Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть) - Грачев Александр Матвеевич (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗
В последних числах октября выпал первый снег, за ним наступили сначала ночные заморозки, а потом морозы. Скоро на Сысоевском ключе и на Бурукане стали появляться забереги, которые в несколько дней соединились, надолго заковав ледяной броней реку и ее притоки. С первыми снегами и морозами Прониной с новой силой овладело чувство оторванности. В иные минуты ей казалось, что она уж больше никогда не вырвется из плена этой суровой, леденящей душу глухомани. Но она крепилась и не подавала виду ребятам.
Как-то Пронина в сопровождении Владика отправилась к аппаратам. Пока Владик брал пробу икры, спустившись под лед в гидрокостюме, Пронина стояла возле проруби и наблюдала за ныряльщиком; сквозь темную воду едва просматривались причудливые очертания человека, похожего на какой-то страшный подводный призрак. Вдруг до ее слуха долетел шорох из лесу. Оглянувшись, она оцепенела: метрах в двадцати от Сысоевского ключа под старой елью стоял медведь — темно-бурый, очень мохнатый, со светлыми подпалинами. Высоко подняв морду, он водил черным пятачком носа, узкие ноздри его ловили воздух. Пронина даже крикнуть не могла, вся скованная ужасом. Только в ту секунду, когда из проруби показался Владик, — Прониной показалось, будто прошла целая вечность, — она закричала. Владик услышал ее даже сквозь маску гидрокостюма и торопливо выбрался из проруби. Видимо, появление нового человека вспугнуло зверя, медведь круто повернулся на задних лапах и в несколько скачков скрылся в чаще леса. Владик не видел медведя, но по выражению бледного лица Прониной понял, какой страх только что пережила она. Схватив ружье, которое стояло возле опоры навеса, он бросился в лес, но медведя уже и след простыл.
Пронина еще долго не могла прийти в себя.
— Я чуть не умерла от страха, — рассказывала она Владику, когда тот снял гидрокостюм. — И, оказывается, напрасно, — такой страшный зверь и убежал!
Она потом всю дорогу до зимовья не переставала рассказывать в мельчайших подробностях историю появления и бегства медведя.
Толпыга, узнав о медведе, был немало обрадован.
— Это шатун. На запах воды пришел, — объяснил он причину появления медведя. — А все-таки этот зверь опасен, Надежда Михайловна…
— Да? Тогда я больше не хотела бы встречаться с ним, — испуганно говорила Пронина. — Как же я теперь буду ходить на аппараты?
— Ничего, Надежда Михайловна, — успокоил ее Толпыга. — Я выслежу его и убью.
— А он тебя не задерет? — у Прониной округлились глаза. — Ты ведь говорил летом, что раненый медведь бросается на охотника…
— Я постараюсь не ранить его, а бить наповал, — без бахвальства отвечал Толпыга. — Мне не первый раз…
Четверо суток выслеживал Толпыга медведя. В трех местах он положил приманку — ободранные тушки зайцев, пойманных петлями, в двух местах, на незамерзших еще перекатах Сысоевского ключа, набросал несколько кетин. Но зверь был очень осторожен и не подходил к приманкам. Только рано утром на пятые сутки голод привел его к рыбе. Шурка Толпыга был в засаде именно у этой приманки. Он сделал только один выстрел жаканом. Пуля попала чуть ниже правого уха, уложив зверя наповал. Медведь был еще не стар, но довольно тощ.
Ликованию и восторгам Прониной не было конца, когда Толпыга привел ее и Владика к убитому медведю.
— Оказывается, все это не так страшно, как мне представлялось, — говорила она, сверкая сияющими глазами.
— Ну вот, — сказал Толпыга, принимаясь свежевать медведя, — а шкурку подарю вам, Надежда Михайловна. Вы первой увидели его и вам за это от меня подарок.
— Ой, что ты, что ты, Шура! Ведь это такая ценность! — возразила Пронина. — Уж лучше ты подари ее Васене.
— Для Васены у меня припасена другая шкура, — неумело подмигнул Толпыга. — Та, что еще в берлоге…
Вечером Толпыга приготовил великолепное жаркое из медвежатины, истомив его в наглухо закрытой кастрюле. Вид и аромат блюда были настолько соблазнительны, что Пронина не удержалась и все-таки попробовала жаркое. А уже через минуту она с удовольствием ела его.
