Микита Братусь - Гончар Олесь (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Должен заметить, что в ту пору, когда заморские лорды вели под меня подкоп своими реляциями, в нашем районе как раз заканчивалось строительство нового плодоконсервного завода. Я уже вошел с ним в тесный контакт и, учитывая это, спокойно отвечаю твердолобым.
Так мол и так, уважаемые джентльмены; чувствительно благодарен за похвалы в адрес моей «Пионерки» и пропускаю мимо ушей ваш нелепый заказ. Не станет выводить вам Микита ни желтой, ни бледнорозовой черешни, ибо выводит он то, что ему нравится, а нравится ему как раз полнокровный, жаркий и живой красный цвет…
Касательно же моей черешни, которую вы получали с Украины до этого времени, то отныне она пойдет на переработку в наш новый плодоконсервный завод на компоты для трудового советского люда. Так что, сэры, вам я, на данном этапе, решительно ничего не могу предложить, кроме нашей известной украинской дули [3].
Так я ответил.
Мелешко заверил мою подпись печатью «Червоного Запорожца».
Вы не знакомы с моей Оришкой? Вон она вынырнула в конце аллеи, несет мне обед. «Моя Оришка» — так и только так нужно говорить, потому что иногда можно услышать еще и другой термин, он режет мой слух: «Оришкин Микита»!
Что же, может, я сам в этом и виноват… Как-то, еще на фронте, был в нашей дивизии большой митинг, и довелось мне выступать перед братьями как представителю украинского народа (там выступали бойцы многих национальностей, все мы шли на врага плечо к плечу под одним знаменем!). Так вот, высказав уверенность, что дойдем мы, братья, скоро до Берлина, сказав затем о знаменитых калачах и пышках, я закончил речь тем, что «вернется, мол, еще Микита к своей Оришке!»
G тех пор и пошло:
— Кто там в медсанбате у дерева копается?
— Да это же тот Микита, у которого жинка Оришка!
Или просто:
— Оришкин Микита опять прививает!
Правду сказать, где, бывало, только ни остановимся, куда ни шагну, там уже — по привычке — или дерево посажу, или сделаю прививку. Растут мои деревья под Воронежем и в Сумах, в Польше и в самой Германии, за Одером.
Почти все время я был при медсанбате нашей гвардейской дивизии. Как попал к ним после первого ранения, так уже и не отпустили оттуда, оставили при себе.
— Нам, — говорят, — в персонале побольше веселых людей нужно: бойцы быстрее выздоравливают.
Наш сад и на фронте снился мне чуть не каждую ночь. Рванусь, бывало, во сне, а кто-нибудь из товарищей по землянке сердится, ворчит:
— Легче со своими сапогами, Братусь! Что с тобой?
— Через землянику, — говорю, — переступал.
— Какую землянику?
— Снилось, будто иду у себя по острову, и вдруг передо мной земляника краснеет с помидор величиной… Боялся наступить…
— Землянику свою переступай, а в меня сапогом не тычь!
Шинель на себя натянет и — уже захрапел. А я перевернусь навзничь и снова сады вижу.
…Так это вот моя Оришка плывет… Это, знаете ли, не Оришка, а целая проблема. Все в ней мне нравится, только не была бы она такой сердитой и не ревновала бы меня по очереди ко всем молодицам (и даже девчатам!) моей бригады. И учтите, что это после того, как нам обоим уже перевалило за пятый десяток.
И чем дальше, тем сильнее бесится, ревнует, как молодого.
Вся бригада знает оришкину слабость, и всякий раз, когда Оришка появляется на горизонте, какая-нибудь молодка нарочно меня атакует.
— Дайте, я хоть посижу около вас, дядько Микита!..
Сядет да еще и руку положит Миките на плечо. Ей ничего — встала и пошла, а мне что потом дома бывает?! Замечу кстати, что Оришка моя намного выше меня ростом и вообще — чтоб не сглазить! — отлично укомплектована: сто пять килограммов. Мне хотя тоже здоровья не занимать, крепкость у меня есть и силу в руках чувствую, но против Оришки — малыш, воробушек. Кажется, возьмет и в подоле унесет. Свои преимущества она умеет использовать. Как только что заметит, сразу ставит вопрос ребром.
