Человек должен жить - Лучосин Владимир Иванович (прочитать книгу .txt) 📗
На следующий день в кабинете Чуднова собрались молодые врачи. Михаил Илларионович рассказал о предстоящей конференции и попросил каждого серьезно подготовиться. «Думаю, наши студенты тоже не останутся в стороне», — заметил он в конце.
Игорь поднял руку.
— Пожалуйста, Игорь Александрович.
— Я читал в газетах… мы тут собрались, молодежь… давайте сделаем вместе что-нибудь хорошее для больницы. Ну, чем мы хуже фабричных ребят?
— А что можно сделать, Игорь?
— Например, радиофицировать палаты!
— Правильно! — воскликнула Надежда Романовна.
Я тоже поддержал идею Игоря. Очень хорошо, Игорь. А я думал, ты не умеешь выступать.
Гринин вызвался съездить в Москву за всем необходимым. Он вернулся через два дня и действительно притащил и провод, и наушники, и даже набор инструментов, необходимых радиомонтеру. И карманный приемник — для себя.
По вечерам мы теперь не спешили кто куда, а занимались проводкой. Работали до отбоя, а позже, в школе, заполняли дневники и готовились к следующему дню.
Завершив работу на первом этаже, принялись за второй. Шли от палаты к палате, от койки к койке, укрепляя провод. Однажды Игорь исчез, и я решил отругать его, потому что времени у нас было в обрез. Многоголосый шум притянул меня к окну. Я увидел группу парней, несших пилы, топоры и рубанки. С ними шел Игорек.
— Принимайте пополнение, — сказал он вышедшему навстречу Чуднову.
Тот развел руками, и ребята, окружив его, пошли в столярную мастерскую, размещавшуюся в каменном здании за моргом. Игорек в этой группе выглядел фабзаучником.
Птенец! Он обставил всех нас. После своей лекции о раке он часто бывал на фабрике, знакомился с заболеваемостью, с условиями работы в цехах, а вечерами с таинственным видом делал вычисления и записи в толстой общей тетради. Все ищет великих открытий, думалось мне тогда, Что ж, он сделал открытие, а мы проморгали. Люди ходили в больницу только лечиться. Теперь они пришли, чтобы сделать ее удобнее для себя.
В столярной мастерской уже кипела работа. Под неумелой рукой Каши повизгивало, напрягаясь, полотно лучковой пилы. А вот у длинного паренька рубанок играл в руках, я видел работу отца и понимаю толк в этом красивом деле. Стружка, не ломаясь, завивалась длинным локоном и, шурша, падала на пол.
— Ты не жми, — говорил Игорю не по летам полный юноша, — тут силой не возьмешь, посылай спокойно, и рез у тебя будет правильный.
Чуднов сидел рядом с дедом Акимом, больничным столяром, и его лицо выражало самое полное удовлетворение.
— Николай! — крикнул Каша. — Знакомься! Ребята, знакомьтесь: наш бригадир…
Крепкие пожатия рук.
— Павел!
— Василий!
— Федя, — сказал паренек, кладя рубанок на верстак боком.
Я бы тоже положил так, чтобы не тупилось лезвие.
Очень захотелось поработать вместе с ними, может быть, показать, что и мы не лыком шиты. Я взял рубанок, потрогал большим пальцем лезвие, с радостью почувствовал, что ручка плотно и естественно легла в ладонь. Ну, как бы не осрамиться!.. Но стружка, не ломаясь, упала длинным локоном.
— Видать, держали в руках, доктор, — усмехнулся Федя.
— Бывали дни… А здорово это получилось, что вы пришли, ребята!
— Больница — нам, а мы больнице скорую помощь оказываем, — сказал Павел. — Ну, за дело, товарищи. А то не стоим, не едем.
Работа возобновилась. Ребята делали урны для мусора, готовили детали садовых скамеек, настил для кое-где прогнившего тротуара, соединявшего больничные корпуса.
Павел говорил Чуднову:
— Там у вас черепица с крыши кое-где обсыпалась. Сегодня у нас материала нет, завтра сделаем.
— Паша, я видел, забор в двух местах прохудился. Доски для видимости висят.
— Это же нарочно, — сказал Василий, — захочется пивка выпить — досочку в сторону и в парк!
— Да, ты в этом разбираешься!
— Василий выпить не дурак!
— И когда это доктора лекарство против водки изобретут?
— Игорь, вот тебе наше задание. Найди ты такое лекарство, чтобы Ваську от пол-литра отучить.