— Как многого я не знала и как все превратно понимала, когда впервые попала сюда летом, — откровенничала она за ужином. — Мне казалось, что жизнь в такой глуши — нечто ужасное. А вот сейчас пожила и вижу, что ничего страшного нет…
Но Владик и Толпыга хорошо видели, какой ценой доставалось ей это приближение к суровому быту в зимовье, через какие страхи и отчаяние приходила она к пониманию той простой истины, которую теперь высказывала. И ребята все больше проникались уважением к ней. Взять хотя бы тот же запах звериных шкур, которым пропиталась кухня-прихожая. Ребята да и сама Пронина не заметили, когда она перестала обращать на него внимание. Может быть, это случилось тогда, когда хорошо промороженная с солью, а потом подсушенная и отмятая шкура медведя легла ей под ноги и Пронина не могла нарадоваться подарку, или в другой раз, — но в один прекрасный день Пронина не стала замечать этого запаха.
Происходили в ней и другие перемены. Незадолго до Октябрьских праздников как-то вечером она сказала:
— Ну, мальчики, сегодня у нас санитарный день. Покажите свое постельное белье. В каком оно у вас состоянии?
Она пришла в ужас, когда увидела грязные простыни ребят. В тот же вечер в одной из ванн, в которых осенью оплодотворяли икру, кипятилось белье ребят. Почти весь следующий день она стирала, убирала зимовье. Праздник ребята встретили в чистом, словно обновленном своем жилище.
А в тот день, когда Толпыга принес медвежью шкуру, девушка, не зная, как его отблагодарить, предложила читать по вечерам для ребят лекции по энтомологии и основам биологии.
Так день ото дня все больше крепла хорошая, большая дружба между Прониной и ребятами. На долгие годы оставит эта дружба теплые воспоминания у трех обитателей зимовья. Что касается Прониной, то для нее эта дружба означала глубокую, коренную перестройку характера и наклонностей. Давно сказано, что человек познается в трудностях. Так-то оно так, да только к этому надо бы еще прибавить: познается и исправляется, если есть в нем воля.
32. Сила любви
Лошадь устало тащит по рыхлому снегу тяжело груженные сани-розвальни. Снег еще не успел отвердеть, сани тонут в нем. В санях — Гоша Драпков и Колчанов. Гоша правит лошадью, Колчанов лежит на куче жердочек с пучками сена на концах. Это — вешки. Иногда Колчанов сходит с саней и ставит одну из них рядом со следом, оставленным санями. Там, где Бурукан делает крутой поворот или покажется полынья, Колчанов уходит вперед искать безопасный путь.
Так и движутся они, оставляя позади нескончаемую цепочку вешек, отмечающих безопасный проезд по Бурукану.
Чиста и бела снежная целина. Лишь кое-где она расписана самыми различными почерками звериных следов — заячьих, лисьих, соболиных, енотовых. А по краям полыней видны следы выдры: посредине прямая линия — след хвоста, а по бокам — ровный пунктир круглых точек — след лап.
Но Колчанов давно перестал обращать внимание на следы. Всю дорогу у него не выходит из головы Пронина. Его одолевают сомнения — правильно ли он поступил, так грубо и жестоко порвав отношения с ней. В первое время, вгорячах, он не брал под сомнение правильность этого поступка, но новый приезд Прониной на Бурукан пошатнул его убеждение.
Потом, за горячей страдой закладки аппаратов Вальгаева, ему было не до нее, у него попросту не хватало времени, чтобы как следует присмотреться к Прониной. Впервые он подумал об этом всерьез по возвращении на Чогор, когда обнаружил на своей раскладушке аккуратно сложенную стопку постиранных и заштопанных носков. Долго ломал он голову над тем, кто бы это мог сделать? «Неужели Надя? — думал Колчанов. — Что-то не похоже на нее… Надо спросить при встрече». Он хорошо знал, что во время летнего пребывания на Чогоре Пронина даже себе не стирала, нанимала Верку Лобзякову.
В Хабаровске ему опять напомнили о Прониной.