— А ну, ветрогон, смотри мне в глаза. Чего это сегодня Дарина возле тебя увивалась?
— Да как же я могу ей запретить, бабунька? Захотелось молодице пошутить.
— А тебе бы все шутковать да развлекаться! Видела, все видела…
И, недолго думая, сразу прибегает к голому администрированию.
— Да что ты, — говорю, — ведь перед тобой признанный воинствующий мичуринец!
Но Оришка не смотрит на авторитеты.
А то побежит к голове, к товарищу Мелешко.
Вот смола!
Прилипнет, пристанет, насядет с категорическим требованием, чтоб перевел Мелешко приревнованную молодку куда-нибудь в другую бригаду. И хотя Логвин Потапович у нас такой, что и бывалого чорта вокруг пальца обведет, а тут сам не заметит, как пообещает:
— Переведу.
Легко дать обещание, а попробуй-ка его выполнить. Начнет Мелешко уговаривать молодку, чтоб согласилась (ради спокойствия в братусевой хате), а молодка его как отбреет:
— Значит, ежели я вдова, так вы и будете надо мной измываться, тыкать из бригады в бригаду? Что я — лишняя в саду? Урожаи низкие беру? Или, может, я летом воду воровала, может вентили ночью перекручивала, чтобы больше влаги моим кварталам попадало? Чего же вы молчите, Микита Иванович? (Это уже ко мне.) Скажите им!
Я, конечно, стою за правду и даю соответствующую справку, что Дарина, мол, воду по ночам не крала — не могу я чужой грех на нее сваливать.
— Так чего ж вы пристали? — опять молодка к Мелешку. — Что вам от меня нужно? Никуда я отсюда не перейду, мало ли чего из ревности этой тигре в голову взбредет!..
И что ж, как ни верти, а молодка права. Покружит, покружит возле нее Мелешко, да с тем и отчалит.
Сегодня моя Оришка, видно, в гуманном настроении: плывет с кошелкой и улыбается. То ли удои увеличились, то ли весна на нее влияет?
Я люблю полную откровенность и не таюсь: иной раз дома Оришка берет верх надо мной, но в саду — никогда! Это моя территория, моя лаборатория, и тут все за меня: и таблички на контрольных деревьях, и скрещенные гибриды в марлевых сумках, и цитрусы в траншеях, и все мои веселые помощницы. Это, как в медсанбатовской операционной: кто переступит ее порог, сразу попадает под власть старшего, — а старший на острове именно я, Микита Иванович Братусь!
В самые торжественные для сада дни: при светозарном, как сейчас, начале весны или позднее, в пору буйного цветения, или же в триумфальную пору золотого урожая, — в такие дни уверенно могу сказать, что Оришка меня… побаивается. Становится добрая, мягкая, хоть к ране прикладывай, и во всем меня слушается. Да и как ей не слушаться, если видит, что меня здесь и деревья слушаются! По моему желанию растут ниже или выше, с плакучей или с пирамидальной кроной — формирую их я. «С Микитой в саду надо быть повежливей, — думает, наверное, Оришка. — Он здесь в своем царстве-государстве, что захочет, то и сделает. Топнет ногой, крикнет: „Стань, Оришка, земляникой!“ — и станешь при всем народе земляникой».
— Ты сегодня, бабунька, в настроении. Верно, уже успела кого-нибудь отругать ради праздника?
— А таки успела, Микита.
Ишь как угадал! Еще бы не угадать: известно, что она каждого, кто зайдет к ней на ферму, сначала основательно обругает ни за что, ни про что, а потом уже расспросит, зачем пришел, по какому делу, и поговорит по-людски.
Удивительно, как только с нею коровы уживаются? Мало того: «Мы, говорит, сердитого сторожа на ферме не держим. Он нам коров нервирует». А сама она их не нервирует! Наверно, наши селекционеры уже вывели новую породу коров с воловьими нервами.
— Садись, дедуня, ешь, пока не остыло.
Далеко не всегда величает меня Оришка дедуней! Если уж она так обращается ко мне, это значит, что она сегодня в хорошем настроении.
— Я еще не проголодался, бабунька… Недавно меня тут девчата пирогами угощали.
— Да я вижу, что раскраснелся, как петух… Верно, уж и в погреб забегал к той вертихвостке.
Это она про кладовщицу.
