Трилогия о Мирьям (Маленькие люди. Колодезное зеркало. Старые дети) - Бээкман Эмэ Артуровна (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
— Ты представь себе только, все же совершился переворот. И я получу работу! — Отцу нелегко сдержать свою радость.
— Пьяницы ни при какой власти работы не получат, — сурово говорит мама, но и в ее голосе проскальзывает искорка тайной надежды.
Мирьям этого ночного разговора не слышит, она захвачена своими снами, которые никак не кончаются.
Под утро, когда солнышко начинает отсвечивать на занавесках, Мирьям видит во сне поля, полные тюльпанов! Даже на их собственном дворе, где летом пыль запросто поднимается до второго этажа, и то повсюду одни лишь тюльпаны, тюльпаны…
И только под ивой, где накануне висели синие латаные подштанники, черный платок и белая простыня с рваными краями, — совсем пусто. Даже веревки нет, одна пустота. Вчерашнего будто и не было.
Таллин, 1958–1963.
КОЛОДЕЗНОЕ ЗЕРКАЛО
Роман
Прошлое вздыбилось перед глазами, подобно ледяному торосу. Застывшие уступы, бесчисленные наслоения, темные прожилки. И где-то в глубине скрыто прозрачное и светлое детство. Разбить бы эти потускневшие пласты на осколки! Так, чтобы звон пошел!
Даже в родниковой воде есть железо и ржавчина. Пусть неспешно оттаивают наслоения, высвобождая прошлое, чтобы живая вода прожурчала в колодец воспоминаний.
Я — дома!
И пускай себе кто-то считает старомодным эту привязанность к родным местам.
Люди с узлами всегда в пути. Из степных просторов тянутся они в дымные города, с привольных речных берегов возвращаются к подножьям изъеденных осыпями и потоками гор. Снова и снова туда, где им кажется лучше.
Меня тянуло только сюда, где красные гребни черепичных крыш в центре города высятся в окружении крытых смолистым толем дощатых пригородов. И кяруские луга тут же, и как-то странно — именно здесь, в этом пригороде, оседает в талых водах ледяная глыба прошлого. Словно и не отделяет разлуку от сегодняшнего целых девятнадцать лет.
Странное, светлое чувство.
— Ты улыбаешься, Анна?
О другом Кристьян не спрашивает. Он поправляет фанерный чемодан, который при толчках то и дело валится нам на ноги, и время от времени потирает свои узловатые пальцы.
Жилистый извозчичий затылок между выцветшим шарфом и нечесаными волосами дергается в такт лошадиным шагам. Вожжи в руках возницы ослабли, — может, он дремлет. Старый конь сам отступает в сторону, когда мимо нас проезжает красный рейсовый автобус.
Далеким эхом отдается недавняя томительная суета.
«Сдаете жилплощадь? — Бухгалтер домоуправления отложила ручку в сторону, поправила нарукавники и покачала головой. — Квартиру в самом центре Ленинграда!»— воскликнула она и всплеснула руками. «Вашу квартиру мы передадим многодетной семье», — утешил управдом, подышал на печать и протянул мне бумагу с оттиском треугольной печати внизу.
Я не сказала ему, что вряд ли это обрадует наших прежних соседей. Да они, по правде, и не поняли, что уезжаем насовсем. Мы взяли самое необходимое, то, что осталось в комнате и на кухне, попросили соседей поделить между собой, ненужное все загодя сожгли в печи.
На вокзал явились налегке, будто отпускники.
Соседкин сын, любивший читать мне лекции о чудовищной сути капитализма, проводил нас до выхода. Я подала ему ключ от квартиры, через мгновение у нас за спиной щелкнул заляпанный коричневой краской засов…
— Кругом все так тихо, — заметил Кристьян.
Киваю.
— Не волнуйся, — шепотом добавляет он.
Извозчик с любопытством посматривает через плечо, словно мы ему кажемся знакомыми. Наверно, просто выглядим неважно. Синее пальто мое довольно поношенное, на голове платок, на ногах парусиновые туфли и простые чулки.
Что, неудобно ногам? — Кристьян замечает мое движение.
— Нет.
Он все же отодвигает чемодан подальше.
