Старая скворечня (сборник) - Крутилин Сергей Андреевич (читать книги полные TXT) 📗
Не то что чертеж — мать родную не пожалел!
Мезенцев был одним из членов комиссии по приему Цимлянского комплекса и, конечно, хорошо знал границы затопления. Так вот, его мать, бежавшая от немцев из Днепропетровска, заболела тифом и умерла на Дону, в хуторе Соловьином. Когда готовили данные по гидроузлу, он не раз бывал на хуторском кладбище и будто бы договорился с начальником участка о перенесении праха из зоны затопления. Однако перед пуском график стало лихорадить. В связи с предполагаемым посещением канала Сталиным сроки предпускового периода сократили, и чуть ли не сам Мезенцев однажды дал команду закрыть донные отверстия ГЭС. В суматохе он позабыл про могилу матери, а когда вспомнил, было уже поздно. За это молодежь, вроде Сени Гильчевского, — а таких в последнее время много стало в институте, — дала своему начальнику прозвище Лев-Затопитель.
Жестковатость, вернее властность, чувствовалась во всем облике Льва Аркадьевича. Он был высок, строен, несмотря на свои шесть десятков лет; брови — черные, а голова — совершенно седая, и это производило впечатление. У него были изящные манеры, и говорил он рокочущим басом, и во всем старался подражать бесподобному Николаю Николаевичу Павловскому, профессору гидравлики, некогда общему любимцу студентов-политехников.
— Ну, Иван, ты чего это? — Мезенцев окинул взглядом задумавшегося Ивана Антоновича, который все еще стоял, держа перед собой полную рюмку. — Пей!
Иван Антонович хотел возразить; у него даже чуть не сорвалось с языка: «Свалюсь я, брат!» — но он не посмел возразить начальнику и выпил рюмку. И сразу блаженное тепло разлилось по всему его телу; ноги затяжелели; в голове застучало; звуки общего разговора стали более различимы; и Иван Антонович еще раз подумал о том, что правильно, хорошо поступил, что сделал поминки.
— Закусывайте, закусывайте, Антоныч! — Лидия Саввишна стала ухаживать за Иваном Антоновичем. Она взяла его тарелку, положила салату, ломтик красной рыбы. — Выбирайте, в салате есть свежие огурчики, да я их крупно слишком порезала.
— Вполне хороший салат! — отрываясь от тарелки, сказал Андрей Ольховский. — Но все ж с теми, какие готовила Елена Васильевна, я сравнить не могу. Это я не в обиду вам, тетя Лида…
— Да я разве обижусь! — нараспев заговорила Лидия Саввишна. — Уж Лена известная мастерица была сготовить. Случится, бывало, гости, так первым делом к ней бежишь: и подскажет, что и как сготовить, и поможет, и мучицей поделится, коль у самой есть.
— Я прошлым летом был в Венгрии, — перебил старуху своим хорошо поставленным басом Мезенцев. — Уж венгерская кухня известна. Одна из лучших в Европе. Салаты дунайский или балатонский, цыплята в красном вино.
Превосходнейшие блюда! И все-таки, клянусь, Елена Васильевна готовила вкуснее.
И все вдруг начали в один голос хвалить Ленины кулинарные успехи. Будто единственно, что и было в ней хорошего, так вот это уменье готовить на потребу их желудкам. И никто не вспомнил о ней как о человеке, о ее душевных качествах.
Это была самая неприятная часть вечера, и Иван Антонович, захмелевший от первой же рюмки, больной и разбитый после бессонных ночей, с трудом досидел до конца.
Слава богу, что все быстро огрузнели и стали расходиться по домам.
6
Гости ушли. Иван Антонович, не дожидаясь, пока уберут со столов, прилег тут же, в гостиной на диване. Лидия Саввишна мыла посуду на кухне; Роза помогала ей, протирая тарелки и приборы полотенцем; Миша носил со стола рюмки с недопитым вином и пустые бутылки.
Видимо, Иван Антонович вздремнул малость, ибо он не слыхал, как, покончив с делами, ушла соседка, как Миша унес и поставил на место кухонный стол, как подмели и убрали в комнате.
Он услыхал какой-то шепот или тихий разговор в передней и приподнял голову. Вошел сын — в плаще и серой шляпе котелком.
— Пап, ты полежи пока. Я провожу Розу и вернусь.