— А что? И найду, вот только дайте кончить!
— Долго ждать. К тому времени Ваську в морге обмоют.
— Да ну вас ко всем чертям! — рассердился Василий. — На свои пью.
— Все равно не разрешаем. Мы за тебя в ответе!
Я сказал Павлу, что заберу Игоря с собой, а то задерживается радиопроводка.
— А мы его было совсем в свою бригаду записали. Ну ладно, берите. Как кончишь — приходи сюда, — обратился он к Игорю. — Про воскресенье не забыл? Ваша-то тройка поедет?
— Куда?
Игорь взглянул на Чуднова.
— Михаил Илларионович, вы нас отпустите? Мы всей бригадой собираемся в Москву на «Онегина».
Часа два мы работали на втором этаже — я, Игорь, Юрий и Валя.
— Ребята-то уже кончили! — крикнул от окна Каша.
Мы все подошли к окну. Двор ожил. Рабочие вытащили готовые урны, скамейки. Чуднов ходил и показывал, где и что лучше поставить.
Мы вчетвером стояли все вместе у окна, и, может быть, никогда нам не было так дружно и хорошо.
Не знаю, что передумал Золотов за несколько минувших дней. Я видел, он раза три заходил в кабинет к Чуднову и долго сидел у него. Возвращался замкнутый, подчеркнуто отчужденный и кивком головы приглашал меня заняться очередными делами в перевязочной.
Самокритика, что ни говори, трудная штука для каждого и особенно для Золотова. У людей будущего, быть может, и выработается новая натура, которая легко будет вершить суд над собой. Пока же мы от этого далеки. И неожиданно, будто в насмешку над моими мыслями, Золотов только что отдал половину палат Василию Петровичу. Он подбежал ко мне: «Ты подумай, Николай! То, что казалось вечным и неделимым…» Полчаса спустя Коршунов и Гринин обходили присоединенную территорию. «Сегодня я сожалею, что вы лишь практикант. Могу ли надеяться, Юрий Семенович, что после института вы…» — «Теперь это предложение резонное! На пару лет? Обещаю. В аспирантуру со стажем берут куда охотнее».
Палаты Золотов передал, однако ни к Коршунову, ни к нам не изменился, по-прежнему не хотел знать. Чувствовалось, что на нас он отводит душу. Понимает, что нельзя, что неправильно, и все-таки дуроломит. Поэтому мы, как и раньше, могли рассчитывать на один операционный день в неделю — на Коршуновскую пятницу.
— Ты знаешь, Юра, что я придумал? — сказал я Гринину, когда мы втроем возвращались в четверг из больницы в школу.
Он настороженно взглянул на меня.
— Поскольку Борис Наумович все еще не разрешает мне оперировать, давай поделим пятницы. Одну пятницу с Василием Петровичем оперируешь ты, другую — я.
Гринин остановился:
— Ты что? Белены объелся? Ты прикреплен к Золотову, с ним и договаривайся. Сумел же я найти общий язык с Василием Петровичем! Нет, я не могу уступить тебе ни одной пятницы.
— Почему же не можешь?
— Ты, Николай, говоришь вздор. — Гринин из-под сомкнутых бровей смотрел на меня. — Я так старался, а теперь должен все отдать?
— Не все, а лишь половину.
— Пусть даже половину. Почему я должен расплачиваться за твой… — Юрий остановился, подыскивая слово. — Да, за твой плохой характер!
— Как тебе не стыдно! — воскликнул Игорь, хватая его за локоть.
— Не лезь не в свое дело, — отбросил его руку Гринин. Обращаясь ко мне, он продолжал: — Вся эта возня с молодыми врачами… Кто учит да как учит… какое тебе дело? Странная практика для будущего специалиста!
— Ты в самом деле так думаешь, Гринин?
— Юрка, где твое комсомольское сознание! — снова вмешался Каша.
— Прочитай лекцию своей бабушке.
— Тьфу!
— Чего ты плюешься? — взбешенный Гринин схватил Игоря за руку. — Постой. Ты-то кто такой? Морщишь лоб, как Захаров. Ходишь по-утиному, как Чуднов, и глаза закрываешь по-чудновски, когда слушаешь больного в фонендоскоп! Тоже мне ярко выраженная индивидуальность!
Игорь взвизгнул и повис у Гринина на шее, стараясь свалить. «Ну, я тебя… ну, я тебя!» — повизгивал он.