Надо будет купить новые туфли на каблуках, и непременно бежевые. Пальто придется подкоротить. В этом городе на внешность обращают внимание. Моя сестра, она посоветует, как одеться. К тому же приличная обувь — моя слабость. Иной раз просто неудобно, когда застаешь себя за тем, что по-мужски разглядываешь женские ноги.
Куда только не разбегаются мысли!
Следовало бы все же поехать на автобусе, меньше ушло бы денег. Никак не могу обрести той торжественной неторопливости, с которой хотелось бы въехать в свое прошлое. Собиралась с достоинством, высоко держа голову, смотреть по сторонам… Скольжу взглядом по знакомым домам, внимательно высматриваю людей на тротуарах с надеждой встретить знакомого. От времени до времени глаза мои затуманиваются — и пусть, от этого душе легче.
Кристьян, конечно, беспокоится о ночлеге. И не хочет, чтобы мы, пусть даже на первое время, останавливались у Юули. У меня другое… Кровное родство? Родная сестра? В чем тут причина, не знаю. Может быть, и в самом деле Юули, Рууди и Арнольд, а может, это — наш бывший домишко или просто старая привычка? Конечно, и излишнее смирение тоже, как бы выразился Кристьян.
Когда я думаю о своей сестре Юули, я без конца чувствую, будто меня застали на месте преступления. Видимо, болезненные отношения сплачивают сильнее, чем любезная сердечность.
Наверное, одинокий Михкель Мююр и тот бы обрадовался, увидев меня. Остались мы трое. Яан-Яаничек уже сколько времени покоится в могиле возле лесной опушки. И Аугуст не первый год в сырой земле.
Мама все говорила, что Аугуст, эта тощая хвороба, не годится в пастухи. И свезла парня в Рапла учиться на портного. А примерно через год — отца к этому времени выгнали с работы на стекольном заводе, а от Михкеля еще проку не было — Аугуст явился проведать родных, И привез с собой целую баночку сахарина — купил на свои гроши гостинца. Хвастался, чудак, на батрацком дворе: хотите, подслащу всю воду в колодце! Ешьте сладкий суп хоть каждый день!
— Ты чего вздыхаешь?
Теперь уже Кристьян нервничает.
— Так, знакомый переулок…
— Тут надо повернуть налево, — говорит он.
Извозчик недовольно ерзает на козлах.
— Знаю, адрес, поди, сказали.
Мы киваем его спине.
— Помнишь, — шепчет Кристьян, — в тот вечер здесь на углу горел яркий фонарь. И кто-то стоял на крыльце с зонтиком.
— Не помню. Тогда все время думала, где бы попить.
Прислоняюсь к обивке, она скрипит звуком старой, изношенной кожи. Вдыхаю глубоко влажный осенний воздух. Белая кобылка поднимает расчесанный хвост и оправляется. Извозчик пихает лошадь кнутовищем.
Хотелось взять Кристьяна за руку, но мы уже двадцать один год как поженились. Когда исполнилось наше двадцатилетие, Кристьян взял выходной, и мы вдвоем поехали за город, в сторону Петергофа. Погода была теплая и солнечная. Кристьян собрал целую пригоршню смолки и сказал, что он готов прожить со мной еще столько же. Обычно он стыдился нежностей, но тем обаятельней выглядели его неумелые шутки.
К обеду мы побрели к станции, чтобы чего-нибудь перекусить. В киоске смогли купить только карамель и розовые пряники. Попытались было пожевать их, но зубы не брали. Так и отдали козе, которая торчала на привязи под черемухой. Кристьян разгрыз пару конфет и заявил, дымя папиросой, что он не выносит, когда ему вместо хлеба предлагают карамельку.
Я почувствовала себя задетой. Праздничное настроение улетучилось. Может, виной всему была моя дурацкая привычка искать в каждом слове какие-то намеки или приметы.
Хотя бывает, что Кристьян нарочно придирается.
Знали бы мы тогда, что через год сможем поехать на родину!
Ведь за три года до этого у нас прекратилась всякая связь с родственниками. Ни писем, ни весточек, ни посылок.
Наверное, здесь думали, что нас уже нет в живых.