— Хорошо. Иди, — сказал Иван Антонович и ради приличия встал, чтобы проститься с Розой.
Девушка стояла перед зеркалом, освежала лицо пудрой. Она делала это сосредоточенно, будто выполняла важную работу. Иван Антонович, наблюдая за тем, как она быстро стучала ваткой по лицу, невольно сравнил ее с Леной. «Лена была поинтеллигентнее и еще… поромантичнее, что ли, — подумал он. — Даже в двадцать пять лет, когда я встретил ее впервые, она носила косы». А Роза — девушка, как принято теперь говорить, спортивного типа. Высока, сухопара; волосы стрижет коротко, отбеливает их перекисью водорода до золотистого оттенка; никогда не носит перчаток и, слушая собеседника, потряхивает головой и переспрашивает не то удивленно, не то рассеянно: «Ну-у?»
Несмотря на свою молодость, Роза — девушка крупная: ей легко можно дать больше ее двадцати лет. «Да и Минька, — подумал Иван Антонович о сыне, — тоже под стать ей: вымахал выше отца!»
Как-то совсем недавно Иван Антонович явился в больницу раньше обычного. Больные были заняты на процедурах. Надо было скоротать четверть часа. Иван Антонович присел в кресло — это в холле, рядом с Лениной палатой. Ему попался в руки журнал, лежавший на столике. Журнал был потрепанный, без обложки, со множеством пятен. И хотя Иван Антонович брезгливо относился ко всяким вещам, побывавшим в чужих руках, но тут он от нечего делать взял журнал, стал листать. Среди разных пустяковых заметок его внимание привлекла статья, в которой автор, антрополог, утверждал, что люди из поколения в поколение развиваются физически быстрее, чем развивались наши предки. Особенно женщины — они стали очень выносливы и намного обгоняют в росте мужчин. Но и мужчины, утверждал ученый, тоже стали костистее, крупнее, крепче. В доказательство автор приводил тот факт, что ни одно из хранящихся сегодня в музеях облачений древних воинов не может быть надето современным молодым человеком: одежды древних малы ему. «Да, на них никакие латы не наденешь!» — подумал Иван Антонович сразу об обоих: о Розе и о Мише.
Роза заметила, что за ней наблюдают, она спрятала пудреницу и, улыбаясь, повернулась к Ивану Антоновичу.
— До свидания!
— До свидания! — Иван Антонович вежливо поклонился.
Щелкнул английский замок, дверь захлопнулась, и он остался один. Совсем один.
Очень не хотелось идти в гостиную. Иван Антонович потоптался в прихожей и толкнул дверь в комнату сына. Люстра не была зажжена, горела лишь настольная лампа. На тахте, где обычно спал Минька, лежала подушка — розовая, под цвет покрывала. Рядом — пепельница. В пепельнице и на табуретке валялись бумажки от конфет «Маска». Знать, любимые конфеты Розы.
«Да, а вот я не знал, какие конфеты любила Лена», — с грустью подумал Иван Антонович. Он вообще не знал, что она любила. Кажется, в молодости любила кино. Но Иван Антонович не выносил духоты зрительного зала и довольно плоских трюков, к которым прибегают режиссеры-постановщики, чтобы развеселить зрителей. «Цирк», от которого она была в восторге и хохотала почти все два часа, пока показывали фильм, он находил банальным и скучным. Банальными казались ему и многие другие картины. А потом родился ребенок, и кино совсем забросили. Хотя периодами на Лену «находило». Она начинала выговаривать: показывают такой хороший фильм, неужели нельзя достать билеты! Но год от года такие вспышки происходили все реже, и в кино они стали ходить от случая к случаю — по два, а то и по одному разу в год.
А сын вот знает, что нравится его Розе…
Как только Лену отвезли в больницу, эта Роза зачастила к ним. Она быстро навела в Мишиной комнате свой порядок. Не она лично, конечно, — делал все сын, но явно по ее указке. Исчезли со стен старые фотографии, на которых запечатлена была бабушка, мать Лены — артистка одного из московских театров. Вместо них висели теперь цветные портреты полуобнаженных юношей и девушек — не то олимпийских чемпионов, не то модных актрис из итальянских и французских фильмов. Даже запах здесь был ее, Розы, вернее, польских духов, которыми она душилась.
