. В ответ послышалось невнятное:
— Факай… Факай…
— Что с Факаем?
Женщина продолжала трястись, ничего, кроме «Факай…», от нее добиться невозможно было. Подошедшая Аклима дала ей воды, и тогда удалось выудить еще одно слово:
— Пропал…
— Как пропал?
— Очень просто. — Женщина наконец пришла в себя и могла толком объяснить: — Очень просто, не пришел домой ночевать.
