Таврия - Гончар Олесь (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Паныч, заглушив мотор, разминаясь, вышел из машины, долговязый, высокий по сравнению с Гаркушей, как дорожная верста, в клетчатой рубашке с засученными рукавами. Голова паныча, маленькая, с каштановым ежиком, как-то не шла к его широким плечам, ко всей вытянутой, хотя и довольно хорошо сложенной фигуре. Округлое личико тоже поражало мелкими сусличьими чертами и было сейчас влажно-красным, разопревшим, точно только что из бани. Сколько помнит Гаркуша молодого хозяина, всегда это личико было вот такое моложавое, разопрелое, покрытое как бы едва заметным пушком, хотя паныч уже давно имел своего парикмахера и ежедневно брился.
— Весьма рад видеть вас при полном здравии, паныч! — говорил Гаркуша, пока молодой хозяин, протирая очки, как-то беспомощно, по-сусличьи моргал своими безбровыми водянисто-сизыми глазами. — Как же вам путешествовалось по тем америкам? С медалью, говорят, вас?
— С двумя, Гаркуша, — довольно ответил паныч. — Серебряная и золотая…
— Не подкачала-таки наша шерсть, хе-хе…
— Обе должны были быть золотые, да… сами же американцы ножку подставили.
— Ах, черти! Умеют, значит?
— Еще как… Волчья хватка. Щенята мы перед ними, Гаркуша.
— Вы подумайте! — деланно ужаснулся приказчик. — А то правда, паныч, что своих баламутов они на электрические табуретки сажают?
Вольдемар улыбнулся.
— Все у них по последнему слову техники, Гаркуша… Посадят, чирк — и только пепел от него.
— До чего додумались, собачьи головы, — захохотал приказчик, давая понять, что он оценил шутку хозяина. — Комедия, да и только!..
Пошли осматривать ток.
Поздоровавшись с людьми, паныч поинтересовался, есть ли у кого-нибудь жалобы, и сразу выяснилось, что жалоб уйма.
— Штрафами замучили!
— Хлеб дают сырой..
— Вольных заставляют работать.
— Что я слышу? — удивленно обратился паныч к приказчику. — Может, вы мне еще и намордники на людей заведете, как там за Днепром, у князя?
«Может, и заведем, если будет туго с водой», дерзко подумал приказчик, но внешне оставался весь покорность и внимание.
— Немедленно, сегодня же, чтобы были мне поданы списки оштрафованных, — продолжал паныч, — я сам посмотрю и постараюсь разобраться… Потом вот эти слабые, больные, раненые… Зачем они в самом деле здесь? — спросил удивленно паныч, хотя и не сказал, чтобы немедленно освободить людей от работы, и Гаркуша хорошо знал, что паныч не скажет этого.
— Сами не хотят лежать, потому что кто ж им за болезнь платить будет? — говорил Гаркуша панычу, идя с ним к паровику. — А потом еще и гудят… Народ!
Глубоко вкопанный в землю паровик блестел и сиял, готовый, казалось, хоть сейчас к пуску. Однако машинист, забравшись в яму возле топки, еще копался внизу, скрёб железом по железу так, что хоть уши затыкай.
— Кто это там? — поморщился от скрежета молодой хозяин, которому были видны лишь ноги машиниста. — Тот моряк?
— Моряк, — подтвердил приказчик и одобрительно шепнул: — Знающий! Видите, как блестит!
И, стараясь перекричать пронзительный скрежет, Гаркуша крикнул вниз:
— Бронников, ты надолго там застрял?
Железо под топкой загудело, заскрежетало еще сильнее, вызывая оскомину на зубах.
— Не слышит, — виновато сказал Гаркуша и повел Вольдемара в кухню.
На кухне паныч дал монету кухарке, которая узнала его, а потом стал пробовать ложкой, что готовится людям на ужин.
— Тут мы готовим попостнее, — переглянувшись с Гаркушей, объясняла кухарка, пока паныч прихлебывал горячую юшку своими пухленькими губами. — Весь жир в степь идет, косарям и вязальщицам…
— Кормите как следует, — невыразительно сказал паныч, утираясь платочком. — Потому что сейчас пора наступает горячая… Чтоб нареканий не было.
И, осчастливив кухарку тем, что мимоходом весело пошлепал ее по гладкой спине, Вольдемар направился с Гаркушей в приказчичью контору — просматривать списки оштрафованных.
— Где же твои знаменитые полтавчанки? — заговорил паныч, усевшись возле столика и равнодушно рассматривая штрафные записи Гаркуши. — Что-то я их не вижу.
Гаркуша сразу вырос на пол-аршина. Наступает, наконец, его час!
— Они тоже есть там, в тех списках, — сказал Гаркуша весело. — То зубок какая-нибудь выломает из грабель, то заснет где-нибудь под копной, то слишком огрызнется на работе… все там взято на заметку, ничего не пропущено… Но какие павы есть среди них, паныч! Прошлый год, вы сами знаете, какие у меня были, а в этом году еще лучше!
— Где их столько берется там, в той ободранной Полтавщине, — улыбнулся паныч, забрасывая ногу на ногу. — Питомник там, что ли?
— Природа, — уверенно ответил Гаркуша. — Воды много хорошей, вот и растут… Меня в этом году, правда, хотели не пустить на ярмарку, зависть все да наговоры, но наперекор всем я-таки вырвался, набрал…
— Они там и ночуют в степи?
— Сейчас там, на пшеничном поле… Зачем им тащиться каждый день за десять верст, бить ноги туда и обратно?.. Лучше пусть за это время лишнюю копну нажнут… И кухарок туда послал, и воду вожу…
— Вот что, Гаркуша, — сказал паныч потягиваясь. — Ты эти списки сам пересмотри, потому что тут три дня надо разбираться в твоих каракулях… Сбрось кому следует и объяви публично: паныч, мол, прощает… А сейчас давай лучше пройдемся… к твоим.
Гаркуша был на седьмом небе. Залезая в машину, невольно косился на своих токовиков — видят ли? Смотрите все, мол, берет Савку паныч в свой автомобиль, запанибрата Савка с панычем!
По дороге они еще завернули к одному из атагасов, которого Вольдемар почему-то считал своим приятелем и которому часто заказывал чабанскую кашу. На этот раз чабанская каша с нечабанскими приправами была уже готова, упревала, закутанная в серяк, возле костра. Нашлась в машине у паныча и какая-то шипучка, наверное американская, которая прыснула на чабана пеной. Выпили, поужинали и уже при луне помчали по степи к Гаркушиным косарям и вязальщицам.
Блаженствовал Гаркуша: паныч за кучера, он за пассажира! Езжай себе, любуйся ущербной луной, которая ровно льет свет сквозь тонкие, голубоватые, как мыльная пена, тучки. По всему небу как-то незаметно расползлась эта пена, но дождя от нее не жди. Говорят, что не идет, где просят, а идет, где косят, однако в Таврии дождь а на косарей редко падает. Тем лучше для Гаркуши — пока сухо, обкосится и обмолотится…
— А как в Америке… перепадают дожди?
— Где как: в одном месте — ливни, реки из берегов выходят, города разрушают, а в другом — ни миллиметра осадков за все лето.
— Тоже, значит, беспорядок… Ну, пусть уж у нас тут земля трескается так, что ладонь вставишь… А у них же наукой, техникой могли бы дойти?
— Ломали и над этим, Гаркуша, голову их специалисты…
— Ломали уже?
— Ломали. Но ничего не вышло. Наука, оказывается, здесь бессильна.
— Гм… Садись, значит, кум, на дно?.. Ну, а что ж они хоть про эти засухи говорят? Палит из года в год, сушит чем дальше, тем больше… Ниспослано это за грехи на нас, что ли?
Усмехнулся за рулем паныч. Сразу чувствуется, что не верит в дедовские предрассудки молодое агрономическое светило.
— Не в том дело, Гаркуша, что ниспослано… На все это их авторитеты дают другой, научно обоснованный ответ…
Навострил уши приказчик: он всегда был любителем науки.
— Какой же ответ, паныч?
— Трудно будет тебе понять… Видишь, открыли они такой закон, что в природе существуют периодические колебания климата. Зависят они от космических причин, от лучеиспускания солнца…
— О, до солнца у них еще, известно, руки коротки!..
— Доказано, что через каждые тридцать пять лет и шесть месяцев влажный период сменяется засушливым для всего земного шара… Сейчас мы живем как раз в третьем году засушливого периода.
— Долго же нам еще ждать дождей, — разочарованно сказал приказчик и умолк.
Молчал и паныч, время от времени умиленно поблескивая на луну стеклышками своих очков, уже не тех, что днем. Что значит богач: от солнца у него одни очки, от луны — другие, а от звезд, наверное, и третьи есть… Можно панычу спокойно ждать далекого американского дождя. Можно ему любоваться ясным месяцем, потому что светит он прежде всего для него, а не для приказчика… Льется и льется лунный свет. Ровно заливает степи своим синеватым, словно из снятого молока, разведенным сияньем. Светит где-то на хозяйскую столицу Асканию, освещает в этот вечер и сорок тысяч панских овец, что ходят сорока «кусками» на пастбищах, и огромные стога сена, раскиданные на просторах, и степные колодцы, похожие на виселицы, и свежие вот эти копны, что мелькают рядками, словно выстроились на парад перед своим молодым хозяином…
